Анна понимала, ему обидно, что приходится приспосабливаться к положению жены.

Так, не помирившись с ним, она и уехала через несколько дней в Сурож.

Тарабрин торопил с переездом. Опять приходилось жить на два дома. Опять дети без материнского присмотра. Но теперь спокойнее. Родных внуков Надежда Никоновна не обижала.

Анна остановилась у Ксенофонтовых. Она не порывала знакомства с Евдокией Тихоновной. Не часто, но от случая к случаю обязательно заглядывала к ней, наезжая в Сурож. То заночует, то гостинца пришлет. Махотку сметаны, творожку, масла.

Евдокия Тихоновна охотно приняла Анну.

— Милости просим, Анечка. Теперь ты эвон какое начальство! Гришка мой и тот за тебя голосовал…

Гриша Ксенофонтов тоже был коммунистом. Работал все там же, в мастерских, только теперь они были не эмтээсовские, а эртээсовские. Он стал совсем взрослым, работал не токарем, а механиком, успел кончить заочный техникум, стал вполне солидным человеком, но по-прежнему приносил весь свой заработок матери. Сама Евдокия Тихоновна ушла на пенсию, пеклась только о сыне, хотя дело находила себе всегда.

Анна у Ксенофонтовых чувствовала себя как дома.

— Живи, сколь ни захочешь, хоть одна, хоть всей семьей, — сказала ей тетя Дуся. — Все равно не задержишься. Только послушай моего совету. Переедешь, живи открыто, у всех на виду. Ты теперь человек видный, и пусть тебя всем будет видно, И тебе легче, и люди в тебе уверенней будут.

Она была простой человек, тетя Дуся, простой, но умный, знала: уважение людей в темноте да украдкою не найдешь.

Сам Семен Евграфович Жуков, председатель райисполкома, повез Анну по городу. Как ни разросся город, а жилья не хватало.

Теперь Анна поселилась недалеко от райкома. Две комнаты, кухня, прихожая.

— Это временно, Анна Андреевна, — утешил ее Жуков. — Будем подыскивать.

— Зачем? — возразила Анна. — Обойдемся.

— Тесно, — не соглашался Жуков. — Трое детей, муж, свекровь…

— Не трое, а двое. Третья в Пронске. Я человек неизбалованный.

Жуков хитренько на нее поглядел.

— Там будет видно…

Алексея не столько занимала квартира, сколько его будущая работа.

— На маслозаводе свободно место бухгалтера, — сказала Анна. — Иван Степанович предлагает его тебе. Я бы на твоем месте взяла.

— Ты берешь все, что ни предложат…

Алексей поворчал, потом пошел с Анной обедать, потребовал «сто грамм», повторил, смягчился, остался ночевать в городе и на другой день поехал с женой в «Рассвет» в спокойном и даже благодушном настроении.

Надежде Никоновне сказали, что надо собираться.

— А корову есть куда ставить? — осведомилась свекровь.

Алексей задумался. Про корову-то он и забыл! Но Анна, оказывается, отлично о ней помнила.

— Коровы не будет, — сказала она. — Все.

— То есть как не будет? — всполошилась свекровь. — Без коровы я не поеду!

— Не будет, — повторила Анна, глядя на мужа. — Это надо только представить! Новоизбранный секретарь перебирается в город и ведет за собой на веревке корову.

— Аня права, — сказал Алексей. — Нельзя с коровой.

— Все равно не отдам! — закричала Надежда Никоновна. — О детях нужно думать, а не о людях. Корова моя, я беру!

— Корова куплена на мои деньги, — медленно произнесла Анна, — и корова останется в колхозе.

— Вы не правы, мама, — сказал Алексей. — Конечно, вам будет скучно, но корову придется продать.

— Не продать, а отдать, — поправила Анна.

— Как — отдать?

— Очень просто. Бесплатно отдать колхозу.

— С какой стати?

Анна глядела как бы сквозь мужа. Она так стиснула губы, что они побелели, и Алексей только в этот момент понял, какая она упрямая Не жена, а какой-то дьявол Разве такая будет уважать мужа?…

Ему на помощь пришла Надежда Никоновна.

— Тебе и так сделали скидку! — крикнула она Анне. — Других берут с коровой, с избой! А тебя с каким приданым взяли? С девкой, да еще неизвестно чьей!

Анна точно окаменела. Она медленно пошла к двери. Алексей подумал, что она насовсем уходит. У него вдруг перехватило дыхание. Он не хотел ее терять Она нравилась ему теперь гораздо меньше, чем тогда, когда он женился, но он уже привык жить с ней, жить с ней ему было легче.

— Заткнись! — прикрикнул он на мать. — Не ты покупала…

Анна остановилась на пороге, посмотрела на мужа, на свекровь.

— Вот вам бог, а вот порог, — негромко, но очень отчетливо и удивительно спокойно сказала она. — Хотите жить по-своему, можете уходить.

Она вышла в кухню. Притихшие и нахохлившиеся, как воробьи, сидели у печки дети.

— Ниночка, — вполголоса обратилась она к дочери. — Сбегай, умница, за Василием Кузьмичом…

Ниночка вернулась вместе с Поспеловым. Он пришел встревоженный, нарочито спокойный, должно быть, Ниночка сказала что-то о ссоре Но в доме было тихо. Поспелов вопросительно посмотрел на Анну.

— Пройдемте в кухню, — пригласила она.

Свекровь сидела у стола, опустив голову. Алексей стоял у окна.

— Вот какое дело, Василий Кузьмич, — стараясь говорить как можно бодрей, обратилась к нему Анна. — Мы тут обсудили между собой и решили отдать Машку. Она еще добрая корова, послужит колхозу. Это наш, так сказать, подарок колхозу. За все доброе. Пришлите кого-нибудь сейчас с фермы, пусть заберут.

Сперва Анне показалось, что ее работа в райкоме мало чем отличается от работы в отделе сельского хозяйства. Те же бумажки, те же заседания, то же сидение в канцелярии Но постепенно она начала улавливать разницу.

Для Анны ее новая деятельность была как бы скачком от арифметики к алгебре. До сих пор она оперировала простыми числами, и решение всех задач определялось элементарными правилами арифметики, теперь ей приходилось решать уравнения, иногда весьма сложные уравнения, приходилось извлекать корни и находить многие неизвестные.

Когда Анна училась в школе, алгебра при первом знакомстве поразила ее своей отвлеченностью, лишь постепенно она постигла конкретный характер ее обобщений. Так было и с партийной работой. Было множество частных случаев, они стекались в райком отовсюду, принималось множество частных и совершенно конкретных решений, но каждое частное решение было в то же время и обобщением, каждое решение, чего бы оно ни касалось, становилось одновременно формулой, дававшей направление последующим решениям. Но если математики имеют дело с числами и цифрами, партийные работники соприкасаются с реальными событиями и живыми людьми.

На этот раз Анна нелегко обживалась в Суроже. С первых же дней на нее легла громадная ответственность — она ее сразу ощутила, а знаний, опыта, умения разбираться в обстановке было еще недостаточно Иногда она ловила себя на том, что смотрит Тарабрину в рот, как делают это ученики, чающие от учителя истины.

Двоякое впечатление производил на нее Тарабрин С одной стороны, опытный работник, умеющий принимать решения и разбираться в людях. С другой стороны, с каждым днем ей юсе заметнее в нем какое-то окостенение В районе он работал давно, к нему все привыкли, и он ко всем привык и, главное, привык быть для всех непререкаемым авторитетом. Он был умен, это было несомненно, но, к сожалению, сам-то он думал, что его окружают разве что только не дураки.

Бюро райкома состояло из очень разных людей, был здесь и председатель райисполкома Жуков, казавшийся Анне добродушным и весьма покладистым человеком, и директор леспромхоза Ванюшин, как говорили, «самый богатый человек в районе», державшийся несколько особняком — леспромхоз был в районе наиболее рентабельным предприятием, подчиненным непосредственно области, и редактор газеты Добровольский, молчаливый, не в пример большинству журналистов, и, кажется, очень добрый человек, и третий секретарь Щетинин, сочетавший в себе прилежание и суетливость…

Все они казались неплохими людьми, со всеми можно было работать, но Анне претило, что все они слишком послушны Тарабрину. Во всяком случае, никто не пытался спорить с Тарабриным, если даже держался, как замечала иногда Анна, иного мнения.