— Дети, бегом отсюда! — крикнул я, но они от испуга не могли даже вылезти из постелей.

Сонеджи сделал обманный маневр ножом, и вновь заструилась кровь. Я непроизвольно дернулся, и нож рассек мне плечо. На этот раз я ощутил боль и понял, что случилось. Тогда я громко заорал на Сонеджи. Дети тоже вопили. Мне захотелось прямо сейчас, на месте, убить его. Я впал в ярость, и во мне не осталось ничего, кроме ненависти к этому монстру, пришедшему в мой дом.

Сонеджи-Мерфи снова занес свой нож. Смертоносное лезвие было таким тонким и острым, что именно поэтому я в первый раз не почувствовал боли.

Но тут раздался яростный крик, заставивший Сонеджи застыть на долю секунды. Он крутанулся с глухим рычанием. Крик издавала фигурка у дверей — это бабуля Нана пришла отвлечь его.

— Это наш дом! — гневно кричала она. — Вон из нашего дома!

Меж тем я приметил металлический отблеск на письменном столе. Протянув руку, я схватил ножницы, которыми Джанель вырезала бумажных кукол. Большие ножницы бабули Нана.

Сонеджи-Мерфи снова подступал ко мне с ножом. Тот ли это нож, которым он предпочитал пользоваться всегда? Которым он убил Вивиан Ким?

Я бросился на него с ножницами, которые тут же вонзились в мягкую плоть. Я рассек ему щеку. Вопль эхом отозвался в комнате:

— Ублюдок!

— Напомни-ка мне, кто из вас ранен? Сонеджи или Мерфи? — подразнил я монстра.

Он что-то проорал, я не разобрал смысла, и снова прыгнул на меня. Ножницы вонзились ему куда-то в шею. Он отскочил, протянув руку, чтобы вырвать их у меня.

— Давай, давай, скотина! — выкрикнул я. Вдруг он зашатался и внезапно выбежал из детской. Он не пытался напасть на бабулю Нана.

Может, он серьезно ранен? Он закрыл обеими руками лицо, дикий вопль звучал на высокой звенящей ноте… Или он впал в какое-то другое состояние? Может быть, заплутал в своих фантазиях?

Я стоял, опустившись на одно колено. Последний крик отдавался в голове глухими ударами. Наконец удалось подняться. Все кругом было заляпано кровью: рубашка, штаны, голые ноги. Моей и его кровью.

Выброс адреналина позволил мне справиться. Натянув что-то на себя, я пустился вдогонку за Сонеджи. На сей раз он не сбежит — я этого не допущу.

Заскочив в кабинет, я схватил револьвер. Ясно, что у него имеется план на случай побега и каждый шаг сотни раз обдуман. Он ведь жилец своих фантазий, а не реального мира. Я полагал, что он уже покинул наш дом, ретировался, чтобы снова дать бой. Похоже, я уже рассуждаю как он. Вот ужас!

Входная дверь осталась широко распахнутой. Я бежал по следу. На ковре внизу была тоненькая дорожка крови. Он специально оставил мне след?

Куда мог направиться Гэри Сонеджи-Мерфи, потерпев поражение в нашем доме? У него всегда имелся запасной план. Где его убежище? Можно ли его вычислить? Кровь, текущая из ран на боку и на левом плече, мешала четкости моей мысли.

Пошатываясь, я вышел в темень и прохладу раннего утра. Улица безмолвна, как и всегда в этот час — а было четыре утра. Одна лишь мысль мучила меня: как узнать, где он скрывается? Ожидает ли он погони? Может, где-то затаился и поджидает меня? Может, Сонеджи-Мерфи где-нибудь буквально в двух прыжках? Как всегда, опережает на два шага? Но я просто обязан обогнать его один-единственный раз — сегодня.

Станция метро находилась в одном квартале от нашего дома на Пятой улице. Туннель был пока недостроен, но соседские ребятишки частенько спускались туда, чтобы пробежать под землей четыре квартала до Капитолия. Вот именно — метро!

Я побежал туда, точнее, заковылял, не обращая внимания на боль. Он был в моем доме! Он охотился за моими детьми!

Я спустился в туннель, держа наготове револьвер, который извлек из кобуры, надетой прямо поверх пижамной рубахи. Каждый шаг отзывался резкой болью в боку. Изнывая от боли, я бесшумно двигался по черному туннелю, припадая к земле. Быть может, он следит за мной, зная, что я поплетусь сюда? Невзирая на возможную ловушку, я продвигался вперед. Здесь полно мест, где легко укрыться.

Весь путь я прошел до конца, нигде не обнаружив и следа крови. Сонеджи-Мерфи в туннеле не было. Он скрылся в другом направлении — он вновь ускользнул. Адреналин в крови снижался, и я заметно слабел, с трудом преодолевая каменные ступени на выходе из туннеля. Ночная публика входила и выходила из работающих круглосуточно писчебумажного магазинчика и ресторанчика в метро. Я представлял собой жалкое зрелище: окровавленный, еле держащийся на ногах субъект. Но никто — ни один человек — не остановился. В столице нашей родины по ночам и не такое увидишь.

В конце концов, я доковылял до водителя грузовика, который перед магазинчиком сгружал пачки «Вашингтон пост», и объявил, что я — офицер полиции. Голова слегка кружилась от потери крови.

— Я ничего плохого не сделал, — отозвался он, не поворачивая головы.

— Ты не стрелял в меня, гад?

— Нет, сэр. Что у вас, крыша едет? Вы и взаправду коп?

В конце концов ему пришлось отвезти меня домой на своем грузовичке. Всю поездку он клялся, что привлечет меня к ответственности.

— Мэра Монро привлеки, — посоветовал я. — Привлеки эту грязную задницу.

— Так вы коп? Да никакой вы не коп, — не хотел он верить.

— Я самый настоящий коп!

Около моего дома уже столпились полицейские машины и машины «Скорой помощи». Подобный кошмар я видел в своих самых страшных снах: до этого ни один полицейский и ни один медик не переступали порога моего дома.

Не обошлось без Сэмпсона, который вырядился в черную кожаную куртку поверх старого свитера и кепку. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего. За его спиной мигали красные и синие огни санитарной машины.

— Как дела? Что-то выглядишь неважно. У тебя все в порядке?

— Дважды полоснули охотничьим ножом. По сравнению с тем, когда нас подстрелили в Гарфилде, не так уж плохо.

— Угу. А с виду хуже. Может, приляжешь на лужайке? Давай-ка, ложись, Алекс.

Но я лишь мотнул головой и пошел прочь. Надо наконец закончить дело. Когда-то оно должно быть закончено. Санитары попытались уложить меня на лужайку — на нашу крошечную лужайку или на носилки. Но я не дался: у меня появилась одна идея. Он оставил входную дверь широко распахнутой. Оставил открытой. Почему?