Арлекин был совсем не против риска — безрассудная храбрость была, по сути, важной частью его смысла жизни — но он пришел к выводу, что попытка преодолеть постоянно меняющиеся огнепады на одних лишь нервах и сальто-поясе будет поистине самоубийственным деянием. Он надул губы, позволил скучному здравому смыслу одержать верх (опять!) и повернулся, чтобы снова взойти по ступеням на улицу Ножей.

Тут Пестрый замер. На вершине лестницы стояла группа темных сородичей. Они были облачены в шипастые доспехи и держали в руках столь же шипастое оружие, которое нацелили прямо на него. Он начал поднимать руку, чтобы с небрежным изяществом помахать им, но увидел по их аурам, что они не просто проявляют осторожность. Они были намерены его убить.

Арлекин превратил движение руки в начало сальто, повернулся и одним текучим движением кувырнулся в сторону. При этом он активировал голокостюм, так что его силуэт разлетелся облаком сверкающих фрагментов. Высокие стены переулка превратились в смертельную ловушку и запели от высокого отрывистого звука осколочных орудий, стреляющих на полном автоматическом режиме.

Сверхскоростные снаряды хлестали по ступеням, высекая из них каменную крошку. Пестрый отчаянно метался, пытаясь опередить шквал огня. Он взбежал по стене, найдя там временное убежище, но потом ему пришлось кувырнуться через голову и снова приземлиться на лестницу. Снаряды загнали его на самый край обрыва, где тот завис на долю секунды, комично размахивая руками, будто мельница. Потом с диким смехом Пестрый сдался и прыгнул, швырнул себя в перегретый воздух с мыслью, что старый скучный здравый смысл не всегда получает то, что хотел.

Он крутанулся в воздухе и подобрался, чтобы приземлиться на плоский каменный выступ, торчащий в десятке метров под устьем переулка. По близлежащей стене стекал толстый шнур жидкого пламени, образуя лужу на одном конце выступа, которая медленно сползала через край, чтобы продолжить падение в пропасть. Жар стоял невыносимый, и Пестрому пришлось отскочить снова, так как на его коже начали взбухать волдыри.

На этот раз он попытался прыгнуть горизонтально, настолько далеко, насколько возможно. Он приземлился на скелетообразный каркас из балок и решеток, который, несмотря на тяжкие повреждения, продолжал держаться за отвесный склон города, словно остатки разорванной паутины. Подобно лаве, потоки прошли прямо сквозь остов, отчего тот оплавился и выгнулся. В некоторых местах металл все еще испускал тусклое вишнево-красное свечение, и хотя Пестрый приземлился легче перышка, структура все равно тревожно заскрипела под его весом. Он неподвижно замер на месте и огляделся, ища признаки погони.

Отсюда он не мог даже разглядеть тот переулок с обломанной лестницей. Дым и медленно падающее пламя скрывали значительную часть обзора. Место, откуда он спрыгнул, могло быть любой из сотен темных расщелин в истерзанном отвесном склоне наверху. Пока что арлекин был в безопасности — насколько это можно сказать про того, кто находился в столь шатком положении в считанных метрах от смерти в огне. Откуда же появились нападавшие? Пестрого не так-то легко было застать врасплох — он должен был почуять их присутствие и намерения задолго до того, как увидел их.

Каркас резко покачнулся под его ногами, и Пестрый быстро обернулся, чтобы встретить своего подлинного преследователя.

— У тебя даже нет оружия наготове. Я разочарована, — промурлыкала леди Аурелия Малис, шагая вперед по перекрученному металлу.

Архонт кабала Ядовитого Языка блистала своей экзотической красотой в свете, источаемом огненными каскадами. Ее облегающие доспехи подчеркивали каждый соблазнительный изгиб тела, ее волосы низвергались рекой чистой полночи, подкрашенной пламенем, а ее красные, красные губы таили обещание сводящего с ума желания.

— Я несомненно обезоружен вашей красотой, о милая леди, — с чистосердечной улыбкой сказал Пестрый, — хотя на самом деле я скорее любовник, чем боец, а если точнее, я больше клоун, чем мрачный воин. Может быть, вы надеялись вызвать меня на поединок или что-то вроде этого? Боюсь, это не совсем мой конек.

Малис коварно улыбнулась в ответ и кокетливо раскрыла веер из лезвий, словно прикрывая свое нескромное удовольствие.

— Нет нужды быть таким застенчивым. Я не хочу убивать тебя, маленький клоун, — заверила она, и Пестрый подумал, что никогда еще не было столь сладостной лжи. — Я просто хочу посмотреть, возможно ли это.

Она как будто без умысла взмахнула веером в направлении Пестрого. От этого жеста с веера сорвались мономолекулярные чешуйки размером не больше ногтя и помчались к его незащищенному горлу. Арлекин резко выгнулся в талии, чтобы уклониться от микролезвий, но по-прежнему не отрывал от нее глаз.

— Я абсолютно так же смертен, как и вы. В этом я могу поклясться, моя леди… — галантно сказал он и быстро пригнулся, уходя от второго потока лезвий, — …и я не буду сражаться с вами без причины.

— Ты смеешь называть меня смертной? — прекрасное лицо Малис исказилось от презрения. — Я не рабыня времени и случая. Я буду жить вечно, если только меня не подведут мои разум и сила. А этому не бывать.

С этими словами она достала свободной рукой меч и взмахнула им в сторону Пестрого. Клинок у меча был больше метра, что делало его необычно длинным для одноручного комморритского оружия. Первая треть клинка перед острием изящно изгибалась в стиле, излюбленном в Комморре, а металл покрывали текучие руны, сияющие внутренним огнем.

Пестрый снова улыбнулся, на этот раз скорее извиняясь.

— Простите мне это непредумышленное оскорбление, моя леди, я не хотел усомниться в вашем бессмертии, включив вас в свои сожаления о собственной хрупкости. Вера в себя — воистину величайшее преимущество тех, кто живет в сем великолепном городе, и вы особенно щедро наделены этим свойством…

Малис неторопливо размахнулась, метя ему в голову. Пестрый отскочил на шаг, чтобы спастись от лезвия, рассекшего воздух, и почувствовал, как металлическая решетка, на которой они стояли, немного сдвинулась под ногами. Через плечо Малис он видел красноватое сияние во мгле, которое становилось все ярче — видимо, к ним приближался еще один вязкий поток жидкого пламени.

— …и все же, повторюсь, я вынужден настоять на своем невмешательстве, — более настойчиво проговорил Пестрый. — У нас нет причин сражаться в такое время.

— Ты сказал, что ты любовник, а не боец, — заметила Малис, и кончик ее клинка ринулся к глазам Пестрого. — Я нахожу сражение и соблазнение весьма похожими занятиями, так что, по твоему собственному признанию, ты должен быть хорошо натренирован и в том, и в другом.

Пестрый снова изогнулся, чтобы спастись от острия, и чуть не попался, когда колющий удар превратился в короткий режущий взмах по мановению руки Малис.

— Должен признать, я не могу разглядеть прямой связи, — непринужденно отозвался он, уклонившись. — Полагаю, и то и другое может вызвать немало пота и стонов, но конечные цели у них, я бы сказал, диаметрально противоположны.

Леди Малис чуть опустила клинок и наградила Пестрого совершенно лучезарной улыбкой, но тут же с притворной скромностью спрятала ее за веером. Пока что она с ним просто играла. Ее атаки были неспешными, почти шуточными, но в них все же таился намек на ослепительную скорость и мастерство, которыми она обладала. Арлекин старался не терять равновесие, одновременно взвешивая свои шансы на побег.

— Хорошо, — сказала Малис и снова праздно взмахнула мечом. — Я имела в виду, что оба занятия включают в себя три четко разделенные фазы. Они начинаются с преследования, когда нужно найти партнера и известить его о своем существовании, чтобы он понял, что является объектом желания. Далее наступает первый момент близости, когда раскрывается твоя подлинная страсть.

С этими словами леди Малис взорвалась движением, закрутилась на месте, обрушив на противника вихрь ударов длинного клинка и веера из лезвий. Несмотря на свою осторожность, Пестрый обнаружил, что скорость и натиск этой бури застали его врасплох. Теперь он мог лишь пригибаться и уклоняться, чтобы опережать мелькающий клинок, а она наступала, вынуждая его пятиться по перекрученным каркасам, словно нерадивого ученика.