Зато Горка был явно огорчен, когда девушка, поторапливаемая сестрой, ушла. Сестра велела нам укрыться получше, открыла форточку и тоже вышла. Горка минуты две лежал молча и смотрел в потолок, будто бы меня вовсе и не было в палате. Потом встал и заковылял к окну, хотя вставать ему не разрешалось, а подходить под открытую форточку — тем более. У него ведь, кроме двух переломов, было еще и воспаление легких. Чуть не целую неделю его всякими лекарствами пичкали, только дня два, как температуру сбили.

За окном шел снег, большие белые хлопья кружились и кружились без конца. Горка стоял у окна минут десять, никак не меньше. Только после этого он вернулся на свою койку и вспомнил, что не досказал мне про слалом: он начал рассказывать как раз перед тем, как к нему пришла эта девушка. Теперь он лег, здоровой рукой натянул на себя одеяло и продолжал:

— Снег тогда всю ночь валил. Вот такой, как сейчас. Утречком я проснулся пораньше, вышел. Вижу — кругом белым-бело! Без лыж и шагу не сделать, потонешь. Столько за ночь навалило. Надо, думаю, лыжи перемазать.

Они у меня были, понимаешь, смазаны дегтем. Я их готовил для мороза, для старого снега. А тут — снегопад, надо парафиновой мазью натереть.

Сбор был назначен на двенадцать часов возле райкома. Я решил по дороге за Зоей Косарской зайти, она тоже в бетонитовом поселке живет. Замечательная лыжница! У нее, думаю, и лыжи перемажу. Кстати, и ей напомню.

Прихожу, а она в постели. Муж с электрическим чайником возится.

«Вставай, кричу, Зойка! Республиканское первенство проспишь!»

Она поднимает на меня глаза и говорит:

«Первенства мне теперь не видать».

Смотрю — в глазах у нее слезы.

«В чем, спрашиваю, дело? Семейная сцена? Нашли время!»

«Нет, Горка, хуже». И показывает, что у нее на животе грелка. Я чуть не выругался с досады. У нас, понимаешь, вся надежда была на Зою.

А она говорит:

«Поставите кого-нибудь из запасных. Там есть очень способные девчата».

Я только рукой махнул и спросил, где у нее лежит парафиновая мазь. Позавтракал у них, перетер свои лыжи и пошел к райкому.

Там все уже были в сборе: и лыжники, и судейская коллегия, и болельщики. Петрозаводская команда, конечно, в полном составе: трое ребят, две девушки. Наши тоже собрались все, кроме Зои. Я здороваюсь, отвожу в сторону Хмельницкого — это наш капитан — и докладываю, что Косарская больна.

Леня Хмельницкий помолчал, потом спрашивает:

«Тяжело?»

«Нет, объясняю, не тяжело… Обыкновенное у ихнего брата дело. У ихней сестры то есть. В общем, в слаломе участвовать не сможет».

«Нет, говорит, я не про то…»

Оказывается, Леня хотел спросить, как я считаю — очень ли нам будет тяжело без Зои. Потому что петрозаводцы, судя по виду, в прекрасной форме. Борьба будет очень тяжелая.

«Что ж, говорю, я за себя спокоен. Да и ты, Леня, неплохо выглядишь».

«Мы-то, отвечает, надеюсь, не подведем. А вот женского первенства нам без Косарской не добыть. На Дмитриеву надеяться не приходится, она много тренировок пропустила. Хорошо, если хоть второе место займет».

«А вместо Зои кого поставишь?»

«Ломоносову».

«Вон ту, худенькую? Который сезон она занимается?»

«Третий. Из запасных она самая толковая».

Мы вернулись к своим ребятам, и Леня объявил, что Ломоносова будет участвовать в слаломе. Она от радости даже запрыгала. Как маленькая.

Нас всех разместили по саням и повезли на старт. На передних франтовских саночках ехал главный судья, а за ним — все остальные, целый санный поезд. Не доезжая цирка, главный судья, видим, повернул свою лошадку направо, и тут мы догадались, что старт назначен на горе Дальней.

Прежде всего надо, чтоб ты понял, что такое слалом. Слалом — это такая горнолыжная игра. Это соревнование по спуску с горы на лыжах. Только не напрямик, а со всякими поворотами. Понимаешь, по склону расставляются флажки, попарно. Это называется «ворота». Завернешь в одних воротах и летишь к другим. И так далее, до самого финиша. Бывает, летишь на дерево, со стороны кажется — вот-вот прямо в ствол вмажешься. Пронесешься от него за полсантиметра, повернешь в воротах покруче — за тобой целый снежный смерч поднимается! И при этом ни одного флажка нельзя свалить. Как только выйдешь из больницы, непременно побывай на слаломе. Очень сильное зрелище.

Но юкагирский слалом — это совсем особенная игра. Особенно острая. Во-первых, дистанция берется гораздо более длинная, во-вторых, ни один из участников не знает ее заранее. Это — спуск с неожиданными поворотами. Добежал до одних ворот, смотришь: где другие? Отыскал, повернул, добежал — ищешь третьи! Конечно, хорошо, если бежишь к одним воротам, а уже видишь, где следующие: знаешь тогда заранее, куда поворачивать. Но это редко удается.

Кроме того, на дистанции юкагирского слалома расставляются желтые флажки. Это называется «ложные ворота». Настоящие — из красных флажков, а эти — из желтых. Сгоряча часто ошибаются. Тогда приходится на целый участок обратно подниматься.

Это еще не все. В юкагирском слаломе от ворот до ворот лыжник может выбирать путь по собственному усмотрению. Прямой путь не всегда самый выгодный. Иной раз на прямом пути — овраг поперек склона, а рядом — хороший, ровный склон. А иной раз, наоборот, кругом объезжать дольше, чем через овраг перебраться. Вот и выбирай, да — в два счета, не раздумывая. Для этой игры сильных ног недостаточно. Тут лыжнику хорошая голова нужна, крепкие нервы. Как только выпишемся отсюда, я тебя непременно затащу на слалом. Ты увидишь, что это за штука. Со стороны и то дух захватывает!

Горка оживился и даже сел у себя на койке. Он говорил с таким увлечением, что я очень хорошо представлял себе этот самый «юкагирский слалом». Но когда он стал уверять, что «христиания» — это какой-то особый способ поворота на лыжах, я сказал, что это вовсе не поворот, а название города. Горка сначала заспорил, а потом заявил, что он и сам припоминает, будто «не то в Норвегии, не то в Дании» такой город, действительно, имеется. Он высказал предположение, что город назван так именно в честь этого поворота, потому что «тамошний народ очень любит лыжи». Я сказал, что это прежнее название норвежской столицы, что теперь она уже иначе называется. Горка подумал немного и ответил, что «это для того, наверно, и переименовали, чтоб не смешивать с поворотом».

Сестра вернулась, строго посмотрела на Горку. Он покорно улегся, укрылся, но, когда сестра, закрыв форточку, вышла, он снова сел и стал объяснять мне, чем эта самая «Христиания» отличается от поворота «телемарк». Он жестикулировал правой, здоровой рукой, я долго не понимал, и он вынул из перевязи левую руку. Но после первого же движения она у него, очевидно, заболела. Во всяком случае, он сразу замолчал, сунул руку обратно в перевязь и лег. Я спросил:

— Что, Горка? Болит?

— Ерунда, уже отошло. На чем я остановился?

Он остановился на «телемарке», но меня больше интересовала история, которую он обещал рассказать. Я ответил:

— Ты рассказывал, как вас повезли на старт.

— Да, да. До полгоры доехали — до рудодробилки, дальше дороги нет. Пошли пешком. Идем, разговариваем, присматриваемся друг к другу: петрозаводцы к нам, мы — к ним. По дороге немного поспорили. Ихний капитан — Серов — заявляет:

«В юкагирском слаломе главное — хладнокровие. Выдержка. Иной первоклассный лыжник может новичку проиграть».

А Леня Хмельницкий говорит:

«Какой же это «первоклассный лыжник» без хладнокровия? Нет, главное — тренировка». Тот все свое долбит:

«На одной тренировке далеко не уйдешь. Главное — держать себя в руках. Особенно, если противник впереди тебя. Увлечешься, бежишь за ним изо всех сил, глядь — он тебя к желтым воротам привел».

Но Леня не сдается:

«Что же, говорит, выдержка тоже тренировкой достигается. Кроме того, от желтых-то ворот обоим приходится возвращаться. Кто лучший лыжник, тот первым и вернется».