Таким образом, я напал на след Монтальбан. Затем я узнал, что у нее был друг по имени Жан Молитэр. Он служил в парижской ювелирной фирме, и на его обязанности лежала отправка проданных драгоценностей; Его рукой были написаны две описи драгоценных камней; одна, найденная мной в вещах убитой женщины, другая – у мистера Митчеля, обстоятельство, показавшееся мне в то же время весьма подозрительным.

Мистер Митчель купил однажды у этой женщины важные для него бумаги, заплатив ей бриллиантами, причем посоветовал ей продать их парижской фирме и снабдил ее рекомендательным письмом.

– Это было сделано, – вмешался Митчель, – частью, чтобы удалить эту особу из Америки, частью, потому, что я хотел получить эти бриллианты обратно, что мне и удалось сделать через посредство парижской фирмы.

– При продаже этих бриллиантов она увидела Молитэра, – продолжал Барнес. – Вскоре затем мистер Митчель купил вторую коллекцию, о чем, конечно, знал Молитэр, так как он должен был запаковать камни для отправки в Бостон. Решившись, очевидно, украсть их, как только они пройдут через бостонскую таможню, он уговорил эту женщину сопровождать его через океан. Это видно из того, что на другой день после отправки камней он отказался от места и с тех пор в Париже исчезает всякий след его и этой женщины.

– Из этого вы заключаете, что они последовали за камнями? – спросил Митчель.

– Конечно. В Америке они расстались, чтобы не возбуждать подозрения, и Монтальбан удалось посредством хитрости получить квартиру в доме вашей невесты, а Молитэр поселился в отеле «Гофманн», находящемся близ вашего. Таким образом, им было легко наблюдать за вами и вовремя узнать, когда вы уедете в Бостон. Они последовали за вами и остановились в том же отеле. Вы, мистер Митчель, взяли камни из таможни, а когда вечером отправились в театр, они воспользовались вашим отсутствием и украли камни. Ваши догадки, мистер Митчель, относительно поведения убийцы, после того как вы вернули свою собственность, вероятно, весьма подходящи; он отправился к той особе в надежде, что она вынула камни из саквояжа, прежде чем он был украден. Я думаю, что этим все объясняется.

– Извините, что я решаюсь вам возражать, – вмешался Торе. – По моему мнению, в вашем рассказе нет никакой связи между этим человеком – как вы его назвали, кажется Жан Молитэр? Так вот, я не нахожу, чтобы его участие в преступлении было полностью доказано.

– А я думаю, что оно доказано, – возразил Барнес.

– Для меня это во всяком случае не ясно, – продолжал спокойно Торе, как если бы вопрос шел о предмете, возбуждавшем в нем только поверхностный интерес. – Вы сказали, что женщина познакомилась с Молитэром при продаже бриллиантов, а затем они оба исчезли из Парижа. Женщина потом попадает в Нью-Йорк. Откуда же вы заключаете, что этот человек поехал туда же, а не в какое-нибудь иное место, например, в Россию?

– Нет, он не поехал в Россию, – ответил Барнес. – А что вы возразите, если я вам скажу, что мне удалось узнать, что Молитэр вымышленное имя, настоящее же его имя Монтальбан? А если вспомнить, что из белья убитой были тщательно вырезаны все метки, не дает ли этот факт всему делу новое значение?

Эти слова возбудили живейшее внимание, но Торе остался спокоен.

– Все факты имеют значение, – возразил он. – Как же вы объясняете этот факт, предположив, что вы можете его доказать?

– Молитэр, в действительности, был мужем убитой. Они разошлись уже давно, и она поехала в Нью-Орлеан, где содержала игорный притон. Когда они встретились в Париже, она узнала его; а когда этот человек решился украсть драгоценные камни, он нашел удобным помириться с ней, чтобы воспользоваться ею, как орудием. После убийства для него было важно уничтожить все метки с именем Монтальбан.

– Извините, что я продолжаю спор, но он мне кажется очень занимательным, – сказал Торе. – Я поражен быстротой, с которой вы проникаете в поступки людей, но не ошибаетесь ли вы? Если женщина сама вырезала метки еще в то время, когда жила под вымышленным именем, не потеряет ли тогда свое значение ваше предположение? Очень трудно беспристрастно собирать улики и если вы лишитесь этой, то как докажете вы вину этого Молитэра или Монтальбана? Быть мужем этой женщины само по себе не есть еще преступление?

– Нет, – сказал Барнес, видя, что пора закончить спор. – Что он был мужем этой женщины, само по себе не имеет большого значения; но если я в Париже в квартире Молитэра нахожу его фотографию, случайно им позабытую, и если это оказывается тот же человек, которого мистер Митчель подозревает в краже рубина, если, наконец, по возвращении в Нью-Йорк, я нахожу у него этот рубин – то это все факты весьма значительные.

– Вы нашли рубин? – воскликнул Митчель с удивлением.

– Вот он, – сказал Барнес и передал Митчелю камень. Торе прикусил губы и с трудом сохранял самообладание.

– Мне очень жаль разочаровывать вас, мистер Барнес, – сказал Митчель, взглянув на камень, – но это не мой рубин.

– Уверены ли вы в этом? – спросил сыщик с торжествующей улыбкой.

– Да, хотя вы заслуживаете полной признательности; хотя это и не рубин, это все же украденный камень. У меня есть подделки всех моих камней. Я не желал ставить на пробу такой дорогой камень и воспользовался подделанным. Это и есть фальшивый рубин. Но как вы получили его?

– Я уже несколько дней в Нью-Йорке, и все это время лично следил за Монтальбаном. Вчера, к моему удивлению, он отправился в полицию и достал себе разрешение осмотреть украденные камни под тем предлогом, что он, может быть, поможет раскрыть тайну. Я почувствовал, что тут что-то кроется, и достал себе такое же разрешение; исследование камней с помощью специалиста показало, что при осмотре камней дерзкий негодяй подменил настоящий камень поддельным.

– Клянусь, – воскликнул Митчель, – этот человек артист в своем роде. Следовательно, это настоящий рубин – и я вам обязан его возвращением. Но расскажите же нам, как вы все-таки вернули рубин?

– Я слышал однажды, как Монтальбан говорил, что умный вор должен прятать украденную вещь на своем теле, чтобы иметь ее всегда под рукой; поэтому я был уверен, что он так и поступает. Когда теперь рассказ мистера Митчеля дошел до того места, где стало ясно, что все открыто, этот человек, присутствующий здесь, бросил рубин в свой стакан с бургундским, его вряд ли стали бы искать; в крайнем случае можно было и проглотить его. Это он и попытался сделать, но я быстро выпил его вино, и рубин оказался у меня во рту. А теперь, мистер Монтальбан, я арестую вас именем закона.

При этих словах сыщик положил руку на плечо Торе. К удивлению всех присутствовавших, Торе несколько секунд оставался совершенно спокоен, а потом сказал медленно и внятно:

– Господа, мы слышали сегодня несколько историй; не желаете ли вы выслушать еще мою и подождать несколько секунд с вашим суждением?

– Конечно, мы вас выслушаем, – сказал Митчель, удивлявшийся спокойствию этого человека, и гости, за исключением сыщика, ставшего сзади своего пленника, сели по местам.

– Налейте мне вина, – сказал Торе кельнеру и спокойно выпил глоток.

– Я не утомлю вас длинным рассказом, – начал он, – я выскажу только свой взгляд. Образованное общество нашего времени косо смотрит на так называемый класс преступников и наказывает их; а между тем исследовал ли кто-нибудь условия и причины, приводящие к преступлению? Жизнь, которую ведет такой человек, не так привлекательна, чтобы он ее мог выбрать по собственной воле, по крайней мере, человек с нравственными инстинктами. Иное, конечно, человек безнравственный. Но если человек безнравственен от рождения, чья в том вина? Самого ли человека или его прошлого, под которым я подразумеваю его предков и условия их жизни? Мы жалеем человека, унаследовавшего телесный недостаток, и осуждаем того, кто родился безнравственным, хотя его положение совершенно такое же и зависит от тех же условий. Я – такой человек и всегда был преступником, по крайней мере в том смысле, что изыскивал средства к жизни так называемыми нечестными путями. Но вы скажете, мистер Барнес, – обратился он к сыщику и этим настолько приковал его внимание, что ему удалось незаметно опустить в стакан с вином маленькую белую пилюлю, – что я честно работал в ювелирной фирме. Чем бы я ни занимался, я всегда старался действовать артистически, как несколько секунд назад заявил мистер Митчель. Делая вид, что честно зарабатываю свой хлеб, я тем самым отводил глаза проницательной парижской полиции, и меня ни разу не могли изобличить, хотя я часто бывал под подозрением. Так и теперь. Делая вид, что я вам что-то желаю объяснить, я, в сущности, ничего не объяснил. Я просто хотел помешать суду надо мной за преступление, в котором меня обвиняют, что я и делаю.