Константин радостно приветствовал меня и лишь слегка нахмурился, когда я объяснила, зачем пожаловала.

— Верно, нам очень необходимы материалы, — согласился он, — хотя я бы предпочел, чтобы вы оба помогали здесь. Впрочем, таково пожелание учителя.

Он позвал Витторио, вместе с другими мальчиками очищавшего штукатурку от грязи и паутины, и отослал его ко мне. Радость молодого подмастерья при известии о том, что ему предстоит вместо нудной работы прогулка, пускай и кратковременная, на рынок, была заразительна. Поэтому и я была в приподнятом настроении, когда второй раз за день выходила через ворота замка в город.

— Думаешь, мы успеем посмотреть на жонглеров? — взволнованно осведомился Витторио. Мы, идя в сторону главной площади, где каждый день шла бойкая торговля, везли тележку по узким мощеным дорожкам. Ему приходилось прилагать немало усилий, чтобы катить ее ровно, ибо от радостного предвкушения он скакал, точно жеребенок, при первом морозном ветре.

Я с сожалением покачала головой.

— Не в этот раз, — сказала я ему. — Мы нужны учителю и Константину и поэтому должны вернуться как можно скорей. Мы купим указанные в списке материалы и сразу отправимся обратно в замок, в мастерскую.

Он приуныл, и я чуть смягчилась.

— Ты можешь остаться у тележки и несколько минут посмотреть их представление, пока я буду у аптекаря, — предложила я ему.

Витторио издал радостный вопль, и я улыбнулась в ответ.

Громыхание деревянных колес по камню гулким эхом отдавалось на стоящих вдоль извилистых улиц лавках и домах, возведенных друг над другом. Здесь здания располагались так близко и возносились так высоко, что неба почти не было видно — была видна только узкая синяя полоска между сохнущим бельем, повешенным поперек улицы между домами. Однако даже скрип нашей тележки едва был слышен среди призывных криков торговцев, смеха и возгласов мужчин и женщин, редкого раздраженного плача ребенка.

Поэтому, хоть Витторио и говорил, идя рядом со мной, беседовать было практически невозможно. Впрочем, его, казалось, вовсе не заботило, что я едва отвечаю ему; судя по всему, он был просто рад тому, что избавился, пускай всего на час-другой, от своих обязанностей. Вот почему, когда мы шли, он без умолку болтал, а я молчаливо обдумывала слова учителя, сказанные им в ответ на мое предупреждение насчет графини.

«Ревнуешь?» — При этом воспоминании мои щеки залила краска. Он так произнес это словно, как будто за моей тревогой об учителе стояло нечто большее. Я была убеждена, что она приложила руку к убийству графа; да и сам Леонардо предположил, что ей известны те два разносчика. Что еще могла я подумать, кроме того, что ее интерес к учителю не сулит ничего хорошего? Он же должен понимать, что мною двигала тревога за него. Ревность предполагает другие, более глубокие чувства, их-то я точно к нему не испытываю.

Я с негодованием отмахнулась от этих мыслей и сосредоточила свое внимание на шуме вокруг меня. Как мощная океанская волна, он поглотил меня, позволив мне отрешиться от всего, чему я была очень рада. Здесь было столько же красок, сколько и на палитре художника — яркие флаги и свежее белое белье, с силой бьющееся о балконы; нарядные юноши в разноцветных коротких штанах и жакетах красных, желтых и зеленых тонов. Изумрудные фрукты и овощи, падавшие из бочек и корзин — радужное многоцветье на спокойном фоне желтовато-коричневых, красновато-коричневых и коричневых зданий.

Я глубоко вздохнула, и мою грудь наполнили распространяющиеся повсюду ароматы свежих цветов, хлеба, дыма. И менее приятная вонь жареного лука, навоза и гниющих отбросов. Удивительно у всякого города есть собственный запах. Я поняла, что соскучилась по городской жизни.

Ибо мы, подмастерья, редко покидали пределы замка, только по праздникам. Я могла по пальцам на одной руке пересчитать, сколько раз посетила рынок с тех пор, как попала в Милан. И то всегда в сопровождении Константина либо кого-нибудь из товарищей и с единственной целью — приобрести указанные Леонардо материалы. Но хотя мы не могли ходить туда, куда хотели, каждая прогулка была настоящим приключением.

Когда мы дошли до рыночной площади, я уже почти свыклась с шумом. Приложив руку ко рту, я позвала Витторио за собой.

В мастерской изготовителя свечек мы нашли воск. В достаточном количестве, чтобы можно было повесить многочисленные трафареты на стенах. В мастерской дубильщика мы приобрели кипу душистых шкур неизвестного происхождения, но подходящих нам. Также у него нашлась прекрасная свиная щетина — белая, для лучших кистей, — и ее мы тоже купили. Мы загрузили этим товаром нашу корзину и повезли тележку к аптеке.

— Смотри, жонглеры! — воскликнул Витторио, когда мы набрели на трех карликов в ярких разноцветных костюмах, подбрасывающих разные предметы перед благодарной толпой. — Пожалуйста, Дино, ты обещал!

Эта троица была столь искусна, что мне самой стоило большого труда оторвать от них свой взгляд. Я неохотно оставила мальчика одного, строго-настрого наказав ему не выпускать из вида тележку, и вошла в аптеку, тускло освещенное небольшое помещение у площади. Ее хозяин, лысеющий мужчина с черными зубами, считал Леонардо своим лучшим покупателем, и тем не менее постоянно, когда речь заходила о минералах, пытался надуть его, предлагая худшие образцы.

— Не понимаю, почему вы не верите мне, — жалобно хныкал он, когда я, выйдя на улицу, рассматривала каждый камень при солнечном свете.

Не обращая внимания на жалобы, я беспощадно отбрасывала камни с многочисленными примесями. Поспорив насчет цены, этому искусству я научилась у своей матушки, мы ударили по рукам. Держа свертки в руке, я вышла на улицу, чтобы позвать Витторио.

Сначала я не увидела ни его, ни тележки. Сердце у меня бешено забилось, поскольку мне тут же вообразилось самое худшее. Что, если Витторио постигла та же судьба, что и несчастного Лоренцо, либо он исчез так же, как второй разносчик, Ренальдо? Или, возможно, он лежит мертвым в ближайшей аллее и из его юного тела торчит нож?

Затем толпа на мгновение раздвинулась, и я увидела его на некотором отдалении от того места, где оставила. Опершись на тележку, он смеялся и рукоплескал трюкам жонглеров. Облегченно вздохнув, я махнула ему рукой. Он заметил меня и изобразил на своем лице мольбу, прося задержаться еще на несколько минут; когда же я отрицательно покачала головой, он в отчаянии взмахнул рукой и послушно повез тележку в мою сторону.

Смотря на него, я вдруг почувствовала, что за мной наблюдают. Шею закололо, и я обернулась в том направлении, откуда, казалось, исходило беспокоящее меня чувство. Сперва я ничего не увидела, только кружащуюся толпу, и никого, кто бы смотрел по сторонам. Затем, поворачиваясь, я заметила краем глаза знакомое и в то же время неприятное лицо.

Я открыла рот от изумления и заморгала глазами. Лицо внезапно исчезло, и я спросила себя, не привиделось ли оно мне. Впрочем, не было никаких сомнений в том, кому принадлежали эти рыжие волосы, костлявое лицо и полные губы, это жестокое выражение. Это Ренальдо, сказала я себе. Итак, он не мертв. Неужели ему удалось уйти от убийцы Лоренцо? Или они с Лоренцо были убийцами графа? Не попытался ли он избавиться от свидетеля, ударив дубинкой Лоренцо и бросив его умирать? Не попытался ли избежать наказания, тайно покинув пределы замка?

Какова бы ни была его роль, враждебность его по отношению ко мне не нуждалась в объяснении. И я так увлеклась, отыскивая его взглядом среди толпы, что совершенно забыла про Витторио и вспомнила о нем лишь тогда, когда он схватил меня за плечо. Я вскрикнула и чуть не выронила пакет с минералами, за которые так яростно торговалась.

— Куда ты смотришь? — с интересом осведомился он, вертя головой по сторонам и стараясь обнаружить то, что привлекло в толпе мое внимание.

Я быстро прикинула, стоит ли мне довериться ему. Разумеется, я не скажу ему всей правды, однако, поскольку Ренальдо видел его со мной, ему, пожалуй, лучше сообщить о том, что за нами следят, вероятно, даже преследуют. Мое молчание тоже, вероятно, не убережет его от опасности. С другой стороны, нет нужды попусту пугать юношу.