…Затем поступают приветствия от большинства членов английской группы психоанализа, от некоторых ученых и еврейских обществ; piece de resistance была длинной телеграммой на четырех страницах из Кливленда, подписанной „жителями всех вероисповеданий и профессий“, в высшей степени почетное приглашение, со всевозможными данными нам обещаниями, чтобы мы поселились в их городе. (Нам придется им ответить, что мы уже распаковали свои вещи.) Наконец, и это нечто особенное для Англии, приходят многочисленные письма от незнакомых людей, которые просто желают сказать, как они счастливы, что мы приехали в Англию и находимся в безопасности и спокойствии», — писал Фрейд в эти дни.

Сохраняя верность данному Эрнесту Джонсу обещанию, Фрейд продолжал до последнего оставаться «на капитанском мостике» и внимательно следил за всем происходящим в мире психоанализа. В том числе — и за начавшейся на проходившем в августе 1938 года Международном психоаналитическом конгрессе в Париже дискуссией по вопросу о том, могут ли лица, не обладающие специальным медицинским образованием, заниматься психоанализом. Дискуссия шла в основном между европейскими и американскими психоаналитиками, и в итоге по этому вопросу был создан комитет из представителей обеих сторон для выработки компромиссного решения.

4 декабря 1938 года члены европейской группы комитета собрались в доме Фрейда, где он высказал свою точку зрения по данному вопросу. Следующее заседание комитета состоялось, опять-таки в доме Фрейда, 30 июля 1939 года, но к этому времени он был уже слишком слаб, чтобы принимать активное участие в обсуждении.

Само собой, в первые месяцы пребывания Фрейда в Лондоне его посетило немало именитых гостей — Герберт Уэллс и Стефан Цвейг, выдающийся антрополог профессор Бронислав Каспер Малиновский и принц Левенштейн. Необычайно тронула Фрейда встреча с тогдашним лидером сионистского движения, выдающимся химиком, будущим первым президентом государства Израиль Хаимом Вейцманом — что бы ни говорил Фрейд о том, что ему всё равно куда ехать из Вены, когда при нем заходила речь о сионизме или он встречался с кем-то из убежденных сторонников возрождения Еврейского государства на земле предков, — он тут же высказывал свою горячую поддержку этой идее. 19 июля 1938 года Цвейг привел в гости к Фрейду Сальвадора Дали, уже давно не скрывавшего своего преклонения перед Фрейдом. Пока Фрейд разговаривал с гостем, тот сделал его набросок, а впоследствии подробно описал этот визит в автобиографии. Судя по записи в дневнике, значительным событием посчитал Фрейд и приглашение выступить по радиостанции Би-би-си.

Было в те дни еще несколько знаменательных визитов, в том числе и визит секретарей Королевского общества, пришедших к Фрейду за тем, чтобы он оставил автограф в официальной книге записей. Был еще визит ряда видных еврейских историков и философов (Джонс упоминает только профессора Иегуду, но были и другие), а также лидеров еврейской общины Великобритании, пытавшихся уговорить Фрейда не публиковать книгу «Моисей и монотеизм», однако Фрейд категорически отказался. «Мы, евреи, всегда знали, как уважать духовные ценности. Мы сохранили наше единство через идеи, и именно из-за них мы уцелели до наших дней», — написал Фрейд, объясняя, почему ему так важно опубликовать эту работу.

В ходе состоявшейся 7 ноября 1938 года встречи с членами комитета Научного института еврейского языка Фрейд напомнил гостям, что всегда с гордостью признавал свое еврейское происхождение, хотя его отношение к любой религии, включая иудаизм, всегда было негативным. По словам Фрейда, требование не публиковать книгу «Моисей и монотеизм» для него неприемлемо, так как он не может отказаться от своего права ученого высказывать истину. В результате осенью 1938 года в Голландии вышло первое издание этой книги на немецком (!!!), а за ним последовали переводы сначала на английский, а затем и на другие мировые языки.

Концепция книги «Моисей и монотеизм» широко известна: по версии Фрейда, Моисей был не евреем, а египтянином, последователем монотеистической религии, предложенной фараоном Эхнатоном. Не найдя поддержки у соплеменников, этот египтянин по имени Моисей обратился к евреям, вывел их из Египта, но затем был убит ими во время одного из бунтов в пустыне. Это убийство, в свою очередь, породило у нации чувство вины, обусловившее ее безоговорочную верность Моисеевой религии.

Но, во-первых, такое изложение крайне примитивно и не охватывает всех идей книги. Во-вторых, речь идет о работе, которая, несмотря на всё несерьезное отношение к ним историков, оставила глубокую травму в сознании еврейского народа. Оба эти фактора говорят о том, что эта, последняя серьезная работа Фрейда заслуживает более пространного и серьезного разговора.

То, что целый ряд видных еврейских историков, философов и общественных деятелей призывали Фрейда воздержаться от публикации «Моисея и монотеизма», было, безусловно, не случайно. И сегодня эта работа Фрейда вызывает чувство глубокого отторжения у значительной части евреев — причем не только религиозных, но и тех, кто, будучи вполне светскими людьми, сохранил национальное самосознание и связь с еврейской культурой.

Дело не только в том, что Фрейд в ней отрицает принадлежность к еврейскому народу самого выдающегося его духовного и политического лидера.

Нет, Фрейд совершает в «Моисее и монотеизме» нечто куда большее: отнимает у евреев то, что традиционно считается их главным историческим приоритетом, — создание монотеизма и привнесение в мир его высоких моральных принципов и духовных истин, тем самым фактически перечеркивая и значимость еврейской истории и культуры для развития цивилизации. Но следует вспомнить и то, что книга эта была написана и выпущена в тот самый период, когда в мире и без того шла оголтелая антисемитская вакханалия, когда официальная идеология нацизма провозгласила евреев «низшей расой», принесшей человечеству только зло и подлежащей полному истреблению. В такие моменты истории для любой гонимой нации крайне важно выстоять не только физически, но и духовно, предъявить миру и самой себе весомые аргументы своей исторической значимости, почерпнуть в собственном прошлом силы, чтобы выстоять и победить в объявленной ей войне на уничтожение. В этом смысле написание «Моисея и монотеизма» было ударом в спину — и этот удар во многом определил крайне негативное отношение к Фрейду многих евреев, сохраняющееся и до сих пор.

Ведал ли Фрейд, что творит? Или, точнее, сознавал ли он это, что называется, до конца? На первый взгляд — да, и об этом однозначно свидетельствуют уже начальные фразы работы: «Лишить народ человека, которым он гордится как величайшим из своих сынов, не является делом, предпринимаемым с охотой или легкомыслием, и тем более, если сам являешься представителем этого невроза. Но мы не можем позволить, чтобы какие-либо подобные соображения побудили нас отказаться от истины в пользу того, что принято считать национальными интересами»[287].

Как видим, цель обозначена достаточно ясно: «…лишить народ человека, которым он гордится как величайшим из своих сынов». При этом «неврозом» объявляется не только сам иудаизм (каковым Фрейд вроде бы считал любую религию), но и сама принадлежность к еврейскому народу, а невроз для Фрейда — это болезнь или болезненное состояние, которое надо лечить. Таким образом, получается, что те, кто провозглашает евреев изначально «нездоровой расой», как минимум в чем-то правы.

Но вот тут и возникает вопрос о том, насколько всё же Фрейд сам был в здравом уме, когда писал этот очерк. С одной стороны, все свидетельства современников говорят о том, что едва ли не до последней минуты жизни он не проявлял никаких признаков старческой деменции или даже ослабления интеллекта. С другой стороны, он сам признаётся в очерке, что его творческие силы в период его написания уже далеко не те, что прежде, — это во-первых. Во-вторых, возраст, в котором создавался «Моисей и монотеизм» (78–82 года), почти всегда сопровождается теми или иными психическими изменениями. В-третьих, мучившие Фрейда в этот период подчас совершенно адские боли не могли не способствовать этим изменениям (если они были), обостряя их. Наконец, в-четвертых, усилившаяся в немецкоязычном мире антисемитская пропаганда, постоянные публикации в прессе различных материалов, проповедующих превосходство «высшей» арийской расы и неполноценность еврейской, так или иначе не могли влиять на взгляды и самоощущение любого, кто их читал, включая евреев.