А затем случилась, наверное, самая позорная минута в моей жизни. Мне подумалось: поскольку я сунул манускрипт туда, где он преспокойно пролежал уже два века, то никому и знать не нужно, что я его нашел. Вернее, что я нашел его именно там. Не составит никакого труда объявить, что манускрипт обнаружился среди бумаг Пеппердайна в библиотеке моего колледжа. Антикварий вполне мог купить его в библиотеке настоятеля и капитула Турчестерского собора. В этом случае судьба манускрипта целиком и полностью будет зависеть от меня. Но что это за мысли? На миг я вообразил себе безумную картину, как я украдкой выношу манускрипт из библиотеки. Немыслимо. Полный бред. Это значило бы скатиться ниже самого Скаттарда. А кроме того, доктор Локард, зная о цели моих поисков, сразу заподозрит истину.
Внезапно Остин воскликнул:
– Нам пора!
К моему изумлению, он бросился к двери, мигом сбежал по лестнице, накинул пальто и стал нетерпеливо ждать, пока я в потемках осторожно сойду вниз.
За минуту-другую мы той же дорогой вернулись к новому дому настоятеля. Поскольку позднее от меня потребовали описать все детально и имелось существенное расхождение в свидетельствах, я расскажу точно, что видел и слышал, – хотя оценил я все это только задним числом, уже зная о происшедшем.
Мы прошли через задние ворота, по заднему двору и постучались в дверь. Она тут же распахнулась, и передо мной предстал человек, которого я видел накануне.
– Очень рад вам, доктор Куртин.– Старый джентльмен расплылся в улыбке, а затем без церемоний кивнул Остину.
После обмена рукопожатиями он пригласил нас войти. Я заметил, что Остин дрожит. В доме было зябко, но мне показалось, что он дрожит не от холода. Войдя, я произнес:
– Я очень волнуюсь, когда думаю, что здесь жил Уильям Бергойн.
– И Фрит, – добавил хозяин. – Не забывайте о Фрите: это фигура, в нашей истории гораздо лучше изученная.
– Однако запомнившаяся скорее своей смертью, а не тем, что он совершил при жизни, – нашелся я, и хозяин энергично закивал.– Ибо деяния его были низкими и подлыми, тогда как Бергойн – личность поистине замечательная: блестящий ученый, в самом расцвете лет сраженный смертью.
Тем временем мы прошли через обширную старую кухню, к которой примыкали кладовые и буфетные, и углубились в темный коридор.
– Низкими и подлыми. Да, верно, – согласился наш хозяин, поворачиваясь к нам лицом, когда мы подошли к следующей двери.– Снимайте ваши пальто и шляпы, – предложил он. Пока мы вешали одежду на крючки, он добавил: – Мы будем пить чай в общей комнате. Там гораздо уютней, чем в столовой.
За еще одной дверью обнаружилась большая общая комната, имевшая, как было принято в старину, выход прямо на улицу. Как и положено, она представляла собой нечто среднее между кухней и столовой; сбоку виднелась большая плита, на которой кипел металлический чайник. Одну из стен почти полностью занимал огромный шкаф для посуды, около уличной двери стояли красивые старинные часы, центр занимал неохватный дубовый стол, с четырьмя или пятью стульями.
– У меня имеется экономка, но после полудня ее здесь не бывает, так что обойдемся своими силами, – пояснил мистер Стоунекс, когда мы вошли.
Помня рассказы Куитрегарда, я был очень удивлен царившим в комнате беспорядком. На полу валялись ведерко для угля, каминные щипцы, кочерга, два кувшина, ведро и множество пустых консервных банок. В посудном шкафу ящики были выдвинуты, их содержимое – столовые приборы, салфетки, циновки – частично вынуто. Чашки, тарелки, блюдца, блюда громоздились в шкафу как попало. Дверца буфета была приоткрыта, и я увидел, что там тоже все перевернуто вверх дном. Особенно бросался в глаз большой пристенный стол, заваленный коробками, письмами (в стопках, перевязанных красными ленточками), бумагами, документами, расписками и т. д. Куча была так велика, что часть барахла упала на пол. Среди этого хаоса особенно нелепо выглядела детская грифельная доска с какой-то надписью; рядом лежало несколько кусочков мела. Дубовый стол в центре обширной комнаты выглядел как островок порядка: на скатерти из тонкого камчатого полотна стояло три нарядных чайных прибора, блюда с бутербродами, двумя тортами (один с фруктами, другой шоколадный), а также пирожными.
Из любопытства я стал искать глазами хозяйский обед и обнаружил несколько грязных тарелок на углу переполненного пристенного столика. Согласно рассказу Куитрегарда, прислуга старого джентльмена, миссис Баббош, должна была уйти в полдень и вернуться только в шесть. Я предположил, что именно она приготовила закуски.
Заметив, как я вопреки всем приличиям удивленно оглядываю комнату, мистер Стоунекс сказал:
– Я тут кое-что искал. Один документ. Хотел показать его вам.– Обращаясь к Остину, он добавил: – Я не сумел его найти.
– Вы его не нашли? – повторил Остин. Старый джентльмен улыбнулся:
Ужасно досадно. Как бы то ни было, прошу садиться.
– Но вы должны его найти! – вскричал Остин.
– Очень на это надеюсь.
Мы расселись вокруг стола, и я проговорил: Можно спросить, что это за документ?
– Я собирался вам сказать. – При этих словах Остин смерил хозяина удивленным взглядом.– Это рассказ о смерти Фрита, записанный спустя пять десятков лет. В доме служил старик, когда-то поступивший сюда поваренком. Мой дед в юности заинтересовался этой историей и незадолго до смерти старого слуги дословно занес его свидетельство на бумагу.
– Я с громадным удовольствием посмотрел бы его, но все же вам не стоило так беспокоиться, – заметил я, оглядывая устроенный им беспорядок.
– Я думал, отчет найдется среди документов; мне и в голову не приходило, что нужно будет перевернуть вверх дном все в доме.– Мистер Стоунекс обращался скорее к Остину, чем ко мне.– Увы, среди бумаг его не оказалось.
– Тогда где же он может быть? – строго вопросил Остин. Меня удивила его реакция: я не думал, что его так волнует история Фрита.
Старый джентльмен обернулся, указывая на груду коробок и бумаг на пристенном столе:
– Здесь, конечно. Я притащил сюда все коробки с документами, которые есть в доме, и, пока мы пьем чай, буду их просматривать. Кстати, угощайтесь, пожалуйста. Я только что пообедал, поэтому ничего не хочу.
Я последовал приглашению и начал с бутерброда. Остин, по-видимому, тоже был сыт и есть не стал.
Хозяин снял с плиты чайник и налил кипяток в чайничек для заварки. Тем временем он продолжал беседовать с нами через плечо:
– Я знаю большую часть этой истории на память, потому что мы с братом сделали из нее игру.– Он помолчал, а потом быстро добавил: – И с сестрой, конечно.– Он спросил меня: – Вы знаете, что я вырос в этом доме?
– Для ребенка это, должно быть, чудесное место.
– Здесь полным-полно коридоров и темных уголков, где можно скрываться, поэтому мы часами упоенно играли в прятки. А как мы доводили взрослых! Прятались, шпионили, выскакивали как снег на голову.– Он усмехнулся.– Мы любили рядиться: шпаги, плащи, бороды. Мне это безумно нравилось. Мы разыгрывали известные сцены из истории: казнь королевы Марии Шотландской, сожжение Жанны д'Арк. И одной из самых любимых для нас, кровожадных юных дикарей, была сцена смерти настоятеля Фрита. Я улыбнулся:
– И как вы ее разыгрывали? Поставив чайник на стол, хозяин сказал:
– Мы взяли за основу рассказ поваренка и распределили между собой роли. Я любил играть офицера, командовавшего гарнизоном. Он в этой истории фигура самая что ни на есть ключевая, если не сказать героическая.
Любезность хозяина удивляла меня еще больше, чем беспорядок в комнате. Мистер Стоунекс и в нашу первую встречу показал себя совсем не таким, каким его описывал Куитрегард, теперь же это различие сделалось разительным. Должно быть, подумал я, к приезжим он куда более благосклонен, чем к местным горожанам. Однако же он так непринужденно общается с Остином, который уже долго здесь живет, – должно быть, все еще считает его чужаком, хотя прошло уже двадцать лет. Правда, мне трудно было определить, насколько близко они знакомы, так как Остин явно питал к старику почтение и даже побаивался его.
