Ферро остановился у самого обрыва, спиной к тебе. — Что там? — спросил ты, и надо же, какая глупость, вдруг тебе вспомнилась эта пятнистая овчарка. Филиппис и Немой зарыли ее внизу, в том лесу, где недавно плавали рыбы, сотворенные из тумана. Но потом ты увидел стройплощадку. Рабочие стояли вокруг экскаватора.

— Завяз, — сказал Ферро. И действительно, экскаватор тяжело осел на одну сторону. Борер, очевидно, как раз делал очередную попытку выбраться. Двигатель заработал. Остальные отступили назад. Экскаватор неистово задрожал. Механический ковш на коротком рычаге разинул пасть в воздухе. Экскаватор медленно повернулся. Все напрасно! Правая гусеница уже вырыла себе в рыхлой земле настоящую котловину. Оставалось одно: привязать экскаватор стальным тросом к откосу и заполнить котловину ветками или, может, подложить несколько балок.

— Стой! — крикнул ты.

Борер не услышал, перекосившийся экскаватор снова рывками повернулся вокруг своей оси.

— Стой! — закричали остальные. Гайм помахал Бореру рукой. Тогда он, кажется, понял. Двигатель заглох.

Они смотрели на тебя, Борер, из окна кабины, остальные — стоя полукругом у экскаватора, на приличном расстоянии. Ветер ревел.

— Брайтенштайн, — крикнул ты, — принеси трос! Иди с ним, Керер. А вы…

Ферро рядом с тобой негромко сказал:

— Погоди-ка.

Он спустился по склону и поманил Борера. Борер соскочил. Ферро, ступая по шпалам и лужам, подошел к экскаватору, подтянулся на руках, и вот он уже сидит за запотевшим стеклом в кабине водителя, грузный, крупный; двигатель заработал почти без шума, плавно набирая обороты, и Ферро открыл окно, высунулся по пояс, наблюдая за гусеницей. Экскаватор дрогнул и пришел в движение, очень медленно, очень плавно, назад-вперед, назад-вперед, и еще раз назад, и, теперь уже более шумно, вперед, он качнулся и начал поворачиваться, ковш дернулся, тяжелая машина с ревом поворачивалась вокруг своей оси, быстрее, быстрее, а Ферро по-прежнему в окне, круги стали шире, брызги грязи разлетались из-под гусеницы, которая еще висела в пустоте. Вдруг ковш опустился вертикально, экскаватор, казалось, сейчас перевернется, теперь он ревел оглушительно, а потом Ферро быстро вывел его на твердую почву, выключил двигатель, опустил ковш, остановился.

Дождь усилился. Ручьи бежали по гусеничным колеям, собираясь в лужи. Ты чувствовал, Кальман, как вода стекает по твоей спине. Люди смотрели на тебя. Они, казалось, думали: «Ладно тебе, Кальман, пошли под крышу». Нет, подумал ты и знаком приказал им продолжать работу; ты спустился по откосу и снова встал у бура.

И тут ты услышал, как Брайтенштайн крикнул:

— Борер, пусть Ферро поучит тебя водить машину.

Громкий смех Брайтенштайна. Остальные тоже засмеялись. Что сказал Борер, было не слышно. И снова голос Брайтенштайна:

— Борер, я нашел канистру.

Тогда ты оглянулся. Но Брайтенштайн держал в руке пустую консервную банку. Остальные снова засмеялись. Бореру, похоже, было наплевать. Он подошел к экскаватору и влез в кабину. Брайтенштайн направился к Ферро. Ты услышал, как он сказал:

— Будет теперь ездить осторожнее.

— Да, — сказал Ферро.

Брайтенштайн продолжал:

— В другой раз его в эту яму не понесет.

— Нет, — сказал Ферро.

Ни один бур еще не работал. Было тихо, насколько можно говорить о тишине, когда так ревет ветер. И только сзади, ниже по дороге, вдруг послышалось что-то вроде грома. Далекий гром. Камнепад. И ты подумал: «Наверное, это внизу, у развилки». Тебе вспомнился Самуэль — Самуэль, который с припасами, а возможно, уже и с новым шнуром находился в пути. Перед тобой возникла картина: Самуэль на грузовике, а дороги перед ним нет. Дорогу ему преградили обломки одной из подпорных стен, построенных в июле первой бригадой, — ее выломало давление массы камней, и корневищ, и деревьев, которые сегодня ночью сдвинулись с места вместе с землей, и никакая подпорная стена, как бы хорошо она ни была сложена, не могла задержать их движения, и на пути оказывались огромные груды щебня и камней, и одна из них преградила дорогу Самуэлю, и теперь он стоит где-то там, внизу, и не может ехать дальше. Отрезаны… да нет же, чушь! Этого только не хватало. И, странно, Кальман: ты забыл только что принятое решение свернуть работу; достаточно было этого эпизода с осевшим набок экскаватором и дальнего грома, — на самом деле, подумал ты, это просто где-то валят лес, — и ты уже освободился от чувства, охватившего тебя при виде голой скалы, и решил во что бы то ни стало довести работу до конца.

Вспомни, Кальман. В эти несколько секунд, когда дальний гром отгремел, а буры еще не заработали, ты мог бы спасти человеческую жизнь. Но ты, стало быть, решил продолжать. Буры заработали. Тарахтенье. Лязг. А совсем близко слышно, как стреляет сжатый воздух.

А в то время как Кальман со старым Ферро поднимались по склону среди рыб, сотворенных из тумана, и брели — сперва вверх, потом вниз, и обратно на стройплощадку, и пока мальчик в коричневом плаще где-то далеко, у самого перевала, свистом звал свою овчарку, в то время как экскаватор Борера вертелся волчком в яме, полной жидкой грязи, и пока его вытаскивал Ферро, и когда снова зашумели буры, покатились вверх и вниз вагонетки, и вся бригада взялась за дело, чтобы и сегодня дорога продвинулась на добрый кусок вперед и приблизилась к перевалу и к макушке, — все, кроме Керера, который уже вернулся в свой кухонный барак, чтобы приготовить ужин, и, конечно, кроме Самуэля, который все еще был в пути из Мизера сюда, все это время Лот лежал на своей раскладушке, а вернее сказать, лежал он вовсе не здесь, на туго натянутой мешковине, закутанный в шерстяные одеяла, с мокрой тряпкой на лбу; нет, он снова лежит на гофрированной железной крыше гаража, солнечные лучи низвергаются на землю со стеклянного неба, а Лот — он теперь разбойник, караульный — он лежит на животе, и из-за стеблей герани лениво поглядывает на место стоянки машин перед гаражом. В центре желтой площадки — две высокие голубые бензоколонки, дядя поставил их несколько дней назад, все совсем еще новехонькое, новехонький желтый гравий и голубые, непривычные колонки, для обычного бензина и для супера, и новый флаг компании «Шелл». Мимо проезжают машины — вниз, к городу, и вверх, в горы. Лот чувствует, как дрожит под ним железная крыша от свиста шлифовального станка из мастерской. Наверное, дядя притирает новые цилиндры или ремонтирует заднюю ось старого «форда», который ему привезли позавчера. Дядя — хороший механик, и Лот знает, что к нему приезжают даже из самого Мизера, и из отдаленных селений где-то там в горах, и отдают в ремонт санитарные машины и трактора. Он все делает сам, помогает ему один старый Бенни, и только в окраску и лакировку он отдает машины на сторону, а так все сам. «Пауль Мак, гараж и авторемонтная мастерская. Компания „Шелл“».

Лот смотрел, как машина поворачивает и въезжает на стоянку — кабриолет, зеленый с черным, а водитель в белой кепке. Не успел кабриолет остановиться, как сразу же вышел Бенни. Бенни, приложивший руку к голубой фуражке, выглядел прямо-таки шикарно. Весь голубой, в новом костюме, который сначала он не хотел надевать, но дядя сказал ему: «Не спорь, Бенни, нам надо иметь вид, теперь у нас заправочная станция. Понимаешь, Бенни?» Правда, Лоту показалось, что Бенни не понял, по крайней мере, лицо у него стало еще более старым, чем всегда. И вот Бенни поднимает глаза. И тут же невозмутимо отворачивается к колонке. Но Лот знает — он его видел. Лежать на гофрированной крыше запрещено. Но Бенни ничего не скажет. Правда, он живет здесь, у дяди, не так давно, как Лот, он пришел с гор, из какой-то деревни, у него такие руки потому, что он работал лесорубом, а теперь он старый, и заливает бензин в баки или медленно протирает до блеска крылья стоящих в гараже машин; Лот часто помогает ему, но Бенин ничего ему не говорит, да и вообще он почти ничего не говорит, и может быть, именно поэтому он так нравится Лоту.