— Я люблю мясо, — промурлыкал он, и его руки легли на ее талию.
Она стояла между его бедер, ей некуда было деть руки, и она сочла за лучшее положить их ему на плечи. Его подбородок находился прямо перед глазами. Год прошел, но язык Джей сохранил память о щекочущем ощущении от вкуса ямочки на подбородке. Соленый, он был соленый, подумала Джей о подбородке и сама не заметила, как произнесла это вслух.
— Я редко пересаливаю бифштекс, — быстро поправилась она. — Я знаю норму…
Люк крепко сжал ее в своих объятиях и внимательно посмотрел ей в глаза.
— Я не могу больше ждать.
— Почему ты так внимательно на меня смотришь?
— Я выбираю местечко для поцелуя.
— Я здесь не для этого, ты забыл? Ты ведь совсем не хочешь целовать меня, ты хочешь…
— Тебя, — пробормотал Люк.
— Мы собрались разводиться, а не в постель…
— Возможно, там до нас дойдет, что развод недоразумение?
— Неужели? — Она попыталась высвободиться. — Прекрати целовать меня!.. Убери же ты руки… Я имею в виду…
— Что ты со мной сделала, О'Брайен? Ты как будто накачала меня наркотиками.
Когда она попросила убрать руки, она имела в виду убрать их с ее груди. Не надо иметь буйную фантазию, чтобы вмиг представить ощущение пальцев на обнаженной коже. Разум из последних сил кричал ей, что Люк не подходит ей, а тело между тем радостно пело совсем другую песню. Кто-то из двоих, разум или Джей, прошептал:
— Физическое влечение. Только и всего. Достаточно. Хватит…
— А вот и не хватит, О'Брайен, — ответил Люк. — Это же так, легкая закуска… А тебе необходимо сбалансированное полноценное питание. Когда мне было десять, — Люк удержал Джей, потому что она попыталась высвободиться, — я объявил маме, что мне надоела ее стряпня. Что мне больше нравятся хот-доги. А она сказала, что, если так, я буду есть только их, сколько угодно. И, независимо от того что ела вся семья, мне давали хот-доги, одни хот-доги. Несколько дней я ел с удовольствием, потом они уже не казались мне такими вкусными, как раньше. Особенно, когда мама готовила что-нибудь очень любимое для остальных. К концу первой недели я еще мог убедить мать, что мне нравится, но к середине второй я проиграл сражение. Я до сих пор смотрю на них с отвращением…
— Милая история…
Сознает ли он, что его палец описывает круги вокруг ее соска? Она попыталась остановить его руку, но добилась лишь того, что сосок оказался между двумя пальцами, а ладонь плотно накрыла грудь. Джей наивно понадеялась, что из-за мозолей Люк не почувствует, как от его прикосновений затвердели соски.
— Я не хочу заменить тебя хот-догом…
— Еще более мило, — сказала она, но сарказм потерял всю силу, так как сопровождался возбужденным дыханием.
— Я подумал, — сказал он, расстегивая пуговицу на ее блузке, — возможно, нам следует переспать… Или спать… И сделать это нашей системой…
— Нет, — только и сказала Джей. Кто бы подумал, что в Денвере она славилась умением вести перекрестный допрос?
Он расстегнул вторую пуговицу, поглаживая ей грудь.
— К концу третьей недели мы осточертеем друг другу… — Третья пуговица, а за ней и четвертая были расстегнуты. — Мы так надоедим друг другу, что, если ты будешь стоять передо мной совсем голая, вертеть задом и гладить свои груди, у меня даже не повысится давление.
Люк провел ладонями по соскам и скользнул по плечам, незаметно освобождая Джей от блузки. Он обнял ее одной рукой за плечи, другой за талию, и его губы прижались к бьющейся жилке на шее.
Ее протест слабел. Гори оно все синим пламенем! Да, она проповедовала аккуратность и умеренность. Сверхдоза может убить. А сверхдоза Люка Ремингтона излечила бы и юношескую инфантильность… Он дразнил ее. Она безумно хотела его. Они были женаты. И могли спать в течение трех коротеньких недель. Это не смертельно. Она потом все равно выйдет замуж за Бартона. Бартон… Неожиданный холод охватил ее. Она тряхнула головой и оттолкнула Люка Ремингтона.
— Нет! Ты сводишь меня с ума. У меня нет сил бороться с тобой. Я не понимаю, почему ты так возбуждаешь меня. Что мне делать, чтобы не страдать? — произнесла она с мучительной искренностью. — Но я намерена бороться. И правила буду диктовать я!
Схватив блузку, она, застегиваясь на ходу, решительно пошла к дверям кабинета, демонстрируя все чувство собственного достоинства, какое только могла в себе найти.
— О'кей. Поиграем по твоим правилам.
Она оглянулась. Его взгляд сказал ей, что он хочет ее, что понимает, что и она хочет его, но готов подождать.
Джей могла тут же броситься в его объятия, но сдержалась и сказала:
— Мы играем по моим правилам с сегодняшнего дня и все три недели!
Люк встал и с надменной улыбкой приблизился к двери, у которой стояла Джей, вцепившаяся в ручку. Он провел рукой по кружевам, которым был обшит ее цвета морской волны бюстгальтер, и низким, хриплым голосом сказал:
— Вот что, О'Брайен. У тебя по-прежнему хороший вкус на нижнее белье. — Его прикосновение опалило ей кожу. — Если когда-нибудь моей жене захочется занять свое место со мной в постели, дверь будет открыта.
Джей спаслась бегством в свою спальню. Ей хотелось бы забыться сном, но сон не шел. В Денвере она привыкла к звукам, долетающим с улицы: транспорт, музыка из кафе, хлопанье автомобильных дверок, даже лай собак, — все это убаюкивало ее. Здесь же непривычные скрипы и трески старого дома заставляли Джей вздрагивать под слишком теплым одеялом.
Фотография в посеребренной рамке, стоявшая на комоде, попалась ей на глаза. Бартон и Керри позировали на ступеньках здания Национального конгресса в Денвере. Они принужденно улыбались. Печаль омрачала их лица. Взгляд Бартона, одновременно грустный и пристальный, казалось, был направлен прямо на Джей. Ей показалось, что эхо голоса Александра зазвучало в комнате. Джей тряхнула волосами. Ощущение прошло.
Присутствие Люка в комнате напротив не имело никакого отношения к бессоннице, так думала Джей. Нет, только жестокий человек мог бы заснуть после рассказа бедной Птахи! Однако когда Джей закрывала глаза, ей грезилась отнюдь не Птаха. Поднялся сильный ветер, засвистел вокруг дома, в карнизах и дымоходах, предсказывая перемену погоды.
Или он подтрунивает над Джей?..
Свет пробивался сквозь ветхие занавески. Джей удивилась тусклому освещению и, взглянув на часы, подумала, что в это время могло быть и светлее. Она высунула ногу из-под одеяла, но, едва коснувшись пола, отдернула ее: холодно. Все же Джей поднялась, подошла к окну и раздвинула шторы. Мир белого безмолвия приветствовал ее. Снегопад не только поглотил солнечный свет, но и постройки, деревья, превратив дом в остров, отрезанный от остального мира. Значит, знакомство с ранчо придется отложить до лучших времен. Джей снова забралась под одеяло. И тотчас раздался негромкий стук в дверь.
— Входи! — сказала Джей, натянув одеяло до подбородка.
— Пора завтракать! — с порога заявил Люк. — Ты — кухарка. Или забыла?
— Я стану кухаркой, когда поднимусь. Такой снег, Люк, не хочется ничего делать. Возвращайся в постель.
Люк вошел в комнату.
— Здесь не город. Тут не откладывают работу из-за снега. Коровы и лошади имеют привычку есть 365 дней в году.
— Это их проблемы. — Джей повернулась к нему спиной. — Иди к ним, пусть они поделятся завтраком с тобой.
— Вставай, кухарка, пойдем!
Люк потянул с нее одеяло, Джей крепко вцепилась со своей стороны и приготовилась к сражению. Но Люк вмиг сдернул его, а вместе с одеялом и Джей полетела на пол.
— Чтоб тебе провалиться! — злобно крикнула Джей, выпутываясь из одеяла. — Я могла себе что-нибудь сломать.
— Надо было вставать.
— А может, я не хочу! И не вздумай заставлять меня. Захочу, буду спать хоть здесь, на полу, пока сама не решу, что пора подниматься.
— Отлично, но только со мной, — ухмыльнулся он.
Теплый взгляд Люка разогнал мурашки на ее коже. Она проследила за его взглядом. Господи… Падая, она запуталась в собственном сиреневом неглиже, которое теперь завернулось вокруг бедер, а тонкие бретельки съехали, обнажив розовый сосок. Смутившись, Джей поправила рубашку и попыталась сесть. Это оказалось непросто потому, что Люк мешал ей, наступив своим проклятым ботинком на длинный подол.
