— Так он может сказать.

— Значит, ты с ним не говорила?

— Нет.

Кардоне мягко взял ее за руку. Элис инстинктивно попыталась освободиться, но тщетно. Отнюдь не враждебность, а только теплота была в этом, но тем не менее держал он крепко.

— Может, я немного перебрал, но хотелось бы, чтобы ты восприняла мои слова совершенно серьезно… Я — счастливый человек, на самом деле я добился всего без особого труда… Честно говоря, из-за этого мне порой не по себе, словно в чем-то виноват, но знаешь, что я хочу сказать? Я обожаю Джонни. Ему принадлежит весь мир, потому что он отдает… Я не способен на это. Я никого не обижаю, но я беру… И ты можешь доставить мне удовольствие, если позволишь дать… хотя бы для разнообразия.

Он отпустил руку Элис, и поскольку та не ожидала этого, сложилось впечатление, что она намеренно спрятала руку за спину. Она смутилась. И растерялась:

— Почему ты вдруг так стараешься что-то сделать для нас? Что творится с тобой вообще?

Кардоне тяжело опустился на подлокотник дивана:

— Ну, ты слышала… Сплетни, какие-то слухи, может быть.

— Относительно нас? О нас или о деньгах?

— Что-то вроде.

— Ну, так это неправда. Просто неправда.

— Давай посмотрим на это под другим углом. Три года назад, когда Дик с Джинни и Берни с Лейлой собрались с нами покататься на лыжах, вы с Джоном отказались от поездки. Разве не так?

Элис помолчала, пытаясь постичь логику Джоя.

— Да, помню. Мы решили, что лучше отвезем детей в Нассау.

— Но теперь Джон очень заинтересовался Швейцарией, ведь так? — Джой слегка покачнулся.

— Во всяком случае, мне об этом не известно. Джон ничего не говорил.

— В таком случае, если не Швейцарией, то Италией. Может, он заинтересовался Сицилией, очень любопытное место.

— Я тебя просто не понимаю.

Кардоне сполз с подлокотника и выпрямился.

— Мы с тобой не слишком отличаемся друг от друга, правда? Я хочу сказать, что нам не надо обмениваться верительными грамотами, верно?.. Нам их никто не вручал, не так ли?.. Мы сами, черт возьми, заполнили их, по своему собственному разумению…

— Мне кажется, что это можно счесть за оскорбление.

— Прости, я не хотел тебя обидеть… Просто я хочу быть совершенно честным и честно понять, что ты собой представляешь… и кем ты была.

— Ты пьян.

— Совершенно верно. Я пьян, и я нервничаю. Паршивое сочетание… Поговори с Джоном. Попроси повидаться со мной завтра или через день. Скажи, пусть не волнуется из-за Швейцарии или Италии, ладно? Скажи, не важно в какой форме, что я совершенно чист и люблю людей, которые умеют отдавать и в то же время никого не обижают… И что я за все рассчитаюсь.

Кардоне шагнул к Элис и схватил ее за левую руку. Мягко, но настойчиво он поднес ее к губам и, закрыв глаза, поцеловал ладонь. Элис давно знала, что означает такой поцелуй — в детстве она видела, как то же делали фанатичные «послушницы» отца. Затем Джой повернулся и, споткнувшись, вышел в холл.

Какой-то отблеск за окном привлек ее внимание. Она обернулась и оцепенела. На лужайке, не далее чем футах в шести от окна, стояла Бетти Кардоне в белом купальнике, на который падали из бассейна сине-зеленые отсветы воды.

Бетти видела сцену между своим мужем и Элис. Ее взгляд подтверждал это.

Жена Джоя смотрела в окно, и в глазах ее была холодная жестокость.

Низкий бархатистый голос молодого Синатры наполнял теплую летнюю ночь. Все четыре пары сидели вокруг бассейна. Время от времени кто-то прыгал в бассейн и лениво плавал от бортика к бортику.

Женщины болтали о школе, о своих детях, тогда как мужчины по другую сторону бассейна жарко спорили о рынке бумаг, о политике, об экономических проблемах.

Таннер сидел у основания вышки для прыжков рядом с Кардоне. Он никогда раньше не видел Джоя в таком состоянии, и это зрелище удовольствия не доставляло. Если кто-то из сидящих рядом или все они входят в «Омегу», то Джой — ее слабейшее звено. Первым сломается именно он.

Время от времени Джой пытался вступить в спор, но быстро сдавался. Тем не менее говорил он громко и запальчиво, а Бетти мягко и спокойно гасила его мячи:

— Ты пьян, муж мой. Будь осторожен.

— Джой в полном порядке, Бетти, — сказал Берни, хлопая Кардоне по колену. — Не забывай, что сегодня в Нью-Йорке была жуткая жара.

— Вы тоже были в Нью-Йорке, Берни, — заметила Джинни Тремьян, свешивая ноги в бассейн. — Неужели такая уж духота?

— Просто невыносимая, радость моя, — это был голос Дика, который с другой стороны бассейна обратился к своей жене.

Таннер видел, как Остерман и Тремьян переглянулись. Их молчаливый контакт имел отношение к Кардоне, но не предполагалось, что он, Таннер, поймет или даже заметит его. Затем Дик встал и спросил, кто хочет еще выпить.

Его поддержал только Кардоне.

— Я принесу, — сказал Таннер.

— Ни в коем случае, черт возьми, — ответил Дик. — Мне все равно надо позвонить дочке. Мы велели ей быть дома не позже часа, а сейчас уже около двух. В наши дни с них нельзя глаз спускать.

— До чего заботливый отец, — улыбнулась Лейла.

— Только поэтому я еще не дедушка, — пересекая лужайку, Тремьян направился к дверям кухни.

На несколько секунд воцарилась тишина, потом женщины возобновили прерванный разговор, а Берни осторожно спустился в бассейн.

Джой Кардоне и Таннер молчали.

Через несколько минут Дик появился из дверей кухни с двумя стаканами:

— Эй, Джинни! Пегги вломила мне по первое число за то, что разбудил ее. Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, Пегги надоел твой контроль.

Остановившись рядом с Кардоне, Тремьян протянул ему стакан:

— Это тебе, защитник.

— Черт возьми, я был полузащитником. И обошел твоего паршивого Леви Джексона на Кубке Йеля.

— Конечно. Но я говорил с Леви. Он сказал, что в любую секунду мог достать тебя. Ему стоило только крикнуть: «Томатный соус» — и ты тут же вылетел бы за боковую линию!

— Жутко смешно. Да я этого черного сукиного сына прибил бы на месте!

— Но ведь он так хорошо относился к тебе, — улыбаясь, сказал Берни, висевший на бортике бассейна.

— А я хорошо отношусь к тебе, Берни! И к большому Дику тоже! — Кардоне тяжело поднялся на ноги. — Я хорошо отношусь ко всем вам!

— Эй, Джой… — двинулся к нему Таннер.

— В самом деле, Джой, тебе бы лучше сесть, — приказала Бетти. — А то ты свалишься.

— Да Винчи!

Это было всего лишь имя, но Кардоне выкрикнул его и тут же повторил снова:

— Да Винчи, — с подчеркнуто итальянским акцентом произнес он каждый звук этого имени.

— Что это значит? — спросил Тремьян.

— Вот вы мне и скажите! — заорал Кардоне в напряженном молчании, воцарившемся вокруг бассейна.

— Он с ума сошел, — бросила Лейла.

— Просто он напился, но никто не догадался остановить его, — добавила Джинни.

— Поскольку мы не можем — во всяком случае я — объяснить, кто такой Да Винчи, может быть, ты сам нам расскажешь? — спокойно сказал Берни.

— Заткнись! Просто заткнись! — Кардоне сжимал и разжимал кулаки.

Остерман вылез из воды и подошел к Джою, небрежно размахивая руками:

— Успокойся, Джой. Прошу тебя… Успокойся.

— Цюри-и-и-и-х! — вопль, который издал Джой Кардоне, должно быть, слышен на милю, подумал Таннер. Свершилось. Он сказал!

— Что ты хочешь этим сказать, Джой? — сделав шаг по направлению к нему, Тремьян остановился.

— Цюрих! Вот что я хочу сказать!

— Это город в Швейцарии! Что еще, черт возьми? — Остерман стоял лицом к Кардоне, и щадить его он не собирался. — Так ты скажешь, что все это значит?

— Нет! — Тремьян схватил Остермана за плечи.

— Не говори со мной! — завопил Кардоне. — Ты тот, кто…

— Прекратите! Все вы! — Бетти, вскочив, стояла на краю бассейна. Таннер никогда не мог представить, что в жене Кардоне кроется такая сила.