Косой дождь оставлял на бесцветных витражах замысловатые маслянистые переплетения.

— Умные мысли посещали? — спросил Рысцов, размешивая ложкой пятно сметаны в тарелке с брюссельским супом из шампиньонов.

— Мне салат «Копенгаген» и рюмку «Столичной». Нет, постойте, давайте лучше две, — сказал Шуров подошедшему официанту. Когда тот удалился, он положил промокшую бейсболку на край стола и, мрачно взглянув на Рысцова, ответил: — Посещали.

— Надо же. Как обычно — по трое?

— По двадцать трое, — огрызнулся Шуров. — Ты в курсе, что за сегодняшнее утро в отдел по связям с общественностью поступило свыше полутора тысяч звонков от наших клиентов? Старуха Ситамова теперь, наверное, в ванной с валокордином отмокает.

Проглотив кусочек гриба, Рысцов поинтересовался:

— И чего же жаждет толпа? Неужто на этот раз — хлеба? Зрелищами-то мы её вроде обеспечиваем по самые гланды…

— Толпа, Валерочка, требует убрать из эфира фильмы с участием Родиона Копельникова.

Рысцов выпрямился, уронив ложку в тарелку. Брызги супа попали на его стильную жилетку и незамедлительно принялись диффузировать с дорогой тканью.

— Черт! Совсем новый костюм! — Он отчаянно потёр рукой запачканное место. — Почему?

— Почему — это ты про жилетку или про Копельникова? — мерзко ощерился Шуров. — Что, перестать глумиться? Ладно. В таком случае, хочешь узнать, по какой причине один из любимейших публикой современных российских актёров вдруг стал раздражать практически каждого второго зрителя?

— Плавлюсь от нетерпения.

— А я тебе не скажу. — Артём пододвинул к себе салат, принесённый официантом, и, не притрагиваясь к нему, выпил рюмку водки.

Рысцов выжидательно смотрел на Шурова, который откинулся на спинку стула с видом пещерного человека, измождённого безрезультатной охотой на мамонта.

— Не скажу я тебе не из-за снобизма, а потому что не знаю. И Ситамова не знает. И самое торжественное там-та-рам! — те, кто звонил… тоже не знают.

— Как у тебя получилось напиться с одной рюмки? — спросил Рысцов.

— Брось шуточки! — подался вперёд Шуров. — Никто из позвонивших не смог объяснить, почему им вдруг разонравился Копельников. Понимаешь? Говорят, что просто ни с того ни с сего стал действовать на нервы. Да так их, нерадивых, скрутило, что не только перестали смотреть фильмы с его участием, а приспичило позвонить и высказать это вслух. Я проверил, на других С-каналах — то же самое. Некоторые клиенты разрывают контракты, но таких пока немного — процента два-три. Большинство продолжают пользоваться услугами С-видения, но часто ловят себя на мысли, что это им не нравится.

— Бред какой-то…

— Это не бред, Валера. Это — если в ближайшее время не найти причину — наш крах. Хотя, думаю, дальше будет хуже. Странное у меня предчувствие…

Рысцов промолчал. Какой-то неприятный ознобец пробежал вдоль позвоночника. У него в последние дни тоже было предчувствие. Непонятное и вязкое, как гель в душном помещении.

Шуров выпил вторую рюмку и принялся апатично ковырять вилкой салат. Через минуту он объявил:

— Аппетита нет. Пойду дальше грызть гранит непонимания. Ты бы поболтал с Петровским — Копельников его актёр. Авось нароешь чего-нибудь.

— Поболтаю. Завтра. Созреть нужно, мыслишки обмозговать кое-какие.

— Мозгуй. — Артём вытер ладони салфеткой и полез за кошельком.

— Дуй, грызи непонимание. Я расплачусь, — сказал Рысцов, доедая остатки супа.

Пожав плечами, Шуров ушёл.

— Привет. Не против, если я сегодня забегу навестить Серёжку?

— Ладно, только не очень поздно.

— Работы по брови. В девять — нормально?

— Ага…

В трубке однообразно загукало, и Рысцов ещё с полминуты тупо слушал эту грустную песню телефонной линии. Наконец он встряхнулся и надавил кнопку отбоя.

Десять минут назад он вернулся из кабинета Мелкумовой, которая рвала и метала перед начальниками отделов и служб до тех пор, пока не пришёл высокий сухопарый человек в штатском.

Ещё со времён работы в органах Рысцов научился определять конторщиков по блуждающе-любопытному взгляду. Скорее всего этот был опером из ФСБ. Судя по возрасту — капитан, хотя не исключено, что уже майор. Эсбист что-то тихо сказал Вике, и она объявила, что совещание на сегодня окончено…

Смяв лист с набросками отчёта и яростно метнув его в угол, Рысцов встал из-за стола и прошёлся вдоль стеллажей с книгами и разномастными папками, где хранились подшивки документов. Он остановился возле одной из полок. Толстый корешок вызывающе таращился на него вертикальной надписью: «VIP-контракты».

Рысцов взялся двумя пальцами за верхнюю часть папки и потянул. Но строптивый бумажный кирпич поволок за собой соседние, которые с радостью ссыпались на пол, выпрыгнув из тесноты стеллажа.

— Едрить твою! — вслух выругался Валера. Повертел саботажную папку в руках и со злостью швырнул её на стол, заорав: — К черту! Едрить… Бюрократы!

Уже давно делопроизводство во всем цивилизованном мире ведётся посредством компьютера и сетевых коммуникаций. Но нет! Русским всенепременно нужно каждую закорючку дублировать на целлюлозе! У нас зудит в одном клизмоприемном месте, если вдруг нет наглядности. Конечно! Что такое файл? Это мизерный сектор на магнитном диске винчестера — его не пощупаешь, жирными пальчиками не помусолишь. Этой информации в материальном обличье не существует… Когда же есть горы гигантских папок, в которых прячутся сотни папочек поменьше, а в их недрах ровными рядками стоят бок о бок миллиарды листочков с буковками, подписями и печатями, — это хорошо. Просто великолепно! Все сраные извещения, уведомления, доклады, отчёты, приказы, рапорты, заявления, повестки и черт-те что ещё можно по-тро-гать. А для верности — лизнуть и обнюхать. Они могут годами служить символом порядка и дисциплины!

Они монументальны…

— На хрен! Все — на хрен! Сожгу! — Рысцов с силой пнул свалившиеся на ковёр папки.

Две из них стоически вынесли удар и лишь отлетели под кресло, но третья ушла по высокой дуге в сторону окна, выбросив веер внутренностей. Листы и подшивки разлетелись по всему кабинету, запорхав огромными белоснежными бабочками.