Сложно было поверить, что эта атмосфера кануна Рождества.
— А… — выдала Алина, — мы совсем забыли!
— Точно! — сказал Майкл.
— Я принесу, — отозвался его старший брат.
— Что, кого принесет? Вы о чем? — стала переспрашивать наша мама.
— Сюрприз! — пропела сестрица, улыбаясь.
Подозрительный шорох около парадной двери заставил нас переместиться ближе к источнику шума. Первым в коридор выскочил папа, затем все присутствующие.
— Мы слышали, что тут ёлки не хватает? — голос Майкла, уже принявшегося подсоблять своему гениальному братцу, заставил наши глаза выкатиться от увиденного.
— Что вы, не стоило, — засуетилась мать, удивляясь зеленому пушистику в иголочках. — Мы как-то закрутились и решили оставить на последний день, — отговорилась она. На самом деле, мы не собирались ставить ёлку в этом году. Настроение было не совсем праздничное, как бы, многие из нас не старались это опровергать.
— Готова поспорить на миллион, что следующим в эту дверь постучится Дед мороз, — выцедила я, разбавляя этот коктейль умилений.
Втащив разлапистую особу в холл, Нейл сказал:
— Мадам, куда её ставить?
— Ох, — выдохнула мать, как будто, на нее возложили решение самого важного для мира вопроса. Но, сообразив, что это не так, ответила: — Вот туда, к окну.
— Ну, разве не чудо? Какой божественный запах, словно в еловом бору. — Радовалась она, как ребенок, любуясь, а потом сказала:
— Но, вряд ли у нас найдутся украшения…
— Не беспокойся, — заверила её сестра, — мы позаботились и об этом.
— Ну, какие же вы молодцы, — она просто сияла, исторгая этот свет всюду.
Отступив на пару шагов, я включила музыкальный центр, откуда полилась рождественская песня — «Jingle Bells». Сомнений, что именно её крутят целый день во всех радио эфирах, у меня не было. Нет, была возможность попасть и на сотню других гимнов, но это не важно, раз я попала именно на этот.
— Вот, теперь полный набор! — объявила я.
— Милая, — ласково улыбнулась мама, обернувшись.
На её фоне Алина стала пританцовывать, увлекая за собой и Майкла, а следом, глупым телодвижениям уступила и мама, даже папа смягчился от такого реалити-шоу. Наверно, всё же, решил впустить в нашу стаю чужаков.
«Кажись, жизнь налаживается, почему же мне так неуютно?» — подумала я, стоя в стороне. И сразу сама себе ответила — потому, что между мной и ими — такая пропасть, что ни одного моста не хватит, чтобы соединить.
— Давай с нами! — вдруг крикнула сестра.
— Хо-хо-хо! — пропыхтела я и направилась на второй этаж.
— Таблетки, — голос матери в русском диалекте догнал на подступе к ступеням, и вместо подъема, пришлось ковылять на этаж ниже.
Задурить никого не вышло, она пришла проверять и не одна.
— Что ж всю свиту не взяла? — поинтересовалась я, глядя на вновь прибывших.
— Они здесь не ради тебя.
— А, ну тогда хорошо, а то я-то уж начала напрягаться от столь внезапной популярности к своей персоне.
— Принимай, — сказала она, используя последний раз в этот день русский язык.
— Не жизнь, а малина — изрекла я.
— Что это? — спрашивает Майкл, оценив мой недовольный вид. Конечно, он еще не в курсе.
— Витамины, — говорю я и выдавливаю две красные капсулы в ладошку. Беру стакан и, закинув их в горло, запиваю. Затем откручиваю крышку с другой банки и вытягиваю белую таблетку. Пораженное лицо Майкла меня забавляет. Я выжидательно смотрела на него и не ошиблась.
— А это? — вновь интересуется он.
— Пищевые биодобавки. То, — я тыкаю на другую пластинку с мелкими горошками — нейролептики, а вот это, — я задумываюсь, чтоб еще такое отколоть, — просто противозачаточные.
На своё выступление я получила набор недоуменных взглядов и обескуражено поднятых бровей. Майкл даже поперхнулся, а мама застыла с ложкой в салате, прямо посреди перемешивания ингредиентов. Алина же посмотрела на меня и покрутила пальцем у виска, показывая, что я окончательно двинулась.
— Что есть, то есть, — я пошевелила плечами. И с полным спокойствием, довольная собой, я сгребла все таблетки в одну кучу, засыпала в рот, и жадно глотнув воды, отправила в плавание по пищеводу.
Мама открыла рот, чтобы отчитать меня, но я ей помешала:
— Что-то я неважно себя чувствую, пойду ненадолго прилягу.
Однако, уходя, в свой след я все же услышала от неё:
— Невозможная девчонка! И что за бес в неё вселился?!
Мой котелок подумал, что может, надо больше стараться выглядеть «нормально»? Но нет — решила я, что и так сойдет.
Свесившись с кровати вниз головой, я прибывала в своей комнате, когда на её пороге возник Нейл. И как возник! По-хозяйски оперся спиной на косяк и сложил руки на груди.
— Ты потерялся?! — я воззрилась на него. — Тубзик — прямо по коридору и налево, — возмущенно огрызнулась я, напомнив себе, что надо научиться запирать дверь.
— Не думаю, что когда твоя мама говорила, что я могу осмотреться, она имела в виду заведение для удобств.
— А-а-а… так это её идея. Поди, начни с родительской комнаты. Это тебе туда же! — я жестом указала в сторону коридора.
— Это ты?
Мои брови поползли вверх, я чуть не подавилась собственным возмущением. Он явно понятия не имеет о неприкосновенности личной жизни.
— Куда это ты уставился?!
А уставился он на ту самую фотку, где я мелкая и голая. Я понимаю, что для детей это позволительно и у каждого найдется такое почетное фото в альбоме. Но оно, уж точно, не приклеено к обоям и на него не пялятся всякие тут, разные. Мне было так стыдно, словно это я сейчас раздетая, а он осматривает моё тело и далеко не с медицинской точки зрения.
— Да… — изрек он, — я поспешил с выводами. — Эта малышка такая миленькая, она не может быть тобой, определенно!
— Педофил! — выпалила я на русском, разгневанная от его наглости. Торчит тут, как у себя и еще чёт тявкает!
— Что бы это не означало, я явно не оно, — спокойно ответил он.
— Да… неужели?! — я поднялась с кровати и подошла к нему вплотную, — я вот вижу все задатки!
— Ну, спасибо, Полина.
Я состроила соболезнующую мину.
— На здоровье, Нейл.
В полной тишине мы стояли лицом к лицу. Я смотрела на него снизу вверх уничтожающим взглядом, а он сверху вниз — изучающе разглядывая. И как будто, хотел что-то сказать, но не решался. У меня по спине побежали мурашки.
— Что? — ёжусь я.
К этому вопросу он остался пассивным. Его глаза не отрывались от моих, и я не выдержала натиска. Пытаясь избавиться от ощущения какой-то невесомости, словно меня вытягивали из собственного тела, я отошла к окну.
На соседней стороне улицы группа из четырех ребятишек лепила снеговика. Вот, маленькая девочка лет семи держит морковку, а вон та девочка с рыжими волосами, в шапке с огромным помпоном, катает одну из частей будущего снеговика. Двое мальчиков ничуть им не помогают, а лишь закидывают снежками. Отчего девчонки, забросив не долепленного снеговика, и вооружившись веточками, как кочергами, гоняются за этими вредителями. Засмотревшись, я невольно улыбнулась и забыла обо всем прочем. Особенно, о чужаке, который вторгся без разрешения в моё личное пространство и оставляет тут свои следы.
— Ты совсем не такая, какой казалась в ту ночь, — голос из пустоты напомнил о своем присутствии.
— О чем ты? — растерянно озираясь, переспросила я.
— О Джастине и тебе.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы перестали трястись руки. Боясь представить, что он еще собирается сказать, я чувствовала себя, как на иголках. Досадно было снова ощущать себя остатками еды в мусорном ведре. Участвовать в этом я не желала. Но отрешиться от всплывших невольно воспоминаний тоже не смогла, и они ударной волной сокрушили меня. К горлу подступила дурнота, а в голове начала пульсировать боль, с прежней силой, морально раздавливая. И дабы не взорваться от внутренней революции, я устремила взгляд в окно и стала считать до десяти. На цифре — пять, я развернулась, чтобы высказать ему всё, разумеется:
