– Какая елка! Кто за ней пойдет! Славка ваш в командировке, только завтра вернется. И сразу теща его захомутает, к матери и показаться некогда будет. Дочка твоя любимая, ты меня прости, Вовик, всегда была белоручка, а теперь мужик ее совсем распустил. Чтоб она матери за елкой пошла? Да ни в жисть! У Светки до сей поры радикулит, сам знаешь… Да! У нее там печка ваша мудреная сломалась, духовка не работает. Мастера вызвала и ждет, ждет… Какой мастер под Новый год! Я б помог, да не разберу ни хрена. Ну, за все хорошее. – Шурин внезапно закрыл глаза и уронил голову на руки. – С ночной только… В электричке покемарил, остановку чуть не проехал, – забормотал он, – сумка тяжелая, падла… Холодно… У Светки радикулит…
– Ладно. – Владимир Парасочка легко поднял хлипкого шурина и переложил на диван. – Ладно. Елки, говоришь, нету? Щас сделаем вам елку. Ты спи пока, – обратился он к уже спящему мертвым сном шурину. – Спи, Паша. Я сейчас.
Через час они уже ехали в машине по направлению к городу. На багажнике сверху лежала пушистая сосенка, срубленная в леске через дорогу, а на заднем сиденье мертвым сном спал шурин.
Владимир Парасочка ехал осторожно, не гнал, хотя милиции на дорогах не наблюдалось. Какой дурак будет в такой холод в потемках стоять? Мела поземка, и с черного неба сыпался мелкий, колючий снег.
– Отдам елку и все, – бормотал Парасочка, – а то что ж за Новый год без елки? Радикулит, и елку некому поставить. Поставлю елку, и все. Да! Печку надо починить. Пашка, блин, не разобрался. Да разве Пашка разберется? Починю ей печку, и все. А то что за Новый год без печки! Светка всегда гуся жарит, «наполеон» на пиве печет… – Он сглотнул. – Слышь, Паш, – спросил он сопящего позади шурина, – а что, моим-то Светка про меня ничего не сказала?
Шурин мирно спал, открыв рот, шапка съехала ему на глаза.
– А хоть бы и сказала, – бормотал Парасочка, – хоть бы и сказала. Милые бранятся – только тешатся! Да и кто они такие, чтобы отца и мать… Двадцать шесть лет как один день…
Они уже подъезжали. Во рту у Владимира Парасочки до сих пор был вкус домашних моченых яблок.
* * *
Даша как раз успела на последний поезд. В вагоне оказалась только она и еще парень в низко надвинутой на глаза вязаной шапочке. Он дремал, откинувшись на диванчике напротив, чуть наискосок от Даши. Она вздохнула и, оглядевшись по сторонам, вытащила из сумочки блокнот и ручку и быстро застрочила. Даша писала стихи. Причем вдохновение накатывало на нее в самых неподходящих местах: в основном почему-то в транспорте. Нет бы дома, за рабочим столом…
– «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…»
– Ты смотри, Снегурка какая! И чего мы там пишем?
Огромный подвыпивший парень плюхнулся рядом с Дашей на сиденье и положил руку ей на плечо.
– Так кому мы пишем? А может, мне? Ты куда?
Даша попыталась встать, но здоровенная лапища дернула ее за капюшон. Блокнот упал, ручка покатилась по полу вагона, сквозняком по проходу поволокло оторвавшийся листок.
– Так чего, Снегурка, пишешь? Письмо Дедушке Морозу?
– Мне выходить надо! – Даша снова дернулась. – Пустите!
– Да ты сама не знаешь, чего хочешь! – захохотал пьяный. – А я знаю!
– Это точно, братан. Она сама не знает, чего хочет. – Парень в вязаной шапочке сел с другой стороны, крепко притиснув Дашу к верзиле. В руках у него был упавший блокнот. Сиденье явно было маловато для троих. Даша обреченно втянула голову в плечи.
– Совсем заколебала. То купи ей елку, то не надо ей елки, – приятельски обратился он к пьяному верзиле как к старому знакомому. – Разве этих баб поймешь! Надулась на меня, смотри, отсела, с людьми и базарить не хочет. Саша, – представился он.
– Ты смотри, тезки! – Парень снял руку с Дашиного плеча и потряс протянутую пятерню. – С наступающим вас. Ну, бывайте. Снегурка у тебя что надо! – Пьяный еще раз потряс руку того, кто назвал себя Сашей, и вывалился из вагона на очередной остановке.
– Возьмите. – Парень подал ей блокнот. – Извините, что так получилось, но с этим, гм… товарищем лучше всего было разговаривать на его языке. Я, конечно, мог ему сразу и по лицу, но…
– Что вы, что вы, спасибо! – горячо перебила его Даша. – Если бы не вы… Это хорошо, что без драки. Милиция потом и разбираться не станет, кто виноват… А я смотрю – никого нет, поздно уже… – Голубые глаза ее сияли, из-под черной пушистой шапочки выбилась прядь светлых волос.
– Действительно, поздно уже. Давайте я вас до дому провожу. Вы куда едете?
– До конечной.
– Я тоже до конечной. Кстати, Саша. – Он протянул ей руку.
– Даша.
Ладонь у него была твердая и теплая, и он на мгновение задержал ее пальцы. Даша почувствовала, как загорелись щеки. «Ну что это я, как девочка прямо», – подумала она. На улице было ветрено, снег летел в лицо твердыми крупинками, падал на замерзшие лужи. Он проводил ее до самой двери и немного помедлил, прежде чем сказать:
– Спокойной ночи, Даша.
– Спокойной ночи. – Она проскользнула за дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце стучало часто-часто, в ушах и горле одновременно. И сквозь тонкую преграду, разделяющую их, она слышала, что он все еще стоит там, в подъезде. Вот наконец шаги застучали вниз. Даша вздохнула. Романтическое приключение окончилось.
Саша Бухин вышел из подъезда в полном смятении чувств. Какая девушка! Когда за ней уже закрылась дверь, он вспомнил, что так и не отдал ей блокнотный листок. Он вынул его – тоненький мятый листочек – и, стоя на площадке между этажами, под тусклым светом пыльной лампочки прочитал торопливо написанные строчки:
Я ждала тебя тысячи, тысячи, тысячи лет —
Между тем только восемь минут простучало ленивых.
Здесь, в метро, где искусственный воздух и мертвенный свет,
Замыкало пространство свой круг не спеша, терпеливо.
Я попала в ловушку, в кольцо, невидимкой силок
Захлестнул, и сковал, и замедлил движенье,
И все тысячи лет время шаркало свой оселок
О меня, истончая до полного исчезновенья.
На границе, на тоненькой нити над бездной вися,
Все же слыша шипенье дверей и гуденье вагонов,
Тихий времени скрип и гигантский размах колеса
Средь вселенных простерт. И секундного крена, наклона,
Легкой дрожи достаточно, чтоб проходили века
Чередой императоров, войн, парадоксов, религий…
Протоплазмы каприз – как жива, как подвижна рука…
Всего восемь минут здесь, в метро, на скамеечке, с книгой.
На другой стороне было еще:
Куда ты едешь, дурочка?
Господь тебя спаси!
Какая же я дурочка?
Я бедная Снегурочка
Из сказки о любви.
Куда ты мчишься, девочка?
И пусто, и темно,
И снег валит, душа болит,
И выпито вино…
Строчки обрывались. Саша вздохнул и аккуратно положил листочек в бумажник. Какая девушка! А он, дурак, даже телефона у нее не взял. Ничего. Адрес он знает, утром придет на работу и пробьет ее телефон. Как хорошо, что можно воспользоваться служебным положением! «А вдруг она замужем?» – внезапно испугался он. Нет, кольца у нее на руке точно не было. Да и какой муж отпустит так поздно одну? Наверное, из гостей ехала… Он поскользнулся на замерзшей, припорошенной снежком луже. Мысли его текли все в том же направлении. «Глаза у нее красивые… У такой девушки, наверное, отбоя нет от поклонников». Но он все равно позвонит. И имя у нее красивое – Даша. Снегурочка…