Брауни прочитал карточки.

— К этому вы привыкнете. В следующий раз вы сгруппируйте отдельные задания по высотам — это сэкономит время.

Он посмотрел на часы и снова отправился на аэродром. Проглотив кофе, я отправился за ним. Из дверей ангара мне было видно, как он рулил по полю в самолете № 48, который я только что посадил, обнаружив в нем восемь дефектов. Через сорок минут он приземлился и медленно направился в летную комнату. Я ожидал от него замечаний. Рабочий день уже кончился. Не останавливаясь, Брауни прошел мимо и сказал, улыбнувшись:

— До завтра, Билл.

Я стал легче справляться с первыми полетами. Научился группировать испытательные задания по высотам. На двух тысячах метров я делал все, что должно было быть испытано на этой высоте, затем проводил испытания на трех с половиной тысячах метров, и так до потолка самолета. Брауни больше никогда не проверял после меня самолетов, пока не настал день, когда я посадил самолет, не выявив в нем ни одного дефекта. Самолет был в полном порядке.

— Я покупаю его, Брауни. Самолет продан!

При доставке каждого самолета флоту записывается имя летчика, выдавшего ему путевку в жизнь. Если потом у самолета обнаруживаются дефекты, флот ссылается на летчика-испытателя. Таким образом, летчик-испытатель отвечает за качество самолета.

В этот день Брауни поднял в воздух самолет, в котором я не нашел никаких недостатков. Он не обмолвился ни словом, и мое заключение осталось в силе. Самолет был «продан». Я стал летчиком-испытателем. Приятно зарабатывать себе на жизнь таким трудом.

Освоив процедуру испытаний, я успевал испытать за день четыре — пять самолетов. Совершая теперь первые полеты, я больше не вертелся над аэродромом, а шел к Лагуне, пролетал над темно-зелеными апельсиновыми садами. В этом, не очень населенном районе, находившемся в нескольких километрах от Эль-Сегундо и прилегавшем к двум военным аэродромам, я и стал проводить контрольно-сдаточные полеты.

— Вызываю КАК-6. Нахожусь в районе Анахайм, Азуса и Кукамонга.

— Довольно болтать, Бриджмзн! — раздавался в наушниках голос Джерри.

Самолет «продан» после этого полета. С самого начала он был в хорошем состоянии, если не считать шести дефектов, которые были устранены после трех полетов. Самолет можно передавать заказчику. Сегодня понедельник. Утро такое чистое, сверкающее, и мне так весело, словно совершаю первый самостоятельный полет без инструктора. Бескрайнее небо окружает меня.

Лечу вдоль побережья над Бальбоа, любуюсь ярким солнечным днем. Меня не тянет в прохладную воду — после воскресного купания я чувствую себя свежим, отдохнувшим. Как хорошо снова быть в воздухе! Мой взгляд скользит мимо солнца, я замечаю крошечное пятнышко в небе. Солнце светит слишком ярко, и нельзя определить, что это за пятно. Через долю секунды мимо меня проносится блестящее алюминиевое тело, и мой ярко-голубой «Скайрейдер» задрожал в струе пролетевшего мимо самолета. Неожиданное вторжение поразило меня. Я раздраженно разыскиваю в небе своего нового партнера. Солнце, ранее скрывавшее самолет, теперь выдает его, отражаясь от его крыла. Это «Мустанг» вышел из пикирования и начал набирать высоту. Энергия, накопленная им во время пикирования, даст ему преимущество в высоте над моим самолетом. «Давай подеремся…» И воздушный «бой» начинается.

Инстинктивно, одним движением, я хватаюсь за сектор газа и рычаг управления шагом воздушного винта и толкаю их вперед до отказа. Самолет тяжело вздыхает, вздрагивает и делает скачок вперед. Я круто набираю высоту и выдерживаю этот режим. Огромный винт пожирает пространство, отбрасывая воздух назад. Бальбоа остается далеко позади. «Мустанг» разворачивается надо мной, и начинается второй заход. Я слегка отворачиваю в сторону. Он тоже разворачивается внутрь круга. Ого, теперь он в выгодном положении! Я не думал, что он так быстро зайдет мне в хвост. Этот заход он наверняка использует. Я снова разворачиваюсь. Голубой нос моего самолета направлен прямо на него. Резко свернув, он пытается уйти. Сейчас мы находимся примерно на одной высоте и идем с одинаковой скоростью. Мощный рев самолетов нарушает тишину утра над берегом океана. Начинается взаимное преследование по гигантскому кругу. Резкий разворот создает утроенную перегрузку. Сближаемся. Круг уменьшается. Крутые развороты непрерывно увеличивают перегрузку. Я тяну ручку на себя, самолет на грани срыва, но я стараюсь удержать машину. Самолет дрожит, крен увеличивается, кажется, он вот-вот свалится на крыло. Тогда я отдаю ручку от себя, уменьшая перегрузку. Из-за перегрузки на разворотах у меня на лице сильно оттягивает вниз кожу, а рот невольно открывается. Кровь отливает от мозга, и я чувствую, как темнеет в глазах. Все вокруг погружается в белесый туман. На испытательных полетах я привык к перегрузкам и могу выдержать до 6G[11] без противоперегрузочного костюма. Но вот серая пелена перед глазами исчезает, и я смотрю на своего друга. Как дела у него? Он уже не на противоположной стороне круга. Диаметр моего виража чуть меньше. Постепенно «Скайрейдер» настигает его, и я начинаю заходить к нему в хвост. Будь это настоящий воздушный бой, моему противнику грозила бы верная смерть. Секунда, две — и все было бы кончено. Сейчас он отчаянно пытается вывести самолет из-под обстрела. Резко перевернувшись через крыло, он с пронзительным воем пикирует вниз, к воде и пляжу. Я тоже переворачиваюсь через крыло и следую за ним, а затем пристраиваюсь к нему крылом к крылу. Военный летчик-истребитель смотрит в мою сторону, кивает головой и улыбается. Затем проделывает замедленную бочку. Я неуклюже пытаюсь повторить эту фигуру. Но тут я не пара летчику-истребителю. Кроме того, я знаю, что, если бы мы поменялись самолетами, я уступил бы ему в бою на виражах.

— КАК-6, я 482,[12] нахожусь над Япика, возвращаюсь на аэродром.

— Вы опоздали на завтрак, дружище!

После завтрака меня ждали еще три самолета.

Пока я поднимался до семи тысяч метров, двигатель работал чисто, как часы, но вдруг регулятор карбюратора отказал и мотор заработал грубо. Самолет начал вибрировать.

«Ну, парень, вот оно… За это тебе и платят деньги». — Я настораживаюсь, как человек, мимо уха которого пролетела пуля. Убираю газ, но, кажется, недостаточно быстро. Хлоп-хлоп! Самолет вздрагивает. Вот о чем предупреждал Брауни! AD резко теряет полторы тысячи метров. Здесь воздух плотнее. Я уверенно даю газ, но двигатель, протестуя, отчаянно визжит и содрогается. Ясно: двигатель отказал, самолет не дотянет до аэродрома. Охвативший меня страх на мгновение исчезает: ведь я нанялся на такую работу. Самолет надо доставить назад! Мое самолюбие и сознание необходимости посадить самолет неповрежденным не дают желанию покинуть самолет взять верх надо мной. Страху придется подождать!

Какой аэродром ближе всего? Эль-Торо, Лонг-Бич, Аламеда? Принимай решение, быстро! Да выбирай правильно! После отказа двигателя самолет быстро теряет высоту. Только пять минут назад все было в порядке, но стоило регулировке чуть отойти от нормы — и послушный самолет превратился в «гроб» пяти с половиной тонн весом. Аэродромы с красивыми звучными названиями — Лонг-Бич, Эль-Торо и Аламеда — с таким же успехом могли находиться на расстоянии миллиона километров: все равно нет тяги, чтобы добраться хоть до какого-нибудь аэродрома. В своей холодной металлической коробке-кабине я сквозь зубы бормочу проклятья. Проклятая машина не дотянет до аэродрома. Приткнуться бы на какой-нибудь пятачок. Ага, вот он. Нет, слишком маленький. Мгновение — и пятачок остается позади. Вот и коричневое поле. Там, пожалуй, можно приземлиться. Земля быстро приближается. Поле покрыто травой! Кто знает, что под ней скрывается, — ровная земля или глубокие ямы, или кучи камней… Думать бесполезно, потому что у меня нет выбора. Делаю последнюю попытку снова запустить двигатель. Он кашляет, но тяга чуть-чуть увеличивается. Достаточно ли, чтобы дотянуть до аэродрома? Оставлять самолет здесь неудобно — ведь придется тащить его к себе на буксире. Постараюсь осторожно довести самолет до аэродрома. Лучше самому доставить машину назад, чем заставлять компанию буксировать ее по шоссе. Надо доставить самолет.