— Он взял «триумф»?

— Нет. Он одолжил машину у одного из полицейских.

— О Господи! — Таннер старался сдерживаться, разговаривая по телефону, но тут уж не выдержал. Большая черная машина, появившаяся неизвестно откуда! «Плюс один» обрел реальные очертания. — Он вернулся?

— Нет. Хотя Лейла уже здесь. Она думает, что Берни просто заблудился.

— Я перезвоню тебе, — Таннер повесил трубку.

Конечно, он «заблудился». Он еще не успел вернуться. Вовсяком случае, пока Таннер скрывался в аллее, пока ему резали покрышки.

Теперь он понимал — во что бы то ни стало ему надо добраться до Ласситер-роуд. Добраться и расположиться там прежде, чем кто-то из «Омеги» остановит его или выяснит, где он находится.

Ласситер-роуд тянулась по диагонали к северо-западу, примерно в трех милях от центра поселка. Вокзал был еще в миле-другой. Он пойдет пешком. Это все, что можно сделать. Никто его не преследовал.

Пришлось описать дугу, чтобы оказаться на северо-западной окраине городка — здесь уже не было тротуаров, одни только лужайки. Теперь Ласситер-роуд не так уж и далеко. Дважды приходилось ложиться на землю, когда мимо проезжали машины, хотя водители смотрели только на дорогу перед собой.

Наконец, пробравшись сквозь заросли, которые окаймляли газон, смахивающий на его собственный, он выбрался на Ласситер-роуд.

Ковыляя по ее колдобинам, он свернул налево, и начался последний этап его похода. По его подсчетам, предстояло одолеть еще мшпо-полторы. Если нога позволит, он окажется у старого вокзала минут через пятнадцать. Если же нога откажет, придется двигаться медленнее, новее равно он доберется. На его часах без двадцати два. Время есть.

«Омега» не явится туда заблаговременно. Это ни к чему. Она — или они — не знает, что там ждет.

Ковыляя по дороге, Таннер понял, что чувствует себя куда лучше — в большей безопасности, — если держит в руках пистолет Скенлана. У себя за спиной он увидел проблески фар, в трехстах или четырехстах ярдах. Он вломился в лес, стеной стоящий вдоль дороги, и лег ничком на сырую землю.

Мимо медленно проехала машина. Это был тот же самый черный лимузин, который чуть не сбил его на Уоллей-роуд. Водителя он не разглядел, да это и невозможно, если нет уличного освещения.

Когда машина скрылась из виду, Таннер вернулся на дорогу. Он предпочел бы двигаться под прикрытием леса, но это было невозможно. На открытом пространстве он двигался куда быстрее. Прихрамывая, он заковылял дальше, прикидывая, стоит ли уже черный полицейский автомобиль у дома на Орчард-драйв 22. И не писатель ли по имени Остерман за его рулем?

Он одолел примерно с полмили, когда снова увидел огни, но теперь уже впереди. Он кинулся в кусты, моля Бога, чтобы его не заметили, и спустил предохранитель.

Автомобиль приближался на огромной скорости. Кто бы им ни управлял, чувствовалось, что он возвращается в поисках кого-то.

Его ли ищут?

Или Лейлу Остерман?

Или идет поиск Кардоне, у которого нет умирающего в Филадельфии отца? Или Тремьяна, который отнюдь не собирается в мотель при аэропорте Кеннеди?

Встав, Таннер, сжимая пистолет, продолжил движение, хотя нога подламывалась от боли и напряжения.

Одолев поворот дороги, он наконец оказался на месте. Чудом сохранившийся уличный фонарь освещал выщербленные стены старого вокзала. Вьющиеся растения оплетали стены с отлетевшей штукатуркой, а вокруг валялись сгнившие куски древесины. В трещинах фундамента угнездились какие-то уродливые побеги.

Здесь не было ни порывов ветра, ни потоков дождя, и тишину нарушал лишь ритмический стук капель, скатывающихся с листьев и веток, — шторм окончательно выдохся.

Он стоял на краю запущенной и заросшей стоянки машин, прикидывая, где бы расположиться. Уже почти два часа — надо найти надежное укрытие. В самом здании станции! Возможно, удастся пробраться внутрь. Он двинулся сквозь заросли, шурша галькой.

Слепящий свет резанул по глазам, и он инстинктивно кинулся вперед. Он перекатился через раненое плечо, не чувствуя боли. Мощный прожектор обшаривал окрестности вокзала, и ему казалось, что он слышит, как грохот автоматических очередей отражается эхом от стен. Пули врезались в землю рядом с ним и свистели над головой. Прыгнув в сторону, он еще несколько раз перекатился по земле, почувствовав, как одна из пуль попала в левую руку.

Оказавшись на краю дорожки, он прицелился в источник света и несколько раз торопливо нажал на курок, выцеливая своих врагов. Прожектор с грохотом взорвался, и он услышал крик боли. Таннер продолжал давить спусковой крючок, пока обойма не опустела. Он попытался достать из кармана новую левой рукой, но она не слушалась.

Снова наступила тишина. Он отложил пистолет и неловко вытащил вторую обойму, пустив в ход правую руку. Придерживая зубами горячее дуло и обжигаясь, он загнал обойму и защелкнул ее.

Таннер лежал и ждал какого-нибудь движения со стороны врага. Или звука. Но ничего не происходило.

Он медленно поднялся, левая рука безвольно висела вдоль туловища. Прямо перед собой он держал пистолет и был готов при малейшем движении в траве тут же нажать на курок.

Ничего не произошло.

Таннер двинулся к дверям станции, держа пистолет на изготовку и осторожно нащупывая ногой землю перед тем как сделать шаг, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Оказавшись рядом с закрытыми дверями, он понял — если те заколочены, их не вышибить. Тела он почти не чувствовал. Силы были на исходе.

Тем не менее он уперся спиной в тяжелые створки дверей и они с громким скрипом слегка приоткрылись. Таннер чуть повернул голову, прикинув, что щель не шире трех или четырех дюймов. Старые петли насквозь проржавели. Он надавил правым плечом на филенку и двери поддались, пропустив Таннера в темноту, скрывающую прогнивший пол станции.

Там же, где-стоял, он опустился на пол и полежал несколько секунд. Дверь станции теперь была открыта на три четверти, а верхняя ее часть едва держалась на петлях. Уличный фонарь светил ярдах в пятидесяти отсюда. Другим источником света служили проломы в крыше.

Внезапно Таннер, прижавшийся ухом к полу, услышал скрип. Ошибиться невозможно — кто-то продвигался по прогнившим половицам. Он попытался было повернуться и приподняться. Но опоздал. Его опередили. Резкий удар по затылку. Теряя сознание, успел увидеть ноги. Одна из них была забинтована.

Он безвольно обмяк на полу, но прежде чем его поглотила тьма, он увидел над собой лицо.

И Таннер понял, что наконец нашел «Омегу».

Это был Лоренс Фассет.

Таннер не представлял себе, сколько времени оставался без сознания. Пять минут? Час? Он никак не мог сообразить. Он не видел циферблата и не мог поднять левую руку, чтобы взглянуть на часы. Он лежал лицом вниз на выщербленном цементном полу полуразрушенного станционного здания. Голова раскалывалась, и он почувствовал, как струится кровь из раны на руке.

Фассет!

Вот кто манипулировал им.

«Омега».

Пока он лежал, в голове всплывали отдельные отрывки прошлых разговоров:

«…Мы должны встретиться. — Наши жены должны встретиться…»

Но жена Лоренса Фассета погибла в Восточном Берлине. Убита в Восточном Берлине. Этот факт действовал неотразимо.

И было что-то еще. Что-то, имеющее отношение к передаче Вудворда. К передаче, в которой год назад речь шла о ЦРУ.

«…Я был тогда в Штатах. И видел ее».

Но он не был тогда в Штатах. В Вашингтоне Фассет сказал, что год назад был на албанской границе: «…сорок пять дней занудных переговоров. В полевых условиях». Поэтому он и вышел на контакт с Джонни Таннером, солидным незапятнанным директором «Стандарт мьючуэл», обитателем тех мест, где расположился «Порванный ремень».

Были еще кое-какие противоречия — пусть и не бросались в глаза. Но теперь они ему не пригодятся. Жизнь подошла к концу в развалинах старого вокзала.

Чуть повернув голову, он увидел стоящего над ним Фассета.