– Нет недели, чтоб на Шиллера не пришел донос, – Вильчур оторвал фильтр от сигареты. – То плохо припарковался возле Опатовских ворот. То деревья перед его офисом заслоняют свет. То его собака наложила кучу у кого-то под дверью. То перешел улицу на красный свет, создавая угрозу дорожному движению. То ночью не соблюдает тишину. То высморкался возле памятника Иоанну Павлу II, оскорбляя религиозные чувства католических граждан Сандомежа и тем самым нарушая статью сто девяносто шестую уголовного кодекса.

– Последнее, конечно, шутка?

– Какое там. И даже не единичный случай. Взимать бы по злотому в месяц с каждого, кто ненавидит его! – Вильчур замолчал, окутанный облаком дыма, – должно быть, задумался, на что потратить это богатство.

– А ненавидят его за что-то конкретное?

Вильчур хрипло рассмеялся.

– Вы и в самом деле никогда не жили в маленьком городке. Ненавидят его за то, что он богат и красив, за то, что у него большой дом и сверкающий автомобиль. У католиков это означает только одно – что он вор и шкуродер, нажившийся за счет других.

– А на самом деле?

– А на самом деле Ежи Шиллер – бизнесмен, у которого талант к сделкам с недвижимостью, он ворочает ею и здесь, и в Германии, его интересуют привлекательные для туристов места, я слыхал, что в свое время он скупал у мужиков участки в Казимеж-Дольном. Немного вкладывает в нашу инфраструктуру, например, построил новую гостиницу на Завихойской. Два-три раза его просвечивала налоговая служба, и не только она, – чист. Своеобразный фрукт, но в этом вы успеете убедиться сами.

– Какие у него были отношения с семьей Будник?

– Наверняка они с Будником не переваривали друг друга. Из-за будниковских делишек и передачи земель Церкви у Шиллера из-под носа увели несколько недурственных участков. Что же до Будниковой, не имею понятия, Шиллер немного филантроп, возможно, финансировал кое-что из ее мероприятий для детей. Вообще-то они были из разных сказок. Будники – интеллигенция левого толка, почитатели «Газеты Выборчей», а Шиллер, скорее, энтузиаст «Газеты Польской»[45] и бело-красного флага на мачте перед домом. Они для него были чуток коммунистами, он для них – маленько фашистом, во всяком случае, гриль вместе не устраивали.

Вильчур страдал польским недомоганием – если он и выражался о ком-то положительно или нейтрально, то звучало это как оскорбление. Уставший тон, слегка искривленные губы, поднятая бровь, затяжка сигаретой вместо запятой, затяжка и стряхивание пепла вместо точки. Презрение к окружению бросало тень на каждого, о ком говорил старый полицейский.

– Шиллер еврей?

Злобная улыбка промелькнула на губах полицейского.

– Согласно последним веяниям, нам не велено знать, кто какого вероисповедания или происхождения. Но если принимать доносы за чистую монету – стопроцентный. А вдобавок педераст, скотоложец и почитатель сатаны.

Для эффекта Вильчур вскинул руку – мизинец и указательный палец образовали рога. Выглядел он теперь как родной брат Кита Ричардса[46], правда, чуть уродливее и потрепаннее.

Шацкому было не до смеха.

В телефоне Ежи Шиллера приятный баритон попросил по-польски и по-немецки не отказать в любезности и оставить сообщение. Шацкий, не рассчитывая на удачу, оставил, но не прошло и пятнадцати минут, как Шиллер перезвонил, извинившись, что не мог принять звонок. Когда Шацкий принялся объяснять, по какому поводу звонит, тот прервал его вежливо, но решительно.

– Разумеется, я понимаю, в некотором смысле я ожидал этого звонка, поскольку семья Будник и я, мы в Сандомеже люди известные и волей-неволей поддерживали друг с другом, – тут он сделал почти незаметную паузу, – контакты. Признаюсь, я специально отменил поездку в Германию, предвидя, что потребуюсь правосудию.

– В таком случае прошу явиться на улицу Коселы.

– К сожалению, мне далеко до добропорядочного гражданина. Я отменил поездку в Германию, но воспользовался случаем, чтобы устроить дела в Варшаве. Я все еще нахожусь в столице, – Шацкому понравилось, что он употребил это слово, – в данный момент начинается пятничное совещание, и прежде чем я выеду… А возникнут проблемы, если мы встретимся завтра? Простите за наглость, я, разумеется, в любой момент могу сесть в машину, но, боюсь, раньше восьми вечера не приеду.

Опыт подсказывал Шацкому, что с каждым часом, прошедшим с момента обнаружения трупа, дело становится все более размытым и шансы отыскать преступника снижаются. Он хотел было резко возразить Шиллеру, но убедил себя, что эти несколько ночных часов ничего не решают.

– Хорошо, встретимся завтра.

– Во сколько мне явиться?

– Я сам появлюсь у вас в три часа. – Шацкий понятия не имел, почему так сказал, это был импульс, наитие.

– Разумеется. В таком случае до встречи?

– До встречи, – отозвался Шацкий и положил трубку, на ходу размышляя, с какой стати Шиллер закончил беседу вопросом. Воспитание не позволило ему первым прервать разговор, который начал не он? Или допускал мысль, что они все-таки не встретятся?

В кабинет заглянула секретарша начальницы.

Человек образованный, прокурор Теодор Шацкий изучал основы психологии и знал, что отрицательная установка – тупик. Человек должен связывать себя с положительными эмоциями, с тем, что любит, что делает его счастливым, дает радость. Настраивать себя на то, что раздражает, действует на нервы, – все равно что ступить на наклонную плоскость разочарова ний, по которой скатываешься вниз все быстрей и быстрей, пока не превращаешься в брызжущего ненавистью мизантропа.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.