Гизела подозревала, кто прислал сюда этот отряд, и все же ей стало страшно.

– Гагон.

Это имя стало смертным приговором.

Воин, назвавшийся Адариком, братом Гагона, не торопился. Еще раз смерив Гизелу взглядом, он медленно выпрямился, и принцессу тут же подхватили под руки и поставили на ноги. Ее удерживали два воина, и потому девушка совсем не могла двигаться, ей удалось только повернуть голову. Руны видно не было. Принцесса разглядела лишь трупы солдат. В темноте они напоминали какие-то странные валуны.

– Но почему… – начала Гизела.

– Гагон не мог послать свой отряд, который перешел бы Эпт, – объяснил Адарик. – А я мог.

– Но если Роллон… – И эту фразу принцесса не смогла договорить до конца. От страха у нее заплетался язык.

Но и этих слов было достаточно, чтобы Адарик ее понял.

– Если Роллон узнает, что я здесь делаю, он, конечно же, очень рассердится, – усмехнулся он. – Но я думаю, в ярость его приведет известие о том, что задумали ты и твоя мать, а не то, что сделал я.

Подняв руку, он коснулся волос Гизелы, также, как Тир, только его пальцы еще и скользнули по ее лбу. Принцесса отшатнулась – ей показалось, что рука Адарика, подобно раскаленному железу, оставит отметины на ее коже.

– Но мы ведь не хотим, чтобы Роллон о чем-нибудь узнал, верно? – продолжил Адарик. – Да, Роллон пришел бы в ярость, и тогда миру, который он заключил с твоим отцом, настал бы конец. Северяне вновь начали бы нападать на монастыри и убивать добрых франков. А то, что я пересек границу, вряд ли разозлит Роллона, пусть я и франк, и к тому же воин. Банды разбойников, такие, как эта, иногда переходят Эпт, чтобы вершить свои черные дела не только в Нормандии, но и на землях франков. – Он махнул рукой в сторону мертвых тел. – В Сен-Клер-сюр-Эпте мы договорились о том, что можем не только казнить этих разбойников, но и преследовать их по обе стороны границы.

Волосы Гизелы развевались на ветру, и только сейчас принцесса поняла, почему Руна так коротко стриглась. Если бы не эти длинные светлые волосы, трепетавшие под порывами ветра, Адарик не узнал бы ее так быстро.

– Поэтому мы имеем право находиться здесь, – говорил тем временем франк. – А вот ты не имеешь права оставаться в живых.

Он отступил еще на один шаг назад и обнажил меч – впервые за этот вечер. Почему-то сам Адарик не сражался с людьми Тира… Таурина.

Клинок серебрился в слабом свете луны.

– Нет… прошу вас… – пролепетала Гизела.

Когда речь идет о сохранении жизни, нельзя позволять себе быть гордой. Как только солдаты, державшие ее за руки, отступили, чтобы самим не попасть под удар меча, принцесса упала на колени, а затем повалилась ничком, прижимаясь к земле. Краем глаза она увидела, как неподалеку Руна отбивается от двух мужчин. Северянка не была трусливой, она готова была сражаться до конца, сколь бы бесполезной ни была ее борьба.

– Нет… прошу вас… я ведь дочь короля! – взмолилась Гизела.

– Ты незаконнорожденная.

– И все же в моих жилах течет королевская кровь! Адарик нахмурился – казалось, он впервые проявил какие-либо чувства.

– Ты не настолько дорога своему отцу, как дорог Гагону мир с норманнами. Если кто-нибудь узнает о твоем обмане, миру конец.

– Я могла бы уйти в монастырь…

– Слухи расходятся и по монастырям. – Воин занес меч.

Откуда-то сбоку донесся стон – то ли Руны, то ли Тира, выжившего благодаря одержимости бесом.

Облака рассеялись, и на ночном небе засияла Fie только луна, но и звезды. В серебряных лучах меч Адарика сверкал над головой Гизелы. Принцессе подумалось, что смерть от клинка будет быстрой, а значит, прекрасной. Но на самом деле девушка испытывала лишь страх. Страх перед сырой землей, куда ее закопают. Страх перед извечным Ничто. Страх перед тем, что ее жизнь, пусть и исполненная холода и голода, оборвется.

– Нет, не надо! – завопила она.

Похоже, Адарика и самого раздражала необходимость убивать беззащитного противника. Он со скучающим видом опустил меч.

– Мне сорок лет. Неужели ты думаешь, что в моем сердце осталось место сочувствию?

– Я не прошу твоего сочувствия. Я хочу, чтобы ты подумал о последствиях! – горячо воскликнула Гизела. – Воспользуйся своим умом! Я дочь короля. Законнорожденная я или нет, но в моих жилах течет его кровь. Ты ведь знаешь, что это значит? – ее голос дрожал, но девушка говорила быстро. – Король помазан на царствие священным елеем святого Ремигия! А елей этот принес в коготках голубь, спустившийся с небес! На того, кто поднимет руку на короля, помазанного на царствие, падет проклятие святого Ремигия, и не на него одного, но и на все его потомство. Ремигий – могущественный святой, но тебе и самому, должно быть, это известно. При жизни он затушил пожар, перекрестив пламя, воскресил юную девицу, исцелил слепых. Те же грешники, что ослушались его, превратились в горбатых уродцев. Если ты вызовешь его гнев, то и на твоей спине вырастет горб, ты ослепнешь и сгоришь на медленном огне. – Слова сыпались из нее словно сами по себе.

Гизеле было не стыдно лгать. Да, она не верила в то, о чем говорила. Конечно же, в чудеса, совершенные святым, она верила, но не в то, что он проклинает цареубийц. В стране, где ранее правили Меровинги, а затем Каролинги (представители обеих династий готовы были избавиться от взбунтовавшегося сына, брата или дяди), Ремигию пришлось бы непрерывно преследовать грешников. Но снова были ее единственным оружием. Гизела пользовалась ими точно так же, как и Тир, толкнувший людей Таурина на предательство. Сладкие речи северянина служили ему лучше, чем острый клинок. Страх смерти в душе Гизелы был сильнее ужаса оттого, что она действует подобно мерзкому разбойнику. Да, у нее было что-то общее С этим изувеченным, изуродованным странным человеком – стремление воспротивиться бедам и надежда на то, что слабый может победить сильного.

– О чем ты говоришь? – фыркнул Адарик.

Гизеле вспомнился убитый епископ Фульк, о котором она думала пару дней назад. Тогда ее мучил вопрос – почему Господь не накажет Гагона, готового пойти на столь страшный грех? Почему не нашлет на него свою кару, как на убийцу епископа?

– Коль прольешь ты королевскую кровь, – решительно крикнула она, – то разгорится в тебе вечное, негасимое пламя! Ноги твои покроются наростами, и потому ты не сможешь больше ходить, на чреслах твоих проступят язвы, и потому не породишь ты себе наследника. Голод и жажда будут мучить тебя, но ничто не насытит тебя, ничем ты не сможешь напиться. Ты станешь призывать смерть, но она не возьмет тебя, и страдания твои будут длиться и длиться! Вот что случится с тобой, если ты прольешь кровь дочери короля. – Гизела перевела дыхание.

– Кровь дочери короля? – хмыкнул Адарик. – Но весь мир верит в то, что настоящая дочь короля живет с Роллоном в Руане!

Похоже, мнение сопровождавших его людей Адарика не интересовало. Он не принимал их в расчет. Как и Таурин. Как и Тир.

– Но Господь знает, что она не дочь короля, – голос Гизелы срывался. – И святой Ремигий тоже об этом знает! Его так просто не обмануть. Если ты решишься пойти против воли небес, то святому Ремигию придется показать всем, что силы небесные превыше земных.

Адарик сунул меч в ножны. На мгновение в Гизеле вспыхнула надежда на то, что франка испугали ее слова. А может, он все-таки пожалел ее.

Но затем воин расхохотался, и Гизела поняла, что ничего не добилась своими словами. Ее все равно ждет смерть, возможно, не такая уж и легкая.

Ветер бил ей в лицо. Несмотря на холод, девушку бросило в жар, когда Адарик указал пальцем себе за плечо. У нее стучало в ушах, но все равно девушка слышала плеск волн.

– Значит, я не стану проливать твою кровь, – усмехнулся он.

Черная туча закрыла луну. Гизела утратила надежду на спасение.

– Сбросьте ее со скалы!

Кровь, только что бурлившая в ее жилах, казалось, превратилась в лед, словно не стоило согревать тело, коему уготована смерть. Тело больше не принадлежало Гизеле.