— Напомни мне, о чем там шла речь?
— Ну, речь шла о том, могу ли я в каком-то смысле считать себя вашим компаньоном в этом конкретном деле?
— Ты не очень на меня обидишься, старик, если я скажу, что не можешь? — спросил Уолш, вытаскивая сигару.
— Очень! — Гордон скорбно покачал головой. — Я очень на тебя обижусь, сынок. Так сильно, что не шепну тебе на ушко одну важную вещь, без которой вся ваша операция не стоит ломанной лиры.
— Что ты вообще знаешь об этой операции, Соломон? — Уолш пожал плечами и щелкнул зажигалкой. — Мы знакомы с тобой много лет, старик. Ты ведь не настолько наивен, чтобы предполагать, что мы не рассматривали вариант с перевербовкой Мишина. Все рассматривали. Твой Мишин знает ровно столько, сколько должен знать. Ни больше, ни меньше!
— Но я ведь не Мишин, сынок, — по-отечески мягко уточнил шеф Моссада. — И меня, собственно, потому и не выталкивают на пенсию, что я стремлюсь знать больше, чем того бы хотели другие. Даже такие верные и бескорыстные друзья Израиля, как ты, дорогой Генри! Так ты хочешь, чтобы я тебе шепнул кое-что на ушко, или так и уедешь, даже не попробовав гифелте фиш, которую специально к твоему приезду приготовила одна старая еврейка из Вильно?
— Но ты ведь не просто так собираешься со мной секретничать?
— Просто так даже птицы в шабат не летают, Генри.
— Что ты хочешь взамен?
— Давай я вначале продемонстрирую тебе, что итало- ирландское благородство ничто в сравнении с еврейским, — улыбнулся Гордон. — А потом уже решишь, чем со мной расплатиться.
— То есть ты хочешь все-таки рассказать мне КОЕ- ЧТО просто так? — хмыкнул Уолш и выпустил к идеально белому потолку виллы огромное сизое облако сигарного дыма.
— Представь себе, сынок! Сегодня, в честь твоего приезда, у меня странное настроение.
— Я внимательно слушаю тебя, Соломон.
— Я не буду спрашивать тебя, зачем вам понадобился Цвигун, — негромко начал Гордон, искоса поглядывая на американца. — В конце концов, Америка — ведущая мировая держава и имеет право на свои маленькие секреты…
— Еврейское благородство действительно не знает границ, — пробормотал Уолш, стряхивая пепел на пол.
— Я также не буду спрашивать тебя, — продолжал Гордон, — является ли операция с участием Мишина отвлекающим маневром…
— Почему? — быстро спросил Уолш. — Ты что-то знаешь?
— Потому что я уверен: этот маневр не отвлекающий, а основной, — отрезал Гордон. — Или один из основных. Вы в говне такого масштаба не пачкаетесь, Генри. Происхождение не то. И амбиции не те… Так вот, сказать тебе я хочу только одно: как только Мишин вступит в контакт с людьми Цвигуна, а это — ГРУ…
— Кто тебе сказал, что это ГРУ?
— Генри, ты действительно постарел!
— Прости, что перебил, — улыбнулся Уолш и пыхнул сигарой.
— Так вот, как только Мишин вступит в контакт с человеком или людьми ГРУ в Лондоне или в каком-нибудь другом месте — он труп!
— Так прямо и труп? — пробормотал Уолш.
— Труп для ВАС, Генри! — жестко ответил Гордон. — Для вашей операции. Ясно, что Цвигун никуда из Москвы не выедет. И вам его не заполучить, как бы вы не старались. С другой стороны, Мишин, попади он в военную разведку живым, может сильно навредить вам, сынок.
— Не сможет, — мотнул головой Уолш. — Это учтено.
— Я же говорил, что он труп, — с неподдельной печалью вздохнул Гордон.
— Короче, Соломон!
— Ты же знаешь, Генри: мы — народ маленький и непритязательный. Всю свою историю евреям только и оставалось, что доказывать всему миру, что мы — не верблюды…
— Прежде чем мы начнем рыдать над судьбой еврейского народа, следовало бы, ради приличия, отвезти меня к Стене плача, — мрачно изрек Уолш.
— Я бы так и сделал, — кивнул Гордон. — Но ты ведь торопишься, сынок!
— Ради такого случая я бы расстарался, Соломон…
— Тем не менее, — не обращая внимания на язвительные реплики американца, продолжал Гордон. — Мы привыкли выполнять черновую работу и никогда не боялись выпачкаться в дерьме. И я подумал, Генри: а что, если мы ВМЕСТЕ попытаемся помочь Мишину выполнить возложенную на него миссию?
— Поконкретней, пожалуйста!
— Как по-твоему, что сделает Цвигун, узнав, что человек, который ему, судя по всему, очень нужен, в руки ГРУ так и не попал?
— Постарается предпринять еще какие-то меры.
— А время?
— Что время?
— Время на это у него есть?
— Времени у него мало, Соломон, — после недолгой паузы признался Уолш.
— Вот и я так думаю, — Гордон радостно всплеснул руками. — Времени у этого господина нет. А вы, Генри, видимо, располагаете чем-то таким, чего он здорово боится. Ведь располагаете, сынок? А?
— Располагаем, — нехотя кивнул Уолш.
— Цени мою скромность, сынок: я ни о чем конкретном тебя не спрашиваю.
— Уже оценил, — тяжело вздохнул Уолш.
— Пока мы с тобой здесь разговариваем, мои люди ведут Мишина, — негромко продолжал шеф Моссада. — ПОКА ведут. Следовательно, этот человек временно в полной безопасности. Мне это обходится недешево, но я решил сделать этот добровольный взнос в надежде на соответствующие дивиденды. В ближайшие несколько часов он вступит в контакт с резидентом советской военной разведки в Лондоне Волковым. Телефон Волкова круглосуточно прослушивается. Кроме того, ГРУ явно стянуло туда кое-какие силы. Короче, операция по захвату ЖИВОГО Мишина уже началась. Если ты скажешь в ответ на мое предложение «нет», я выхожу из этой игры. Если же ты намекнешь мне о принципиальном согласии сотрудничать в ЭТОМ деле, я сделаю все, чтобы они его не сцапали раньше времени…
— Что мне это даст?
— Продолжение операции, — процедил шеф Моссада. — Причем продолжение в суровом цейтноте, когда вероятность ошибки противника резко возрастает.
— Что ты хочешь?
— Стратегический план операции, — мгновенно, без секундной заминки, откликнулся Гордон. — В деталях.
— Ты с ума сошел, Соломон!
— Ты уедешь, так и не попробовав фаршированную щуку, сынок? Как жаль!..
— Соломон, зачем тебе это?
— Не задавай идиотских вопросов, Генри, — жестко произнес шеф Моссада. — Мы друзья. Мы союзники. Мы всегда были вместе. Мало того, мы оставались вашими верными друзьями даже тогда, когда вы, выпендриваясь перед своими зажравшимися гусиным паштетом европейскими партнерами, продавали Израиль с потрохами. Мы многое делали и продолжаем делать за вас, Генри: воевали, принимали на себя арабский террор, затягивали потуже пояса, принимая от вас самолеты и радарные установки вместо холодильников и автомобилей… И даже секреты, которыми вы не хотели с нами делиться и которые мы тем не менее выкрадывали из- под ваших бдительных носов, были связаны только с одним — безопасностью Израиля. Ничего больше нас не интересует, Генри! Мы ОБРЕЧЕНЫ быть союзниками, ты понимаешь это, сынок?! Так ведите себя с нами как союзники! То, что вы считаете классическим еврейским любопытством, то, над чем вы посмеиваетесь со снобизмом истинных протестантов с дипломами Гарварда и Итона, на самом деле является борьбой за выживание. Нас окружают только враги, до ближайшего друга надо лететь тринадцать часов, а судьба микроскопического Израиля может решиться за шесть или семь. Ты же лучше чем кто-либо знаешь: нам не на кого надеяться, кроме как на себя. И именно поэтому мы должны знать все!
— А если то, что ты хочешь узнать у меня, не имеет никакого отношения к Израилю? — тихо спросил Уолш.
— Этого не может быть! — улыбнулся Гордон. — Запомни, сынок: ВСЕ имеет отношение к Израилю. Особенно, секреты, которые держит за семью печатями его главный союзник.
— Соломон, я не имею на это полномочий… — произнес Гордон после секундного раздумья. — Речь идет о государственной тайне, которая известна считанным людям.
— Так получи эти полномочия! — пожал костлявыми плечами Гордон. — В чем проблема, я не понимаю?
— Мне их никогда не дадут, — покачал головой Уолш. — Никогда!
— Стало быть, мы не договорились?
