Женщина ошибалась. Когда она барабанила в дверь, сторожа не спали: один из них — Барышев, — связанный по рукам и ногам, лежал в помещении бухгалтерии без сознания, а второй — Краюхин — тоже связанный, перекатывался по коридору, пытаясь добраться до бытовки, где мирно спала техничка. Автобус с проверяющей уехал, хотя по инструкции этого делать было нельзя: не достучавшись до сторожей, проверяющая должна была вызвать милицию, а сама обойти здание вокруг и удостовериться, что все в порядке. Если бы она это сделала, то сразу бы обнаружила непорядок — открытую дверь в столовой. В итоге об ограблении в милиции узнали значительно позже, после того, как сторож Краюхин сумел-таки доползти до бытовки.
Около шести утра в УТТ-1 уже вовсю хозяйничала оперативно-следственная группа. Несмотря на то, что грабители не оставили на месте преступления ни одного отпечатка своих пальцев (работали в перчатках), других следов было предостаточно. Например, на линолеуме четко виднелись отпечатки их обуви: они наступили на лужу крови в бухгалтерии, и эти следы теперь были повсюду. Кроме этого, сыщики установили, что грабители знали, за чем пришли: в кассе стояло два сейфа, но преступники взяли именно тот, в котором хранилась зарплата служащих УТТ-1, привезенная на предприятие вчера (самое интересное, в первом сейфе тоже лежали деньги — 28 тысяч рублей, но грабители, видимо, про это не знали, поэтому даже не удосужились туда заглянуть, хотя сделать это было проще пареной репы: сейф был всего лишь заклеен полоской бумаги с печатью кассира). Значит, грабители либо сами были из местных, либо имели сообщника внутри УТТ-1. По словам одного из сторожей — Краюхина (второй — Барышев — находился в больнице с черепно-мозговой травмой) — грабители выглядели следующим образом: первый — возраст 20–25 лет, рост около 160 сантиметров, был одет в замасленную куртку синего цвета из ткани болонья, второй — высокого роста, плотного телосложения, в темной куртке. Лиц разглядеть не удалось, поскольку оба натянули на подбородок стоячие воротники свитеров, которые издали сходили за маски.
Однако пора вернуться к рассказу о других грабителях — тех, что ограбили ереванский Госбанк. Минул почти год со дня этого громкого преступления, а сыщикам так и не удалось хотя бы приблизиться к разгадке этого ограбления. Преступники же этим пользовались, что называется, вовсю. К апрелю 78-го Николай и Феликс Галачяны успели истратить почти все имевшиеся у них 10-рублевые купюры, общая сумма которых составила 100 тысяч рублей. Однако у преступников еще оставались в запасе немалые деньги — почти 1 400 000 рублей, часть которых хранилась в поселке Мостовском Краснодарского края, а часть в Ереване. Но главным было не это: один из них — Николай — надумал избавиться от своего напарника, а также еще от одного сообщника, не принимавшего участия в ограблении, но знавшего о нем, — Завена Багдасаряна. Николай стал подыскивать киллера, который согласился бы отправить на тот свет двух человек. Но затем, поняв, что двойное убийство может привлечь еще большее внимание милиции, Николай от этой затеи отказался в пользу другой: он решил имитировать пожар в комнате, где якобы хранились украденные деньги. Поджечь комнату должен был некто Грант Варданян, которому Николай обещал за это дело 500 рублей. Свою просьбу Николай объяснил следующим образом: мол, они с компаньоном продали большую партию гашиша, но он, Николай, не желает с ним делиться, а хочет завладеть всеми деньгами, сымитировав поджог. Но Варданян счел эту просьбу неэтичной и послал Николая куда подальше. А сам поджигать квартиру Николай испугался. Короче, страсти вокруг украденных из ереванского банка денег кипели поистине шекспировские.
Продолжают бушевать страсти и вокруг фильма «Женщина, которая поет». Вернувшись с гастролей в Тольятти, Алла Пугачева узнала очередные подробности битвы за фильм и 13 апреля села за стол — писать письмо главному редактору ГСРК Далю Орлову. В нем сообщалось следующее:
«Я полностью согласна с той оценкой, которую Вы и Госкино СССР дали фильму. Все опасения, которые я высказывала Вам перед запуском картины, к сожалению, оправдались.
На мой взгляд, необходимо кардинально переделать фильм и прежде всего:
1) убрать или значительно сократить эпизоды, художественное решение которых отдает «пошлостью» (шоу, репетиция шоу, телеинтервью);
2) найти пристойное драматургическое решение взаимоотношений героини фильма с мужем и Андреем, учитывая хотя бы фактуру актеров, снимавшихся в этих ролях (или переснять эти роли с другими актерами);
3) включить в фильм еще одну или две веселые песни, чтобы в музыкальном материале не возникало ощущение монотонности.
Есть у меня и другие предложения, но это главное.
Так как «Мосфильм» поручает переделывать фильм тем же автору и режиссеру, которые уже сняли один печально известный вариант, я обращаюсь к Вам с убедительной просьбой взять под свой личный контроль их предложения по переделке. Новые съемки выбивают меня из графика моей основной работы на эстраде, и я бы хотела использовать свое время действительно на дело».
В тот четверг, 13 апреля, столичные термометры зафиксировали 15 градусов тепла. И хотя это был не рекорд (в 1975 году в это же время ртутные столбики поднялись до отметки в 25 градусов), москвичи радовались: светило солнце, журчали ручьи. Между тем этот день стал последним в жизни актера Станислава Жданько.
Утром Жданько и Малявина посмотрели по телевизору первую серию герасимовского «Тихого Дона». Жданько знал, что Герасимов в эти дни готовится приступать к съемкам фильма «Юность Петра», и очень хотел сыграть в нем Меншикова. «Позвони ему, попроси за меня», — попросил он Малявину. Та не смогла отказать любимому, хотя с самого начала сомневалась в благополучном исходе такого Звонка. Так и получилось: мэтр ответил, что на роль Меншикова он пригласил своего ученика Николая Еременко. Это было первое серьезное огорчение Жданько в тот день.
Второе случилось спустя час, когда они с Малявиной отправились в Ленком на спектакль «Вор», где главную роль играл их общий приятель — Виктор Проскурин. По словам Малявиной, после спектакля Жданько заметно сник, позавидовав другу: в отличие от него, ему приходилось играть в Вахтанговском театре одни эпизоды. Затем влюбленные на время расстались: Жданько отправился за кулисы поздравлять с успехом друга, а Малявина поехала в театр, где намечался юбилей Юрия Яковлева. Однако торжества в самый последний момент перенесли на другой день, и Малявина зашла проведать своего отца. Оттуда она позвонила домой Жданько. Тот ее огорошил сообщением, что они с Проскуриным вот уже час пьют, отмечая успех «Вора». «Умоляю тебя, не напейся! — попросила Малявина возлюбленного. — Тебе же завтра ехать в Минск на съемки». (Жданько должен был сниматься на «Беларусьфильме» в картине «Время выбрало нас»). На что Жданько ответил: «Валена, если ты хочешь, чтобы я не напился, приезжай ко мне. Мы ждем». Малявиной пришлось ехать, тем более что билеты в Минск были у нее. Она приехала к Жданько примерно через полчаса. Далее послушаем ее рассказ:
«Они с Витей много выпили, я не пила ни грамма. Видя, что я совершенно спокойно не пью, что за меня можно не волноваться, сам Стае захотел еще (Витя к тому времени уже ушел). А у него давление очень высокое, я ему запрещала. Завтра он должен был уезжать в Минск, настроение взвинченное, плохое. В дорогу я ему купила бутылку «Гурджаани», и он стал просить ее открыть. Я видела, что он не в себе, но ведь никогда не знаешь, что будет потом. Мы сидели, он снова собрался уйти, в ресторан ВТО. Я возмутилась, встала, достала эту бутылку, открыла ее ножом, налила себе полный бокал, выпила демонстративно залпом, вышла на кухню и вылила все остальное в раковину. Чисто по-женски. Из принципа. Стою у окна, психую. Приблизительно в 21.30 я вошла в комнату и увидела, как Стае медленно валится с кресла на пол. Я помогла ему прилечь на ковер. Ножа я нигде не заметила. Кровь я вначале тоже не заметила, потом лишь увидела, что она сочится из его груди. Я зажала рану ладошкой, прижималась головой. Крови было мало. Я брала его голову, прижимала к себе, спрашивала его: «Стае, что с тобой?». Вначале глаза Стаса были открыты, и он смотрел на меня. Потом Стае прошептал: «Пойдем со мной…» После этих слов он добавил: «Голову…» Больше до приезда «Скорой помощи» ни одного слова он не сказал…»
