– Какая же гипотеза удовлетворила бы вашим требованиям, доктор Куртин?

– Кое в чем, быть может, причудливая, но объясняющая все странности. А чтобы такую создать, зачастую требуется немалое воображение.

Доктор Локард неприязненно поджал губы:

– Историку это не подобает.

– Однако противоположный подход ничуть не лучше, ибо чреват разрушением. Если в деле имеются противоречия или нелепости, их объясняют ошибками или обманом. Но в большинстве случаев кажущиеся несоответствия являются следствием неких обстоятельств или мотивов, не упомянутых в исторических записях. Я хочу только сказать, что долг историка – искать недостающий фрагмент головоломки.

– Не могу с вами согласиться. Историк обязан придерживаться известных фактов, а не иллюзий, созданных собственным воображением. Из дела, которое мы обсуждаем, известно, что у Лимбрика была причина ненавидеть Гамбрилла и что он впоследствии женился на его вдове. Этого достаточно, чтобы принять простое и очевидное объяснение: вдвоем они убили Бергойна, а затем Лимбрик прикончил своего нанимателя. Отвергать его было бы нелогично – более того, в корне неправильно.

Я обернулся к миссис Локард:

– Я оказался в меньшинстве со своим подходом. Практически то же самое сказал сегодня и коронер, когда предостерегал присяжных от моей теории.

Служанка протянула мне тарелку с ростбифом; хозяин уже успел отрезать себе кусок.

– Согласен, в том объяснении убийства, которое коронер предложил жюри, имеется ряд мелких странностей...– начал доктор Локард.

Не удержавшись, я прервал его:

– Время смерти? Варварски изуродованное лицо жертвы? И это мелочи?

Библиотекарь продолжил, словно бы не слыша меня:

– Однако истинное существо дела очень простое. Перкинса толкнули на убийство. Ему заплатили, чтобы он убил старого джентльмена и завладел завещанием.

– А вы с этим не согласны, доктор Куртин? – спросила миссис Локард.

– Я убежден: молодой человек невиновен.

– Честно говоря, ваша позиция меня удивляет, – произнес ее супруг.– Как бы то ни было, я надеюсь, что ко времени суда будет прослежена связь между Перкинсом и сестрой покойного.

– Выходит, завещание так и не обнаружилось? – спросила жена.– И она наследница?

– Перкинс, несомненно, получил деньги за убийство. Доказательства всплывут не сегодня-завтра.

– Нет, – ответил я на вопрос миссис Локард.– Завещание не было найдено.– Я удивился, что она еще не слышала об этом от своего мужа.

– Ине найдется, – продолжил доктор Локард.– Перкинс забрал его, когда обыскивал дом. Это обязательно должно выясниться. И потому, Куртин, когда на суде вас вызовут свидетелем, вам бы не следовало напускать туману, утверждая, что перед вашим приходом дом уже был обыскан. Это только собьет присяжных с толку.

– Несущественная странность?

Он кольнул меня пристальным взглядом:

– Именно. И постарайтесь избегать других материй, которые могут замутить воду; таких, например, как стертая надпись на грифельной доске, которая невесть откуда взялась на дознании, хотя полиции вы о ней не сказали ни слова.

– Это вдруг всплыло у меня в памяти, буквально в тот же миг.

Доктор Локард очень осторожно произнес:

– Вы очень многое вспомнили – надеюсь, сумеете вспомнить и еще больше.

– Вполне возможно. Память – странная штука.

Мы только что приступили к еде, но тут он отложил в сторону нож и вилку.

– Потребуется совсем пустяк. Торрольд уверяет меня, что завещание мистера Стоунекса вполне может быть утверждено – достаточно будет вашего письменного показания под присягой. Он восстановил его по черновику.

– Торрольд? Душеприказчик Стоунекса?

– Он также представляет интересы настоятеля и капитула.– Я был удивлен. Те и другие обязанности представлялись мне несочетаемыми или я был нелепо щепетилен? – Сестра, разумеется, оспорит такой ход, но, по словам Торрольда, шансы на победу есть. Особенно если Перкинса осудят.

– И что я должен вспомнить?

– Всего лишь несколько слов мистера Стоунекса: он, мол, нашел завещание в футляре часов и намерен отдать его куда-нибудь на сохранение – может быть, своему юристу или в банк.

– Фиклинг это оспорит. Он обвинит меня во лжи. Доктор Локард отодвинул свою тарелку.

– Позвольте мне быть совершенно откровенным. В этом деле есть аспекты – они касаются Фиклинга, Слэттери, по меньшей мере одного из моих коллег-каноников и других лиц, – вам, как человеку со стороны, без сомнения, неизвестные. Если восстановленное Торрольдом завещание будет принято и утверждено, эти побочные обстоятельства не придется делать достоянием публики, поскольку сестре покойного – или другому нанимателю Перкинса, кто бы он ни был, – станет все равно, осудят обвиняемого или оправдают. Наследством распорядятся в соответствии с последней волей мистера Стоунекса, невзирая на то, кто является наследником по закону. С другой стороны, если восстановленное завещание будет отвергнуто, во время суда над Перкинсом неминуемо будут обнародованы некие факты. Я от души надеюсь, что этого не произойдет, ибо для многих это явится настоящей катастрофой, но если придется заплатить эту цену – ладно, пусть так.

Наступило молчание. Я перевел взгляд с хозяина на его супругу: она слегка зарделась и смотрела в сторону. Следующую реплику я сформулировал очень осторожно:

– Мне бы не хотелось давать такие показания, поскольку речь идет о подсудимом, которого могут приговорить к смертной казни.

Доктор Локард произнес низким напряженным голосом:

– Если вы, дав нужное свидетельство, допустите, чтобы завещание было исполнено, на суде можете говорить что угодно. Тогда никого не будет заботить, признают Перкинса виновным или нет.

– А если я откажусь, тогда процесс получится весьма скандальным?

– Неизбежно. Обнаружатся некоторые обстоятельства, дискредитирующие Фиклинга, и вам это будет весьма неприятно.

Я не ответил. Мне пришло в голову, что, отправив настоятелю пакет с фотографическими пластинками, украденный у Шелдрика, я дал ему в руки оружие, которое при определенных обстоятельствах может быть с успехом использовано для осуждения Перкинса. Я пожалел о своей наивной импульсивности.

Доктор Локард продолжал:

– Злые языки не пощадят никого. Понимаете, что я имею в виду, доктор Куртин? – Я молча смотрел на него.– Первым следствием станет то, что мне не удастся уговорить своих собратьев каноников доверить вам публикацию манускрипта, поскольку все прошлые знакомцы Фиклинга окажутся под подозрением. Вы ведь не женаты?

– У меня нет жены.

Он взглянул на миссис Локард, а потом опять обратился ко мне:

– Холостой друг Фиклинга окажется, говоря без обиняков, беззащитен перед сплетнями самого зловредного толка.

Миссис Локард опустила глаза.

– Мне нечего скрывать.

– Нисколько не сомневаюсь, доктор Куртин. Допустим, собой вы готовы рискнуть, но как насчет семьи, друзей?

– У меня нет семьи.

– Никого из близких? – воскликнула миссис Локард, пытаясь перевести разговор на другую тему. – Как печально. Ни братьев, ни сестер?

Доктор Локард раздраженно отвернулся.

– У меня была сестра – она умерла четыре года назад. Из родственников осталась только ее дочь. Я как раз собираюсь провести праздники с нею и ее мужем.

– А дети у них есть?

– Две маленькие девочки. У меня для них полный саквояж подарков.

– Вижу, вы преданный дядя... и двоюродный дед. А своих детей у вас нет?

– Как я уже сказал, у меня нет жены.

Фраза прозвучала более отрывисто, чем я рассчитывал, и я заметил, что миссис Локард вздрогнула.

Но тут вошла служанка и протянула хозяину записку. Извинившись, он вскрыл и прочел послание.

– Не знаю, как просить у вас прощения, но меня вызывают в дом настоятеля.

– В такой час? – воскликнула жена.

– Что-то стряслось, и настоятель желает со мной посоветоваться.

– Да ты едва успел притронуться к еде, Роберт.

– Ради бога, извините, – сказал мне доктор Локард.– Пожалуйста, доедайте десерт, а я надеюсь в ближайшее время присоединиться к вам в гостиной.