— Как на свадьбе, — сказал Угримов. — Только б пришли!
Нет, нет, все-таки чего-то не хватало!
— Славка, Славка! — зовет Васька Носиков, пацан из самых маленьких, учится в третьем классе, но всегда околачивается возле взрослых, шмыгая носом и приплясывая босиком у двери. — Тебя Митька кличет, скорей!
— Какой еще Митька?
— Комиссар!
У крыльца на поджаром мухортом жеребце гарцует бесшабашный Митька Еремеев, волостной военный комиссар, член волостной директории, один из любимцев Быстрова.
— Собираете такой митинг, а главное не предусмотрели…
Он великолепен — в зеленой фуражке с высоким околышем, в синем доломане с медными пуговицами, в узких малиновых чикчирах… Будто из оперетты. Но он далеко не опереточный персонаж. Его не взяли в армию потому, что он хром, у него нет ступни, об этом мало кто знает, но в семнадцатом году он вышел один навстречу отряду стражников, присланных комиссаром Временного правительства из Орла для усмирения мужиков, затеявшах дележ помещичьих земель, и угрозами и уговорами заставил отряд повернуть обратно в город.
Еремеев склоняется с седла, протягивает Славе руку.
— Здравствуй.
Расстегивает свою гусарскую куртку и вытягивает из-за пазухи полотнище кумача.
— Возьми. Лозунг текущего момента.
Круто заворачивает жеребца и скачет по аллее среди кустов цветущей сирени.
— Чего он? — кричит Терешкин из зала.
Славушка разворачивает полотнище.
«Все силы на разгром Врангеля!»
— Да, не предусмотрели, — сознается он. — Это надо над самой сценой…
Теперь все в порядке!
Славушка еще раз спрыгивает вниз, еще раз придирчиво осматривает сцену, еще раз перечитывает лозунг и…
И все-таки чего-то не хватает!
— Чего ты такой сумной? — спрашивает Угримов. — Давай по куску гуся?
— Ты что? — возмущается Славушка. — Это же общее!
Лозунг очень кстати, но…
Товарищи с неудовольствием смотрят на Славушку.
И тут появляется Быстров!
Крутя веточку сирени, на мгновение задерживается в дверях, окидывает зал внимательным взглядом и подходит к сцене.
— Готовитесь?
— А вдруг… — Слава недоговаривает.
— Придут, — уверенно отвечает Быстров. — Не могут не прийти. Закономерность времени. Молодежь не может быть в стороне.
Но вот и Быстров задумывается.
— Что, Степан Кузьмич?
— Чего-то… не хватает, чего-то здесь не хватает.
— Чего? — спрашивает Слава.
— Ленина! Быстро, бегом, скажете: я велел. Снимете, и прямо сюда!
Бегут все, даже Угримов. Бегут так, точно от этого зависит успех всего дела.
Врываются в исполком.
— Вы что, очумели?
— Степан Кузьмич велел!
Осторожно снимают со стены портрет Ленина и торжественно несут…
Скорее, скорее! Только бы не поломать раму, не разбить стекло…
Моисеев ставит табуретку, Угримов держит портрет, Слава подает проволоку, и Коля укрепляет портрет посреди цветущего леса.
Ленин чуть улыбается, портрет колышется, и кажется, что Ленин дышит.
— Вот теперь все на месте!
— А как же без Ленина? — подтверждает Быстров. — Все вместе, а он впереди!
Да, теперь все на месте, и Славушка выходит на крыльцо.
Где же делегаты? Указано всем сельсоветам от каждых десяти человек в возрасте от четырнадцати до двадцати прислать своего представителя. Так где же они?
Идут!
Саплин? Да, Саплин. Но кто еще с ним?… И сколько! Целая ватага… Пять, шесть… десять, пятнадцать… Человек тридцать!… И подальше еще… И еще…
Полдень. Народ аккуратный. Молодая Советская власть. Зал полон. Заняты все скамейки. Со стороны поглядеть — смешная аудитория. Двадцатилетние взрослые парни и четырнадцатилетние подростки. Девушек наперечет, только из Успенского да из Корсунского несколько школьниц. Парни в заношенных солдатских гимнастерках, в холстинных рубахах, в чунях, в сапогах никого, подростки одеты получше, есть даже в сапожках, принаряжены мамками и папками.
Моисеев записывает делегатов, их уже больше двухсот.
Славушка с надеждой поглядывает на Быстрова:
— Степан Кузьмич…
Но тот бросает их, нескольких ребят, которых приметил и приветил еще с прошлой осени, бросает в глубокую воду.
— Я пойду, — говорит он. — Сами справитесь, приду попозже…
— Степан Кузьмич!…
— Привыкайте к самостоятельности. — И уходит…
Славушка чувствует себя капитаном на тонущем корабле среди бурного моря…
Делегаты все подходят и подходят. Моисеев регистрирует.
— Товарищи, конференцию молодежи Успенской волости…
«Интернационал». Вчера Славушка целый день зубрил текст, до сих пор знает нетвердо: «Вставай, проклятьем заклейменный…» Потом — «Молодая гвардия». Выборы президиума. «Называйте, товарищи, кандидатов…» Как бы не так. Тут он едва не совершил крупную политическую ошибку. «Кто намечен в президиум?» — спросил вчера Быстров. «Кого назовут…» — «Ты что, в уме? Пустить на самотек? Да еще перед беспартийными? Нет, так не делается. Заранее наметьте кандидатов, и пусть кто-нибудь с места предложит список…» Вчера же вечером наметили президиум.
Список у Моисеева. «Какие у кого предложения?» — «Ваша фамилия? Моисеев?… Слово товарищу Моисееву». Повестка дня — «Текущий момент и задачи РКСМ, докладчик товарищ Ознобишин. Экономические задачи РКСМ, докладчик товарищ Саплин. Культпросветработа, докладчик товарищ Сосняков»… Ох, не хотелось выпускать Соснякова в качестве докладчика, он и без того норовит забежать вперед, но невозможно — корсунская ячейка вторая по значению в волости. Затем — текущие дела и выборы. Состав волкомола опять же намечен еще вчера, но Степан Кузьмич оставил список у себя: «Оставь у меня, мы еще тут, в волкоме, подумаем». И в заключение спектакль. Перед спектаклем, перед выборами — самая важная часть всей конференции. «Кто хочет вступить в комсомол, может записаться… Всех примем тут же, на конференции». Еще выступление Степана Кузьмича. Хорошо, если бы он выступил до перерыва, он умеет зажечь. После его речи запишется гораздо больше народа. И — гуси! В Журавце собрали в счет продразверстки гусей, и волисполком вынес постановление передать гусей волкомолу на питание делегатов. Дядя Гриша с помощью двух баб с утра жарят этих гусей на кухне. Даже сюда, в зал, доносится привлекательный запах жареной гусятины. Когда кормить делегатов? В перерыве или перед спектаклем? Впрочем, там будет видно…
Пора, зал полон! Вчера еще послушные дети, сегодня — готовы к борьбе.
Слава оглядывает собрание. Ничего-то они не понимают. Да и сам он немного понимает. А ведь они вступают в революцию, чтобы идти победным маршем к сияющим высотам социализма, через смерти, лишения и невзгоды…
— Товарищи, конференцию молодежи Успенской волости…
Все идет как по маслу.
— Слово для доклада предоставляется товарищу Ознобишину.
Тут он выдает! И Вилли Мюнценберга, и Лазаря Шацкина! «Коммунистический манифест» и книгу Чичерина по истории юношеского движения. Своими словами пересказывает последнюю речь Ленина, которую недавно прочел в газете, — газету так и не удалось ни выпросить, ни украсть, — Ленин выступал перед рабочими фарфоровых заводов, — поляки начали новое наступление, крымские белогвардейцы усилили сопротивление, бакинский пролетариат взял власть в свои руки, на Кубани обнаружены громадные запасы хлеба, бакинская нефть и кубанский хлеб приближают нашу победу…
Слова сразу становятся весомыми, стоит лишь наполнить их реальным содержанием!
Слава заканчивает доклад под аплодисменты. Аплодируют всем, кто не говорит об изъятии хлеба.
Саплин перегибается через стол:
— Вопросы есть?
— Гусятину скоро раздавать будут?
Вопрос не четырнадцатилетнего школьника, а парня, которому пора в армию.
— А тебе что, закусить нечем? — бросает в ответ Сосняков.
Все смеются, и Саплин приступает к докладу.
Об экономической политике говорит мало, но он наперечет знает всех батраков в волости, их судьбу и все случаи нарушения их прав. Сосняков, наоборот, обрушивает на слушателей ворох прописных истин…
