Вновь была повторена утомительная процедура подготовки к полету. На этот раз нам помешала погода.

Небо было полностью закрыто облаками. Но руководитель отдела летных испытаний фирмы не видел причин для отсрочки испытаний. Фирма и военно-морские силы были на его стороне, а мы упустили удобный случай из-за небольшой облачности. Джордж и я пришли с докладом в кабинет Кардера. Высотный костюм я еще не надевал.

— Что за чертовщина, разве вы не можете совершить полет в такую погоду? — спросил Хоскинсон.

Я напомнил ему:

— А как насчет обледенения?

— У вас будет достаточная скорость, чтобы избавиться от него, — убежденно сказал он.

Кофе, который я держал, остыл.

— Я не делал бы ставку на это.

Сегодня даже Кардеру не надо было убеждать меня в необходимости отменить полет. И Джордж был на моей стороне:

— Я тоже не делал бы ставку на это. Это слишком рискованно.

Полет опять не состоялся.

Две недели спустя Хоскинсон снова приехал, чтобы присутствовать при шестом полете. На этот раз ему лично довелось проследить за полетом В-29 до намеченной высоты 10 500 метров. Через сорок восемь минут набора высоты один из сопровождающих самолетов-наблюдателей, сообщив о том, что у него сработала пожарная сигнализация, резко пошел на снижение. Усталым голосом Кардер сказал:

— Ну, хорошо, надо выяснить, когда мы сможем получить другой самолет-наблюдатель.

«Через десять минут». Но в действительности это означало двадцать минут.

— Ал, к тому времени, когда сопровождающий самолет нагонит нас, мы потеряем чертовски много топлива. Все держится в норме. Я смогу провести отцепление и с одним наблюдающим.

Впервые за шесть полетов система ЖРД работала нормально. Мы были так близки к цели. Но еще задолго до этого, там, на земле, Ал решил, что отцепление во что бы то ни стало должно произойти только при двух сопровождающих самолетах-наблюдателях.

— Билл, забудь об этом. Держись и жди сопровождающего.

— Но, Ал…

— Ты слышал меня!

За время медленного набора высоты мы уже потеряли сто восемьдесят литров жидкого кислорода, а с этой задержкой потеряли еще больше. Было подсчитано, что потеря 180 литров уменьшала время горизонтального полета на двадцать пять секунд, а это в свою очередь приводило к уменьшению максимальной скорости на 260 км/час, что соответствовало числу М = 0,4.

Пятнадцатью минутами позже новый самолет-наблюдатель, находившийся на пути к нам, сообщил, что его двигатель глохнет и что он идет на снижение… Это решило дело.

— О'кэй, Билл, возвращайтесь назад, — вынужден был приказать Кардер.

Я еще раз попытался убедить его разрешить отцепление.

— Я сказал, возвращайся назад! — Кардер был непоколебим.

Полет отменили, и мне было дано приводящее в уныние приказание аварийно слить топливо.

В шестой раз В-29 доставил «Скайрокет» обратно на аэродром и медленно зарулил на стоянку НАКА рядом с ангаром фирмы Дуглас. Инженерная группа уже вернулась со дна озера и ждала нас. Все молчали.

Идя вместе со мной к ангару, Хоскинсон на этот раз ничего не сказал об отсрочке. Он молчал. Остальная часть экипажа направилась в кабинет Кардера, но Хоскинсон остался в ангаре, у шкафчиков для одежды, наблюдая, как я снимаю костюм. Когда я уже наполовину снял верх, Хоскинсон положил свою руку мне на плечо:

— Вы, кажется, немного похудели? Не принимайте все это близко к сердцу.

Я растерялся и не смог ничего ответить. Хоскинсон хлопнул меня по руке и непринужденно сказал:

— Особенность испытательной работы в том и заключается, что нужно настойчиво идти вперед, пока не добьешься желаемого результата. Пусть неудачи не обескураживают вас.

Он повернулся и быстро пошел в направлении кабинета Кардера.

Представители НАКА, официально наблюдавшие за ходом выполнения программы, держались очень тактично. Они были готовы в любой момент принять от нас самолет. Было очевидно, что НАКА вовсе не хотел отказаться от идеи установить свои собственные рекорды на «Скайрокете». Если бы это удалось, то слава принадлежала бы этому комитету, а не военно-морским силам. Многие опасались, что, если мы не добьемся в ближайшее время успехов, военно-морские силы не дадут согласия на дальнейшее продолжение испытаний. Главное управление авиации ВМС не собиралось сыпать деньги в бездонную бочку. Решение могло быть следующим: фирма Дуглас просто не сумела справиться с этим делом и НАКА может принять самолет на испытание раньше, чем это предполагалось.

Единственным достижением, которым могла похвастать фирма Дуглас, было то, что группа Кардера не потеряла ни одного «Скайрокета». Лист потерь оставался чистым.

Чтобы как-то восполнить страшную потерю времени из-за отказов, механики работали посменно круглые сутки, а инженеры-испытатели сидели за своими металлическими столами до поздней ночи, устраняя неисправности в «Скайрокете», который не хотел выполнить этот полет. Как бы ни были утомлены и разочарованы механики, они готовили вверенную им машину, как всегда, усердно, аккуратно выполняя свои обязанности, словно всякий раз самолет выводился из ангара для триумфального полета. И каждый раз надеясь, что полет будет удачным, инженеры, уверенные в том, что выявили и устранили все возможности отказов, размещались на затвердевшем от жары дне мертвого озера, с оптимизмом ожидая сообщений о полете.

Я был исполнителем, которому ни разу не пришлось проявить себя. То, что я, находясь в полной готовности, не мог отцепиться, было похоже на иронию. И теперь день, когда совершится отцепление, может застать меня слабым и истощенным тремя месяцами неудач. Высотный костюм стал свободнее, чем раньше, и его приходилось шнуровать все туже и туже. Теперь у меня уже не было прежнего энтузиазма.

Три месяца тому назад, когда мы начинали это многообещающее испытание, которое должно было доказать, что «Скайрокет» является самым скоростным самолетом в мире, Ал Кардер, ожидая на пустынном дне озера сообщения о нашей первой попытке, беспокойно шагал туда и обратно, подбирая стреляные гильзы, оставшиеся здесь после учебных стрельб периода последней войны. Он заботливо складывал эти гильзы в большой ящик, который хранил в ангаре. Приближалась седьмая попытка отправить «Скайрокет» в ракетный полет в бескрайнем небе, и большой, похожий на сундук ящик был наполовину заполнен гильзами.

5 апреля 1951 года. Испытательный полет № 24 самолета ВМС D-558-II. Прошло два года моей работы на этом самолете. Я провел на аэродроме в пустыне уже две весны. В это утро мы должны были в седьмой раз сделать попытку прорваться в неизвестное: в зону за звуковым барьером. Теперь подготовка к выполнению этого задания стала для нас такой же скучной и утомительной, как для трамвайных вагоновожатых однообразные поездки по одним и тем же маршрутам.

То, что когда-то казалось мне совершенно необычным, теперь было обыденным. Подвешенный под В-29 «Скайрокет», наполовину выступавший из-под его фюзеляжа, и моя высотная экипировка больше не казались странными ни мне самому, ни остальным членам экипажа. Было похоже на то, что в это утро мы взлетим. Ветер был ровным, небо чистое, и моторы В-29 работали исправно. Я должен был еще раз испытать напряжение, которое потребует от меня предстоящий полет.

Экипаж самолета В-29, одетый в излишне сложное обмундирование, принятое в ВВС, научился как следует обращаться с кислородными масками, и первоначальная неуверенность членов экипажа теперь исчезла. За три месяца наших совместных полетов они стали ветеранами этой, казалось, невыполнимой миссии. Люди, обслуживающие мою кислородную проводку, во время длительного набора высоты напоминали пассажиров метро — они смотрели то в окно, то на меня, то на летчиков, то снова в окно.

Во время длительного набора высоты, на всякий случай — ведь может статься, что «Скайрокет» будет сброшен — повторяю в уме порядок действий. Высотомер штурмана самолета-носителя, расположенный справа над моей головой, показывает высоту 7500 метров. В пронизываемом сквозняком переднем отсеке ревущего и вибрирующего бомбардировщика, с трудом набирающего высоту при температуре окружающего воздуха минус 45 °C, холод пробирается сквозь ткань высотного костюма, плотно охватывающего мои ноги. Я похлопываю себя по бедрам и скрещиваю руки на груди. Сделанное мною при этом усилие потребовало увеличения притока воздуха под шлем. В этот момент я думаю о том, что, должно быть, вода в океане на пляже Хермоса-Бич уже начала нагреваться.