С каким чувством должна была поверять Анна отцу свои самые сокровенные тайны? Как она могла рассказывать об отношениях с отцом, если отец в это время сидел у ее изголовья? В связи с этим мнение о том, что эти сеансы нанесли Анне тяжелую психологическую травму и, по сути, окончательно предопределили ее будущие отношения с мужчинами и судьбу старой девы, представляется весьма обоснованным.

Между тем Первая мировая война подходила к концу. Немецкие и австрийские войска терпели одно поражение за другим на всех фронтах. Лейтенант Мартин Фрейд оказался одним из сотен тысяч австрийцев, попавших в плен к итальянцам. Дезертирство в армии приняло ужасающие масштабы. Венгрия, Богемия, Хорватия и все остальные национальные окраины империи Габсбургов провозгласили независимость. В Вене тоже было неспокойно — процветала преступность, на улицах время от времени вспыхивали перестрелки между коммунистами и пытавшимися сохранить видимость порядка армией и полицией.

Наконец 11 ноября 1918 года Антанта продиктовала своим противникам условия перемирия. По сути, это означало конец войны.

А значит, пришло время осмыслить ее итоги с точки зрения психоанализа.

Отсутствие в годы войны пациентов, следовательно, и материала для наблюдений привело к тому, что Фрейд стал черпать материал для новых идей в анализе либо старых случаев, либо художественных произведений. В результате этого в 1916 году на свет появились такие работы, как «Некоторые типы характеров из психоаналитической практики», «Сюжеты сказок в сновидениях» (по сути, отрывок из «случая „волчьего человека“»), а в 1917-м — «Табу девственности» и «Одно детское воспоминание из „Поэзии и правды“».

В «Некоторых типах характеров…», построенных на сочетании рассказа о нескольких бывших пациентах Фрейда и поистине увлекательном анализе произведений Шекспира и Ибсена, Фрейд впервые ввел термин «бегство в болезнь», то есть бессознательной попытки больного извлечь выгоду из своего положения.

Наиболее интересной в этом ряду, безусловно, является статья «Одно детское воспоминание из „Поэзии и правды“», в котором Фрейд развивает свои давние идеи о бессознательной ревности, которую испытывают дети по отношению к младшим братьям и сестрам и к одному из родителей. За основу он берет раннее воспоминание Гёте, как тот, будучи ребенком, подзадориваемый соседями, сначала с азартом выкинул на улицу всю свою игрушечную глиняную посуду, а затем и вообще все горшки, которые были недавно куплены для дома.

«До разработки метода психоанализа фрагмент этот не давал бы повода к раздумьям, однако позднее уже невозможно было оставить его без внимания»[241], — отмечает Фрейд.

Впрочем, признается Фрейд далее, он и сам бы не вспомнил об этом эпизоде из жизни Гёте, если бы к нему не попал один пациент, который в ходе психоанализа рассказал о том, как стал замышлять покушение на ненавистного ему младшего брата. В те дни своего детства он побросал на улицу всю попадавшуюся ему под руку посуду. Как и Гёте, он испытывал огромное удовольствие от этого процесса выбрасывания.

Схожесть поступков пациента и Гёте (у которого было два младших брата и две сестры), а также тот факт, что десятилетний Гёте не испытывал особой скорби о смерти своего шестилетнего брата Германа Якоба, приводят Фрейда к любопытным выводам. Главным в поступках детей, утверждает он, является получение удовольствия не от самого битья хрупких предметов (ведь в таком случае они могли бы разбивать их, просто кидая об пол), а именно в том, что они выбрасываются через окно. «Вновь родившегося ребенка надо устранить, избавиться от него, выбросив в окно, скорее всего, потому, что через окно он и пришел»[242], — поясняет Фрейд.

В следующей части статьи он допускает, что выбрасывание предметов на улицу через окно может быть и проявлением ревности мальчика по отношению к отцу — особенно если он однажды стал свидетелем того, как родители лежат рядом в постели. Такая сцена может потрясти ребенка настолько, что у него возникнут «чувство ожесточенности к женщине вообще» и «хроническое расстройство его эротической сферы».

«Если мы сейчас вновь вернемся к детским воспоминаниям Гёте и воспользуемся при анализе соответствующего эпизода из „Поэзии и правды“ теми данными, которые мы извлекли, то обнаруживается не отмеченная нами ранее зависимость, которую можно сформулировать следующим образом: „Я был счастливчиком, судьба даровала мне жизнь, хотя я родился почти мертвым. А моего брата она убрала с дороги, так что мне не пришлось делить с ним любовь матери“» [243].

Автобиографический характер этой статьи почти не вызывает сомнений: так же, как Гёте, Фрейд родился «в рубашке», то есть с риском для жизни, у него тоже был младший брат Юлиус, к которому он ревновал мать и который умер в младенчестве. Наконец, финальные слова статьи — «если ты неоспоримый любимец матери, на всю жизнь сохранишь то чувство победителя, ту уверенность, которым нередко сопутствует сам успех… сила моя заключена в моем отношении к матери»[244] — можно вполне отнести как к Гёте, так и к самому Фрейду.

В этот же период Фрейд готовит новое издание «Трех очерков по теории сексуальности», тщательно перерабатывая книгу и значительно расширяя часть, посвященную оральной (каннибалистической) стадии как первому этапу развития сексуальности. Оральная зона выступает на этом этапе в качестве эрогенной, а сексуальным объектом становится, соответственно, пища, сексуальной целью — ее поглощение, «инкорпорирование».

В 1916 году в издательстве Гуго Геллера вышла первая часть «Лекций по введению в психоанализ» и в 1917-м — вторая и третья части этой книги.

1918 год был отмечен выходом сборника «Статьи по психологии любовной жизни» и работ «Из истории одного инфантильного невроза» (о «волчьем человеке») и «Пути психоаналитической терапии».

Таким образом, назвать этот период жизни Фрейда творчески бесплодным никак нельзя.

И все же, несмотря на то, что к этому времени Фрейд шагнул за седьмой десяток жизни, уже сделал важнейшие свои открытия, ему все еще было что сказать человечеству о нем самом.

Окончание войны отнюдь не означало возвращения к прошлой, сытой и обеспеченной жизни — первые послевоенные годы, как и следовало ожидать, оказались тяжелыми. Фрейд возобновил психоаналитическую практику еще в 1917 году, и с учетом того, что число людей, страдающих нервными и психическими расстройствами, за годы войны резко возросло, в желающих обратиться к Фрейду и его ученикам недостатка не было.

Вопрос заключался в их платежеспособности — сбережения среднего класса истощились. Платить установленные Фрейдом довоенные гонорары они не могли, а если и могли, то с учетом стремительной инфляции эти деньги быстро обесценивались. С этой точки зрения наибольший интерес для Фрейда представляли появившиеся в Вене американцы — они платили по 10 долларов за сеанс, а доллары были твердой валютой! Правда, сказать, что американцы и англичане валом валили к Фрейду, было нельзя. Многие относились к нему с понятным предубеждением, и потому на Берггассе являлись лишь самые смелые и эксцентричные. Да и то не столько за реальной помощью, сколько из интереса: им было любопытно узнать, что же это за штука такая — психоанализ.

Финансовое положение Фрейда было таковым, что он не брезговал никаким видом дохода, в том числе и «бартером». «Недавно ко мне пришел один американец из штаба Вильсона, — писал он Абрахаму 5 февраля 1919 года. — Он принес две корзины провизии и обменял их на экземпляры „Лекций“ и „Обыденной жизни“…»

Ситуация осложнялась тем, что Фрейд был главным кормильцем огромной семьи: на его деньги жили оказавшиеся безработными сыновья, жена, дочь Анна, теща, Минна, овдовевшие сестры Роза и Паула. Кроме того, в его финансовой поддержке нуждались ученики, и прежде всего Отто Ранк, отдававший все силы на работу в Международной психоаналитической ассоциации и подготовку различных психоаналитических изданий.