Возбужденный Кардер ожидал меня внизу.

— Ради бога, что случилось?

Самым спокойным голосом, каким только мог, я рассказал ему о нарушении радиосвязи и обо всем, что произошло при отцеплении.

Тед Джаст и Джордж Мабри присоединились к кругу обступивших меня людей. Ведущий инженер окинул их быстрым взглядом и сказал в виде предупреждения:

— Черт побери, мы обязательно должны исправить это.

Лицо его было красным, и он уставился на меня, как будто я мог внезапно исчезнуть. Он хотел как можно скорее узнать все.

— Боже, как долго ты падал, прежде чем заработал двигатель… Что-нибудь было неисправно? Были ли неприятности при запуске?

Моя работа была закончена. Я доставил машину на землю. В испытательном полете я встретился с трудностями, преодолел их, и теперь мне хотелось уйти от самолета и улизнуть от разбора полета. Я был голоден, раздражен и утомлен. Но работа авиационных инженеров-испытателей с этого только начиналась, и они настойчиво старались узнать, в чем заключались мои затруднения. Единственными данными, которые можно было извлечь из моего пятнадцатиминутного полета, были лишь ответы, которые я мог дать на вопросы этих людей. И пусть я повторял бы много раз свой рассказ о случившемся, пусть инженеры просмотрели бы фильм, в котором сегодня, кроме километров незаснятой пленки, ничего не было, — все равно только я один мог вернуться к действительности сегодняшнего полета. Они были похожи на зрителей, смотрящих немой фильм. Никто не мог услышать моего усиленного дыхания в шлем и почувствовать внушающее ужас подозрительное покачивание отцепленного самолета. Все это пережил и прочувствовал только я.

— Ал, система жидкостно-реактивного двигателя работала хорошо. А запоздал я с запуском потому, что понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя после того как Джордж сбросил меня. Ведь я уже все выключил, когда он начал последний отсчет.

Мы направились к автомашинам, оставив окруженный группой довольных инженеров беспомощный «Скайрокет», сверкавший на солнце. Они с облегчением улыбались и оживленно переговаривались между собой со скрытой гордостью людей, приветствующих сына, вернувшегося невредимым с фронта. Они указывали на места, где краска стерлась от большой скорости полета. Увидев, что мы собрались отъезжать, инженеры тоже разбрелись маленькими группами по машинам. Специалисты по ЖРД решили ехать с нами и поэтому направились к машине Кардера.

Мабри шел рядом со мной по одну сторону, а Кардер по другую. Помощник продолжал толковать:

— Ты действительно долго падал до запуска двигателя. Ты падал, как бомба… Какого числа М ты достиг?

— Я считаю, что достиг скорости, равной М = 1,4, после того как перешел с набора высоты в горизонтальный полет. Точно сейчас не помню… — Мне хотелось сказать Джорджу о покачивании самолета… — Но ты знаешь, на наборе высоты он вел себя забавно, казалось, что он вот-вот начнет вращаться вокруг продольной оси, элероны были неэффективны. Потом как будто вибрировал руль направления. Но это была не столько вибрация, сколько своего рода рысканье. Как странно! При таком положении управляешь машиной и не знаешь, какое же из твоих действий вызывает реакцию самолета. Похоже, что машина управляет тобой!

Как доктор, слушающий больного, Джордж отнесся к рассказу об этих симптомах совершенно бесстрастно. Он задал лишь сам собой напрашивавшийся вопрос, которого я ждал от него:

— Хм-м. Было ли какое-либо неожиданное изменение в продольной устойчивости?

Этот вопрос рассердил меня, так как если бы такое изменение было, то я сам сказал бы ему об этом.

— Не-ет… если бы я мог тебе точно сказать, то я сказал бы. Это было как-то странно…

По дороге с аэродрома инженеры-двигателисты слушали мой рассказ без особого интереса. Когда я закончил, Иоргенсен спросил о том, что его больше всего интересовало.

— Билл, когда начало падать давление в камере двигателя?

— Перед самым началом десятисекундного отсчета.

Усевшись поудобнее, он продолжал:

— До какой величины оно упало?

— До 1800 фунтов.

— Черт возьми, когда оно начинает падать, то действительно падает быстро. Сразу ли тебе удалось включить двигатель?

Я кивнул.

— Вот как, будь я проклят! — Затем он повернулся к Бобу Осборну, сидевшему рядом с ним: — Надеюсь, осциллограф работал. Очень интересно посмотреть его записи.

Я не счел нужным сказать Иоргенсену, что никаких записей не было. Этот факт и так скоро обнаружится.

Успех «Скайрокета» наконец произвел заметное впечатление на инженеров. Им уже хотелось поскорее вникнуть в суть дела; теперь они были настроены оптимистически, и мои жалобы на странное поведение машины не беспокоили их. Они относили этот небольшой недостаток «Скайрокета» за счет влияния большого числа М. Но эти симптомы нельзя было сравнить с симптомами любых других самолетов, потому что «Скайрокет» был единственным в своем роде. Исследователь всегда сталкивается с новыми явлениями. До тех пор пока самолет был управляем и давал данные испытаний, инженеры-испытатели должны были быть довольны…

На обратном пути к ангару никто не дремал. Шел оживленный разговор, перемежавшийся анекдотами и шутками, которые встречались одобрительным смехом. Программа испытаний самолета «Скайрокет» продвинулась вперед, но надо было совершить ряд других ответственных полетов. Инженеры, планировавшие программу испытаний, имели в своем распоряжении машину, обладавшую в потенции исключительными данными. Они были уверены в том, что «Скайрокет» сможет побить рекорд скоростного самолета Х-1 на М = 0,5. По новому договору нужно было провести еще два успешных отцепления с запуском двигателя в воздухе. Для проверки возможностей этого самолета предоставлялось не слишком много времени.

Автомашина остановилась у ангара, и мои спутники ждали меня в тени, пока я в ангаре снимал высотный костюм.

Янсен стоял у своего шкафа, снимая снаряжение. Я застал его врасплох. Хотелось знать, что же он скажет. Янсен, очевидно, страдал, но и не думал извиняться. Вместо этого он заявил:

— Что ж, если бы я тебя не сбросил к черту, мы никогда не избавились бы от тебя…

Джордж, черт его возьми, был верен себе и всегда переходил в наступление, несмотря ни на что.

— Братец! — уколол я его. — Я думаю, все обойдется для тебя без неприятностей, но ты в данном случае говоришь не то. Откуда ты узнал эту фразу? Ты что, читаешь мои письма, что-ли?

— Ах, вот что! — Немного оживился Джордж. — Я случайно встретился с твоим старым другом, моряком, с которым пропустил пару рюмок «Мартини»… Его зовут Хэл Беллью.

— Боже мой!

— Да, как это тебе нравится? Я встретился с ним в прошлый выходной в баре Джонни Уилсона на окраине города. Мы выпили пару рюмок, и в конце концов, после болтовни о том и о сем, я узнал, что он закадычный друг Бриджмэна. — Успокоившись, Янсен перешел в летную комнату. — Он дал мне номер своего телефона, чтобы ты позвонил ему, когда будешь в городе. Номер где-то здесь, в моем письменном столе.

Как хорошо будет снова встретиться с Хэлом. Мы вместе отпраздновали бы первый успешный шаг на моем пути. Было что праздновать: в конце концов я встретился во время испытания с серьезной неожиданностью, и мне больше не нужно было теперь гадать, на что это будет похоже. Я живо представлял себе полет. Я мог с закрытыми глазами представить себя опять в кабине «Скайрокета» в момент, когда я пытался ритмично дышать кислородом. И снова я чувствовал подкрадывающуюся опасность, когда начиналось странное плавное покачивание самолета. От этой машины можно было получить еще многое. Это было только начало. Я с нетерпением ждал дня отдыха и встречи со своим закадычным другом Хэлом Беллью. А пока что там, на жаре, меня ждали инженеры со своими многочисленными вопросами.

«Скайрокет» был бесцеремонно возвращен на свое место. В конечном счете он сделал свое дело. Когда поздним утром его медленно буксировали по взлетно-посадочной полосе военно-воздушных сил, представители НАКА, находившиеся в соседнем ангаре, поняли, что наконец ему удалось совершить полет. Это, несомненно, заставит НАКА дипломатично пересмотреть свои планы в тот самый момент, когда казалось, что ВМС сдадутся и позволят комитету принять самолет от фирмы Дуглас.