– Может, Вильгельм и хороший правитель, но он слаб. А Роллон хоть и был крещен, но…

– Он был справедлив! Каждый ребенок знает, что когда-то Роллон повесил на ветку дерева золотое кольцо и снял его только через год. Никто не решился украсть кольцо Роллона, потому что все уважали его законы.

– Это свидетельствует не о его справедливости, а скорее о его жестокости к тем, кто отказывался повиноваться. Он делал ставку на силу, а не на доверие.

Настоятельница поджала губы.

– Ни один вассал не служил королю Карлу преданнее Роллона. И когда враги короля, Роберт Парижский и Рудольф Бургундский, развязали войну, только Роллон остался на стороне Карла.

– Но Роллон допустил вторжение армии датчан во главе с этим язычником Торкетиллем в Бессен!

– С тех пор прошло почти двадцать лет. Бессен давно перешел к Роллону, а теперь принадлежит его сыну. И в этой области царит мир!

Наместница горько рассмеялась.

– Может быть, Господь хочет наказать нас за то, что мы, верующие, заключили мир с язычниками-северянами. Несмотря на крещение, Роллон на смертном одре требовал человеческих жертвоприношений своим темным богам!

– Это всего лишь слухи! К тому же Роллон был слишком слаб. В последние годы силы оставили его.

– Да, ибо такова была кара Господня! И я не сказала, что он сам убивал этих людей. Он требовал человеческих жертвоприношений. Он ведь мог отдать этот приказ, едва пошевелив губами.

– Может, Роллон и остался язычником, но его сын Вильгельм славится своей набожностью, – отрезала настоятельница. – Правители соседних земель принимают его как равного. И к тому же…

– Да замолчите же вы! – Арвид незаметно подошел ближе к спорщицам.

Он еще ни разу не повысил голос с тех пор, как оказался в монастыре. Тем не менее сейчас ему приходилось перекрикивать поднявшийся шум. Тишина действительно не была добрым знаком: за воротами вновь раздался конский топот, а затем – звон мечей, крики солдат и свист стрел.

Из церкви выбежали монахини, и по их разинутым ртам настоятельница поняла, что сестры вопят. Но она не слышала их криков, только шум боя. И дело было не в том, что враги пытались взять монастырь штурмом. Нет, сюда прибыл кто-то другой, кто-то, кто пытался остановить незваных гостей. Кем были эти люди, настоятельница не знала. Она понимала лишь, что речь идет о жизни и смерти.

Нож медленно приближался к лицу Руны. Со своего места Гизела не могла разобрать, что собирается сделать Тир – перерезать Руне горло или изуродовать ее, как в прошлый раз, когда она попала к нему в руки.

Одно принцесса знала наверняка: сейчас Руна совершенно беспомощна. Этого Гизела перенести не могла. Она кричала не переставая, заглушая слова Тира. И вдруг принцесса поняла, что слышит что-то еще, кроме своего голоса. В сущности, это было довольно странно, ибо новый звук был тише, чем голос Тира.

Это был голос какой-то женщины.

Оглянулась не только Гизела, но и Тир. На его лице отразилось сначала изумление, потом беспомощность и отчаяние.

Принцесса сразу узнала эту худощавую бледную женщину. Это была та самая крестьянка, которая пригласила их в дом и накормила. Та самая крестьянка, которую Таурин заставил заманить их в ловушку. Та самая крестьянка, которая стыдилась своего решения – иначе почему она не назвала гостьям своего имени?

– Да, – тихо повторила женщина. – Это они.

Гизела изумленно уставилась на нее. Принцесса не понимала, почему эта запуганная, несчастная женщина вдруг проявила такую отвагу.

А вот люди Тира, напротив, пришли в ужас.

Только теперь Гизела увидела, что женщина пришла сюда не одна и солдаты в смятении глядели не на нее.

– Мне очень жаль, – пробормотала женщина, переводя взгляд с Руны на Гизелу. – Меня зовут Бертрада…

Тир охнул. Непонятно было, испуган он или просто удивлен. Его, знаменитого хитреца, одурачили, и теперь он просто не мог в это поверить.

Гизела увидела, что эта женщина, Бертрада, подошла ближе. За ней следовали какие-то мужчины, воины, пешие и конные.

Бертрада готова была служить норманнам, если у нее не было другого выбора. Но как только у женщины появилась возможность обратиться за помощью к франкским воинам, крестьянка не преминула ею воспользоваться.

Тем не менее Гизела не верила в то, что франкские воины ей помогут. Эти солдаты, окружившие сейчас приспешников Тира, не собирались спасать попавших в беду девушек…

Сомкнув круг, воины набросились на норманнских солдат. Копья северян ломались под ударами мечей. Секиры не попадали в цель в слабом свете луны. Щиты мгновенно раскалывались.

Во время яростного боя в воинах не оставалось ничего человеческого: только звери могли бы так стонать, рычать, вопить.

Бертрады видно не было, должно быть, она куда-то спряталась.

Гизела точно оцепенела. Она не могла сдвинуться с места, но тут кто-то схватил ее за плечи и потянул назад – Руне каким-то образом удалось освободиться.

Девушки покатились в заросли осоки. Гизела почувствовала на себе тяжесть жилистого тела. Откатившись в сторону, Руна замерла, дав подруге знак пригнуться. На ее лице читалась надежда.

А вот Гизеле надеяться было не на что.

– Кто… кто эти люди? – спросила Руна.

– Я не знаю.

Гизела не стала говорить ей о своих подозрениях. По дорогой одежде воинов и по их оружию можно было догадаться, что это франки, и к тому же благородного происхождения. Раз отряд рыцарей пересек границу с Нормандией, нарушая мирное соглашение, значит, им была поручена какая-то очень важная задача. Ачто может быть важнее поиска королевской дочери? Гизеле не хотелось расстраивать Руну, со злорадством взиравшую на то, что происходило с Тиром.

Его отряд потерпел поражение. Совсем недавно северянин насмешливо улыбался, теперь же на его лице читалась боль. Один из франков сразил его мечом, прежде чем Тир успел что-либо предпринять. На землю пролилась кровь – столько крови, что обычный человек умер бы от такой раны.

Вот только Гизела была вовсе не уверена в том, что Тир – обычный человек. Слишком уж он был похож на демона, а демона нельзя убить, его можно только изгнать – святой водой, а не мечом.

Тир пал одним из последних. Воцарилась тишина, и Руна приподняла голову. Норманнские солдаты лежали на земле. Их было гораздо больше, чем воинов во франкском отряде. Должно быть, франки были отлично обучены, раз они так быстро победили людей Тира… вернее, людей Таурина.

Один из франков подошел к девушкам. Руна вскочила на ноги, схватила за руку Гизелу, но не успела ничего предпринять. Их вновь окружили. Девушек толкнули, и они упали в осоку, окрасившуюся черным во тьме ночи.

Черным казалось и лицо воина, склонившегося над ними. Гизела видела лишь его очертания.

На Руну мужчина не смотрел.

– Гизела… – Судя по его голосу, воин улыбался.

Он был рад видеть Гизелу, он знал ее. Но это была злобная ухмылка, злорадная, такая же, как та, что играла на Гунах у Руны, когда пал Тир. И еще кое-что было в голосе воина: удовлетворение. Когда-то точно такие же нотки прозвучали в голосе короля Карла, когда он вернулся с охоты и с гордостью сообщил о том, что подстрелил дикого кабана. Теперь же добычей стала Гизела. И этот мужчина будет хвастаться своей добычей.

– Кто… ты? – пробормотала принцесса.

– Адарик. – Он склонился еще ниже.

Из-за облаков выглянула луна, и девушка увидела рыжую поросль на щеках врага, бронзовый шлем и огромные, как у медведя, лапищи.

– Мне… мне незнакомо твое имя, – с трудом произнесла Гизела, словно от убийцы можно спастись, если не знаешь его имени.

– Зато ты наверняка знаешь имя моего двоюродного братца, – еще шире улыбнулся мужчина.