Джой смотрел вслед. Показываться в офисе до середины недели он не собирался, но теперь придется менять свои планы. Утром он отправится в Нью-Йорк.

Во второй половине воскресенья, примерно между пятью и шестью, Таннер уединился в своем кабинете, стены которого были обшиты дубовыми панелями, и сел перед тремя телевизорами, знакомясь одновременно с тремя разными интервью.

Элис знала, что ее мужу надо просматривать их. Он — директор отдела новостей телекомпании, и это часть его обязанностей — всегда быть в курсе дела. Но Элис постоянно казалось, что когда человек сидит в полуосвещенной комнате, глядя на экраны трех телевизоров сразу, в этом есть что-то мрачновато-серьезное, и она неизменно его поддразнивала.

Сегодня Таннер напомнил жене, что следующее воскресенье занято — приедут Берни с Лейлой, и ничто не должно помешать Остерманам провести у них уик-энд. Но теперь он сидел в полутемной комнате, прекрасно зная заранее, что предстоит увидеть.

У каждого директора службы новостей есть своя любимая программа — та, которой он уделяет наибольшее внимание. Для Таннера это шоу Вудворда: полчаса каждое воскресенье, в течение которых лучший комментатор и аналитик делового мира интервьюировал кого-нибудь, чаще всего незаурядную личность, чье имя постоянно мелькало в заголовках газет.

Сегодня Чарльз Вудворд беседовал с чиновником Государственного департамента, заместителем государственного секретаря Ральфом Аштоном. Оказалось, что на самого секретаря внезапно свалились неотложные дела, поневоле пришлось привлечь Аштона.

Со стороны Госдепа это колоссальная ошибка. Аштон не отличался умом и был скучноват, в прошлом он бизнесмен, главное достоинство его — умение делать деньги. Дав ему возможность выступать в роли представителя Администрации, трудно совершить больший просчет. Разве что на это имелись свои резоны.

Вудворду предстояло распять его.

Слушая пустые и уклончивые ответы Аштона, Таннер представлял себе, как через полчаса масса людей в Вашингтоне кинутся звонить друг другу. Предельно вежливые интонации вопросов Вудворда не могли скрыть его растущей неприязни к заместителю государственного секретаря. Чувствовалось, что как журналист он приходит в раздражение и скоро в его тоне появятся ледяные нотки, а от Аштона полетят ошметки. Сделано все это будет, конечно, очень вежливо, но Аштона он разделает, как бог черепаху.

Такие сцены у Таннера всегда вызывали чувство внутреннего смущения.

Он включил звук на втором экране. Скучным гнусавым голосом комментатор рассказывал о подноготной делегата Ганы в ООН, с которым изъявила желание познакомиться группа специалистов. Черный дипломат взирал на мир с таким выражением, словно его тащат на гильотину.

Дискуссией тут и не пахло.

Третья программа оказалась получше, но и она далека от совершенства. Остроты явно не хватало и тут.

Таннер решил, что с него хватит. Есть о чем позаботиться, а запись передачи Вудворда он посмотрит утром. Было только двадцать минут шестого, и бассейн еще освещало солнце. Он слышал голос дочери, вернувшейся из клуба, и слышал с какой неохотой Реймонд прощался с друзьями. Теперь вся семья в сборе. И скорее всего, вся троица сидит и ждет, когда он кончит просмотр и разожжет жаровню для приготовления стейков.

Он должен удивить их.

Выключив телевизоры, он положил блокнот и карандаш на стол. Теперь можно и выпить.

Таннер открыл двери кабинета и прошел в гостиную. Из окна он видел, как Элис играет с детьми в догонялки около бассейна. Они смеялись, и в их голосах был мир и покой.

Элис заслужила это. Господи, кто-кто, но она-то заслужила!

Он смотрел на жену. Увернувшись от рук восьмилетней Джанет, которая была готова поймать ее, она прыгнула — носочки оттянуты в струнку — в бассейн.

Потрясающе. Они женаты столько лет, но он любит свою жену даже крепче, чем вначале.

В памяти всплыла патрульная машина, но он отогнал эти мысли. Полицейские скорее всего искали уединенное местечко, чтобы побездельничать и спокойно послушать репортаж о бейсбольном матче. Рассказывают, что в Нью-Йорке полисмены горазды на всякие штучки. Отчего бы точно так же им не вести себя и в Сэддл-Уолли? Тут ведь куда спокойнее, чем в Нью-Йорке.

Может, Сэддл-Уолли вообще самое спокойное место в мире. И безопасное. Во всяком случае, в этот обычный воскресный день Таннер был в этом уверен.

Ричард Тремьян свой телевизор выключил через десять секунд после того, как Таннер у себя дома все три. Нет сомнений в том, кто выиграл эту встречу.

Головная боль прошла, унеся с собой и чувство раздражения. Джинни была права, подумалось ему. Просто он переутомился. И нет смысла срывать раздражение на семье. Куда лучше с желудком. Немного перекусить — и он будет в полном порядке. Может, позвонить Джону с Элис и, пригласив Джинни, поплавать в бассейне у Таннеров.

Джинни постоянно донимала его — почему бы им не завести свой бассейн. Господи, доходы у него в несколько раз больше, чему Таннеров. Ни для кого это не секрет. Но Тремьян знал что делал.

Собственный бассейн может стать многозначительным символом достигнутого положения. Но слишком многозначительным для его сорока четырех лет. Достаточно и того, что они перебрались в Сэддл-Уолли, когда минуло только тридцать восемь. В этом возрасте он мог позволить себе дом стоимостью в семьдесят четыре тысячи долларов. И сразу же выплатил пятьдесят. Бассейн может подождать до дня рождения, когда ему исполнится сорок пять.

Конечно, публика, точнее, его клиенты не знали, что он закончил юридический колледж в Йеле в первой пятерке своего выпуска, прошел утомительную стажировку в качестве мелкого клерка, а три года назад, начав с нижней ступеньки на административной лестнице своей нынешней фирмы, стремительно пошел вверх, после чего и появились настоящие деньги. И пошли они, надо сказать, сплошным потоком.

Тремьян вышел в патио. Джинни и их тринадцатилетняя дочь Пегги подрезали кусты роз. Задний двор, занимавший примерно пол-акра, был тщательно ухожен. Повсюду росли цветы. Джинни проводила почти все свое свободное время в саду, который был и хобби, и призванием — конечно, после секса. Ничто не может быть лучше секса, подумал ее муж, непроизвольно хмыкнув.

— Наконец-то! Разрешите мне предложить вам руку! — сказал Тремьян, приближаясь к жене с дочерью.

— Никак ты чувствуешь себя лучше, — улыбнулась Вирджиния.

— Посмотри, папа! Разве не прелесть? — дочь держала букет красных и желтых роз.

— Просто прекрасно, радость моя.

— Дик, я говорила тебе? На следующей неделе с восточного побережья прилетают Берни и Лейла. Они будут тут в пятницу.

— Джонни говорил мне… Уик-энд с Остерманами. Придется быть в форме.

— Думаю, прошлой ночью у тебя была неплохая практика.

Тремьян засмеялся. Он никогда не извинялся, если доводилось напиться, — случалось это достаточно редко, да и кроме того он никогда не терял головы. Надо учесть, что прошлый вечер был просто необходим для разрядки. Неделя в самом деле выдалась просто ужасная.

Втроем они вернулись в патио. Вирджиния взяла мужа под руку. Как заметно вытянулась Пегги, улыбаясь подумал он. На патио зазвонил телефон.

— Я сниму! — бегом кинулась Пегги.

— Еще бы! — поддразнивая, кивнул ей вслед отец. — Нам ведь никогда не звонят.

— Просто придется поставить ей собственный телефон, — засмеявшись, Вирджиния Тремьян ущипнула мужа за руку.

— Из-за вас мне придется жить на пособие.

— Мама, тебя! Это миссис Кардоне, — Пегги внезапно прикрыла микрофон ладонью. — Пожалуйста, мама, не болтай очень долго. Кэрол Браун сказала, что позвонит мне, когда придет домой. Ты помнишь, я тебе говорила… О том мальчике.

Вирджиния понимающе улыбнулась, обменявшись с дочерью взглядом заговорщицы: