Тетка не ответила, молча встала — она была словоохотлива, ей трудно было молчать, — сходила умыться, оделась, взяла чемодан и молча пошла к двери.

— Вы куда? — спросила Анна, в ее голосе прозвучала угроза, — спросила так, что тетка вынуждена была остановиться.

— На рынок, — ответила тетка, стараясь говорить как можно независимее.

— Не пущу…

Анна не сказала больше ничего, но тетка поняла, что пойти ей на рынок не удастся, в тоне Анны звучало что-то такое, с чем тетка не могла совладать.

— Да у меня и денег на дорогу не хватит, — несмело проговорила она, робея почему-то перед племянницей.

— Добавлю, — сказала Анна. — Доедете.

Тетка нерешительно потопталась на месте, посмотрела на спящую Женечку и неожиданно всхлипнула.

— Когда дочь оставляла — не принципиальничала!

Для тетки это было трудное, малодоступное слово, но она нашла его где-то в глубинах своей памяти и правильно употребила, вложив в него достаточную долю иронии.

Анна тоже задумчиво посмотрела на дочь.

— Я ведь не гулять от нее ушла…

— Да ведь и я брала ее не на радость, — сказала тетка. — Самой жрать было нечего.

— Я расплачусь, — тихо сказала Анна.

— Вот и расплачивайся, — сказала тетка. — Мне тоже надо наверстывать, что за войну потеряла.

— Только не так, — сказала Анна. — Торговать я вам в Суроже не позволю.

— Так люди мне еще спасибо скажут… — Тетка кинула на Анну пытливый взгляд. — Схожу на рынок?

— Нет, — сказала Анна. — Я вам на чужом горе наживаться не дам.

Тетка зло посмотрела на Анну.

— Неблагодарная ты!

— Ладно.

— Уеду. Сейчас же уеду.

— Ну что ж…

Тетка подхватила чемоданы.

— Подавись ты моим добром!

— А вы не волнуйтесь, — негромко сказала Анна. — Ваши кулечки я обратно сложила. Что вчера съедено, того не вернешь, конечно, а остальное в чемодане.

— Сам не гам и другому не дам? — Тетка остановилась на пороге, тряхнула чемоданами. — Автобусы у вас ходют?

— Ходят.

Тетка еще раз тряхнула чемоданами.

— Хоть донести помоги, тяжело ведь!

— Это я могу…

Анна взяла у нее из рук один из чемоданов.

— Ну спасибо тебе, Нюрочка, — высказалась тетка еще раз. — Добро — оно всегда забывается. Пеняй потом на себя, хлеб за брюхом не ходит…

Анна не хотела отвечать. Довела тетку до автобусной остановки, внесла чемодан в автобус, сунулась было в карман за кошельком — она ж обещала тетке дать на дорогу, — но та заметила ее движение и сердито махнула рукой.

— На свои доеду, не нужно.

Анна кивнула ей — ладно, мол, и выпрыгнула из автобуса. Выпрыгнула и только что не побежала домой — Женечка могла вот-вот проснуться.

В сенях навстречу ей вышла хозяйка.

Они встретились глазами.

— Проводила? — спросила Евдокия Тихоновна.

— Проводила.

— Ну и не расстраивайся, — сказала ей Евдокия Тихоновна. — Компот сладок, только уваженье от людей слаще того компоту.

Видеть Петухова Анне пришлось еще лишь один раз. В самом начале 1946 года Богаткина и Гончарову вызвали на совещание в Пронск.

Анна и Богаткин приехали в управление прямо с поезда, было еще рано, немногие опередили сурожцев, но Петухов уже сидел в единственном стоявшем за столом кресле, поставленном, вероятно, специально для Петухова.

Анна увидела его и ужаснулась, это был другой человек, осталась лишь половина того Петухова, которого она видела год назад, — он как бы уменьшился в размерах, еще больше похудел, посерел, сморщился.

К удивлению Анны, он узнал ее.

— Эй, Сурож, Сурож! — позвал Петухов хрипловатым глухим голосом. — Агроном из Сурожа, подите-ка сюда…

Руки Петухова лежали на столе, он повернул кверху худую большую ладонь, и Анна положила на нее свои пальцы.

— Как вы там? — Петухов слабо пожал ее руку. — Не обижают?

Анна улыбнулась.

— Кто меня обидит? Я сама любого обижу…

Но Петухов не улыбнулся в ответ.

— Правильно, — серьезно произнес он. — Не давайте себя обижать…

В совещании участвовали представители многих областных организаций. Петухов был не мастер говорить речи, но было видно, что он знает, чего хочет от людей Он беспощадно обрывал каждого, кто увлекался общими словами.

— Вы мне о всемирно-исторических победах не толкуйте, — останавливал он оратора. — Вы скажите лучше, сколько вы тракторов отремонтировали?

Оратор начинал говорить о тракторном парке, о недостатке запасных частей…

— Сколько, сколько? — перебивал Петухов. — У вас всего четыре трактора да ваш язык на ходу, а вам известно, что в колхозе «Авангард», в овраге за кузницей, лежат в земле три ящика с запасными частями, закопанные перед приходом немцев?

Можно было подумать, что этот безногий человек самолично обошел все поля своей области. Он злился, раздражался, грубил, но ему многое прощалось…

Волков ему поддакивал, соглашался, но нет-нет, да и поправлял. Петухов воплощал в себе бурю и натиск, а Волков был само благоразумие.

По существу, спор на совещании и шел между Петуховым и Волковым.

Петухов требовал засеять весь яровой клин.

— На себе пахать, а засеять!

— А убирать?

— Уберем!

— Людей мало, сеять надо столько, сколько сможем убрать…

Анна жалела Петухова. Женским своим сердцем она понимала, как неймется ему на поруганной пронской земле собрать золотой урожай.

— Разбазарили землю, роздали по рукам, трудодни начисляются всем подряд, — отрывисто говорил Петухов. — Опять стали жить хуторами. Объединять надо мелкие хозяйства, сливать…

— Все это правильно, Иван Александрович, — соглашался Волков. — Но под носом у себя еще кое-как ковыряются, а на большом поле — поди уследи! Подъем экономики обеспечит и рост общественного самосознания. Закон экономического развития. Этап за этапом. Нельзя перепрыгнуть через самих себя.

— Ладно, — сказал Петухов. — У нас не теоретический спор. Вот что, товарищи из районов. Чтобы через две недели по каждому колхозу был план севооборота. Списочки инвентаря и тягла. Все как есть! Не считайте тракторов, которые бездействуют, и не прячьте лошадей, на которых ездите на базар…

Анна видела, она хорошо видела, что Петухов умирает. Достаточно было вспомнить, каким был он год назад, чтобы понять, что ему остались считанные дни. Анна встречала таких людей на фронте. Смертельно раненные, они в упор, до последнего патрона били по врагу. Маленький, сморщенный, жалкий, не то сидел, не то стоял этот обрубок человека в своем кресле и неистово боролся за урожай. За урожай, который ему не придется собирать.

После совещания Петухов задержал Анну:

— Товарищ Гончарова, вы не очень спешите? Останьтесь. Поговорим.

Все уже расходились. Кто-то торопился на поезд, кто-то спешил домой. Анна остановилась.

Вместе с ней к Петухову подошел Волков.

— Вы идите, Геннадий Павлович, — сказал Петухов. — Хочу потолковать с агрономом Гончаровой. О ее делах.

Волков неуверенно взглянул на Петухова.

— Я не спешу. Побуду с вами, пока придет Ольга Антоновна.

Он стоял, спокойный, здоровый, сильный. Анна не понимала, почему ей кажется, что он точно заискивает перед больным, тщедушным и плохо владеющим собой Петуховым.

— Не надо, — ответил Петухов, раздражаясь.

Волков недоверчиво поглядел на Анну.

— Остаетесь?

Он пожал руку Петухову и Анне и спокойно, не торопясь, пошел прочь из комнаты.

Под потолком светились два белых матовых шара, теснились сдвинутые стулья, на скатерти валялись скомканные записочки, и посреди этого беспорядка один как перст торчал над столом Петухов.

— Да-а… — неопределенно протянул он, не глядя на Анну.

Должно быть, ему было не по себе, и она вдруг поняла — от него исходило ощущение отрешенности от окружающего, должно быть, Петухов понимал, что он уже не жилец на этом свете.

— Садитесь, — спохватился он.