Одна из статуй возмущается тем, что проспект на Охте, когда-то носивший имя императора Петра Великого, давно переименован. Такая же участь постигла и мост его имени. Он теперь называется Охтинским. Ее сетования прерываются репликой пришлой представительницы советского модерна:
Мост в колыбели Октября
Нельзя звать именем царя!
Из круга античных статуй выступает гипсовая фигура женщины в платке. То ли доярка-рекордистка, то ли стахановка, со звездой Героя Соцтруда, бесформенная, аляповатая…
(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 198)
Короче, мы поехали на Ленфильм. Шлиппенбах позвонил в бутафорский цех какому-то Чипе. Нам выписали пропуск. Помещение, в котором мы оказались, было заставлено шкафами и ящиками. Я почувствовал запах сырости и нафталина. Над головой мигали и потрескивали лампы дневного света. В углу темнело чучело медведя. По длинному столу гуляла кошка.
Из-за ширмы появился Чипа. Это был средних лет мужчина в тельняшке и цилиндре. Он долго смотрел на меня, а затем поинтересовался:
— Ты в охране служил?
— А что?
— Помнишь штрафной изолятор на Ропче?
— Ну.
— А помнишь, как зэк на ремне удавился?
— Что-то припоминаю.
— Так это я был. Два часа откачивали, суки…
(Сергей Довлатов, «Чемодан»)
Николай Шлиппенбах:
Раздобыть заявку от культурно-массовой организации на прокат костюма для Петра оказалось куда проще, чем найти мастера, согласившегося бесплатно изготовить модель статуи рекордистки. Да еще такую, чтобы она надевалась на человека. Но если со статуей время терпело, то с натурными съемками поджимало. Листопад в пору белых ночей выглядел бы довольно странно. Потому мы договорились с Сережей приступить к съемкам в ближайшую субботу или воскресенье.
Погожий день выдался в воскресенье. Утром, увидав в окне солнце, я позвонил Сергею. К десяти часам добрался до него. С костюмом в огромном тюке, со штативом и кинокамерой. К этому времени обещал прийти Сережин приятель — в качестве оператора для съемок Петра, идущего вместе со мной. Но его все не было.
— Подождем немного, — сказал Сергей, с любопытством облачаясь в одежды Петра. — Где же лавровый венок? И легкого римского плаща не вижу. В этой суконной тяжести только с битюга спешиваться. У Инженерного замка. И отсюда ближе, и до Летнего сада рукой подать.
Исчерпав все шутки по этому поводу, он добавил:
— Пойду потрясать соседа.
(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 201)
Чипа угостил нас разведенным спиртом. И вообще, проявил услужливость. Он сказал:
— Держи, гражданин начальник!
И выложил на стол целую кучу барахла. Там были высокие черные сапоги, камзол, накидка, шляпа. Затем Чипа достал откуда-то перчатки с раструбами. Такие, как у первых российских автолюбителей.
— А брюки? — напомнил Шлиппенбах.
Чипа вынул из ящика бархатные штаны с позументом.
Я в муках натянул их. Застегнуться мне не удалось.
— Сойдет, — заверил Чипа, — перетяните шпагатом.
Когда мы прощались, он вдруг говорит:
— Пока сидел, на волю рвался. А сейчас — поддам, и в лагерь тянет. Какие были люди — Сивый, Мотыль, Паровоз!..
Мы положили барахло в чемодан и спустились на лифте к гримеру. Вернее, к гримерше по имени Людмила Борисовна.
(Сергей Довлатов, «Чемодан»)
Николай Шлиппенбах:
Докучливый сосед, отставной военный, буквально онемел. С вытаращенными глазами он скрылся в своей комнате. Сережа беспрепятственно набрал номер телефона своего приятеля, который когда-то был боксером и зачастую востребовался именно с этой целью.
В открытую дверь доносились отрывки разговора:
— Ну ты и спать!.. Боб, мы же с тобой договаривались… Ты нужен срочно… Придешь, узнаешь зачем… Нет, нет, успокойся, морду никому бить не надо… Пока идешь по солнышку, протрезвеешь… Поторопись, Боб.
В оставшиеся минуты Сережа решил как следует экипироваться. Нацепил шпагу, поправил парик и, взяв в руку трость, подошел к зеркалу.
— Мурло подводит зело. Нос перерос. Рот не тот. Словом, рожа с Петром не схожа.
— Будет схожа. По пути в Мариинку заедем. Там у меня много знакомых. Найдем гримера, который как раз Петра гримировал.
(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 201–202)
Шпага лежала у меня на коленях. Клинок был отпилен. Обнажать его я мог сантиметра на три. Шлиппенбах возбужденно жестикулировал. Зато водитель оставался совершенно невозмутимым. И только в конце он дружелюбно поинтересовался:
— Мужик, ты из какого зоопарка убежал?
— Потрясающе! — закричал Шлиппенбах. — Готовый кадр!..
(Сергей Довлатов, «Чемодан»)
Николай Шлиппенбах:
По пути все, кроме Сережи, оживленно болтали. Он старался сдерживать улыбку, опасаясь, как бы не отошли края налепленных щек. Боб перечислял, в скольких аптеках он только что побывал и как недавно занимался поиском разом исчезнувших зубных щеток, пасты и зубного порошка. Шофер вспоминал, каких знаменитостей ему доводилось возить. Но что они все значили по сравнению с царем Петром!
Похоже, к тому же мнению пришли и пассажиры автобуса, остановившегося на перекрестке рядом с нашим такси. Они все прилипли к окнам. Сережа с недовольным видом отодвинулся от окна машины.
Боб на ходу перефразировал известную басню:
По улицам царя возили, как видно, напоказ.
Известно, что цари в диковинку у нас.
У Горного съемки прошли гладко, без приключений. Петр, дойдя до лестницы, в нужном месте остановился, заслонив собой статую Геракла, еще не успевшего обзавестись костылем, покачал головой и гневно помахал тростью, как договорились. Боб тем временем отгонял в сторону любопытных. Их появление в кадре нежелательно при дальнейшей замене общего вида здания фотографией.
Сделав два дубля, я помахал из такси Гераклу. Несколько женщин приняли мой жест на свой счет и тоже помахали нам. Боюсь, их приветливость относилась не ко мне.
(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 203)
Оказалось, что когда тебя снимают, идти неловко. Я делал усилия, чтобы не спотыкаться. Когда налетал ветер, я придерживал шляпу.
Вдруг Шлиппенбах начал что-то кричать. Я не расслышал из-за ветра, остановился, перешел через дорогу.
— Ты чего? — спросил Шлиппенбах.
— Я не расслышал.
— Чего ты не расслышал?
— Вы что-то кричали.
— Не вы, а ты.
— Что ты мне кричал?
— Я кричал — гениально! Больше ничего. Давай, иди снова.
(Сергей Довлатов, «Чемодан»)
Николай Шлиппенбах:
Петр, как на картине Серова, широко взмахивал тростью, иногда останавливался, любуясь панорамой современного города. Мы так вошли в роль, что ничего уже не замечали. Боб с приятелем постарались на славу — людей перед нами не было. Да вот беда. Пешеходы, освобождая тротуар, запрудили проезжую часть улицы. Я глянул: ужас! Движение остановилось.
