Волков подержал рюмку в руке и отставил.
— Соблазнительно, но на работе не пью.
С сожалением, как показалось Анне, отставил, и она так и не поняла, что им движет — нежелание нарушать правила или желание порисоваться.
XXXII
В комнате плавал сумрак, тот неясный полусвет, когда кажется, что остановилось время. Лучшее время для того дремотного состояния души, когда ни о чем не думается и ничего не хочется.
Что ее разбудило?
Рядом спал Алексей. Спал крепко, беспробудно, как и должны спать сильные, утомившиеся за день мужчины. Он всегда ложился у стенки, чтобы утром не мешать Анне вставать. Она поднималась намного раньше мужа.
Анна встала, босиком прошла к окну, отдернула занавеску. За окном стелился такой же неясный предутренний полусвет. Часов пять, должно быть…
И тут же зазвонил будильник. Вечером она сама завела его на пять часов. Она остановила звонок, но за стенкой уже завозилась свекровь.
Анна торопливо оделась, вышла из горницы, но и свекровь была уже одета, хотя, возможно, она так одетой и спала. Она часто спала не раздеваясь.
Старуха исподлобья взглянула на невестку.
— Торопишься?
— Я подою, подою, — сказала Анна. — Спите.
Достала из печки чугун с теплой водой, плеснула в ведро воды, перекинула через плечо полотенце, подхватила подойник, побежала в сарай.
Машка покосилась на нее блестящим агатовым глазом.
— Здравствуй, здравствуй, Машуля, — ласково и нараспев поздоровалась Анна с коровой. Заглянула в кормушку, там еще полно было сена. Подоила, занесла молоко в дом, процедила.
— Разлейте, мама, по махоткам.
Накинула жакет, по утрам было уже знобко, вышла на крыльцо.
Деревня только-только просыпалась, небо начинало голубеть, пушистый белый дымок шевелился еще не над всеми избами.
Поздно встают, подумалось Анне. Уж больно вольготно себя чувствуют. Так недолго и…
Чего она опасается, она так и не досказала себе. Свернула в прогон и побежала на взгорок, совсем как девочка, торопясь поскорее скрыться в толпе березок, росших перед Кудеяровой горой. За Кудеяровой горой тянулся озимый клин, который Тимка обещал запахать сегодня к утру.
Впрочем, нет, не Тимка, Тимкой его звали только девушки. Он был предметом вожделения чуть ли не всех девок в округе. Красивый, холостой, еще молодой, умеющий держаться, как положено, и на людях, и без людей, отличный баянист… А вообще-то он был товарищ Кудрявцев. Лучший тракторист. Слава его вполне заслуженна. Не было еще случая, чтобы Кудрявцев не выполнил своих обязательств. Сказано — сделано. Одних премий наполучал больше, чем все остальные трактористы вместе.
Трактор стрекотал все ближе и ближе. Этот стрекот будоражил, тревожил Анну. Она шла быстрым шагом, побежать не позволяло чувство собственного достоинства. Она все-таки ощущала свое превосходство над Кудрявцевым, он был трактористом, а она агрономом, работу она у него принимала, а не он у нее.
Она поднялась на гору… Гора! Зимой с нее хорошо бежать на лыжах… Вгляделась.
Молодец! Хозяин своему слову…
Не иначе как Тимка со своим напарником Мотовиловым работали всю ночь. Мотовилова не видно, должно быть, ушел или отдыхал в кустах. Вел трактор Кудрявцев. Гектара три осталось ему. Громадное поле вспахано, подготовлено под озимый сев.
Молодцы!
Тут уж нельзя было удержаться. Анна побежала с горы. Приятно первыми в районе закончить осенний сев. А уж Кузьмич будет рад! Сегодня же начнет составлять рапорт райкому и райисполкому.
Анна пошла вдоль поля. Пашня ровна и пушиста, как ковер. Она подумала, что не мешало бы премировать трактористов.
В траве желтели редкие лютики. Она сорвала один, повертела стебелек пальцами. Неказистый цветок, но миленький А ведь ядовит…
Кудрявцев развернулся, заметил Гончарову, помахал ей рукой.
Она остановилась, дождалась его.
— Привет, Анна Андреевна! Ну как?
— Что как?
— Ажур?
Анна улыбнулась.
— Ажур, ажур!
Не проехал — проплыл мимо нее. Точно и не работал ночью. И ведь пойдет вечером на бугор, будет играть без устали, и девки будут обмирать возле него, а потом тряхнет баяном, прихватит одну…
Анне неприятно думать об этом. Тимка не обижал девок, во всяком случае, ни одна не жаловалась, но молва приписывала ему множество побед. А может, просто сплетники сочиняют?
Пиджак натянулся на сильных плечах тракториста, меж лопаток проступила темная полоска… Она невольно пошла за трактором. Тимка точно тянул ее за собою.
Но дело было делом. Принимать поле от Кудрявцева приходилось ей, и никому другому. В кармане жакетки лежал складной металлический метр. Она достала его, распрямила, погрузила в землю.
Метр ушел неглубоко, наверно, поторопилась. Анна вытянула линейку и снова погрузила ее в землю.
— Нет, все равно мелко…
Тогда она отошла на середину поля. Мелко! Отошла шагов на тридцать в сторону. Мелко! Еще дальше. Все то же…
Чистый обман.
Анна быстро пошла к Кудрявцеву. Тяжело дыша, с минуту она молча шла за трактором.
— Тимофей Иваныч… — негромко позвала Анна. — Остановись!
Он разом выключил мотор. Спрыгнул, подбежал к Анне.
— Что, Анна Андреевна?
Ей трудно говорить.
— Отойдем, — сказала она.
Кудрявцев взглянул на нее, заторопился. Они вышли на опушку березовой рощицы.
— Сядем, — устало произнесла Анна.
— А может, подальше? — спросил Кудрявцев, указывая куда-то поближе к кустам.
— Нет, — сказала Анна.
Кудрявцев бросил на траву пиджак.
— Садитесь, Анна Андреевна.
Она села, потупилась. Трудно начинать. Предстоял нелегкий разговор, это она хорошо понимала. Щеки ее порозовели, она показалась сейчас Кудрявцеву гораздо моложе своих лет.
Он придвинулся, положил ей на плечо руку.
Анна даже не отстранилась, не сбросила руку, только удивленно подняла голову.
— Вы что?
— Анна Андреевна, я — могила…
— Тимофей Иваныч!
Он вдруг сообразил, что ошибся, убрал руку.
— Извините, Анна Андреевна…
— Нет уж! Разочаровалась я в вас… — Анна вздохнула. — Придется перепахать, Тимофей Иваныч.
Он опять не понял.
— Что?
— Придется перепахать. Весь клин. Глубина не та! Такую работу я не приму.
— Да вы смеетесь, Анна Андреевна?
Он не принял ее слова всерьез. Он еще не знал, чего она от него хочет, но принять такие слова всерьез не мог. Не захочет же она отбросить колхоз назад. Такого еще не бывало, чтобы заставили его перепахивать озимый клин. Кудрявцев вспахал — это Кудрявцев вспахал. Его имя — гарантия качества.
— Придется перепахать, Тимофей Иваныч, — повторила Анна. — Такую вспашку я не приму. Нужно гораздо глубже. Будем считать, что вы еще не начинали.
Ей не просто было это сказать. Поспелов закачается, когда узнает. Вчера он при ней звонил в райком, обещал закончить сев раньше срока. Он из-за одного страха перед райкомом согласится принять у Кудрявцева работу. Но Анна на это не согласится.
Кудрявцев встал.
— Нет, — сказал он. — Не буду.
— Будете, Тимофей Иваныч.
Анна посмотрела на него так, точно просила невесть о каком личном одолжении.
— Нет, — повторил Кудрявцев.
— А я не приму, — сказала Анна.
— Без вас примут, — сказал Кудрявцев.
— Нет, — отрезала Анна.
Она сорвала отцветшую ромашку и принялась теребить в руках.
— Вы только подумайте, Тимофей Иваныч, — заговорила она, не поднимая головы. — Полное нарушение правил. Какой же будет у нас урожай? Люди будут винить погоду, но я-то буду знать…
— Больше такое не повторится, — угрюмо сказал Кудрявцев.
— Нет, нет, — возразила Анна. — Я это поле не приму.
— Бросьте, — сказал Кудрявцев. — У меня тоже самолюбие.
— А вас еще на орден собираются представлять!
— Вот потому и не могу, — сказал Кудрявцев. — Простите на этот раз, за мной не пропадет.
— Не могу.
