Полдень. Сегодня, как и всегда, развлекаю себя мыслью, не позвонить ли Оливии, не поговорить ли с Марианной. Но не звоню. Она тоже не звонит, может быть, это в стиле наших взаимоотношений (ну и словечко!) – мы думаем друг о друге, но не разговариваем. Я ощущаю недовольство самим собой и принимаю решение поехать в город и купить костюм. Мне срочно нужен костюм-тройка с жилеткой, у которой ровно одиннадцать пуговиц. В данный момент я слаб, но можете быть спокойны, я это преодолею.

В один ничем не примечательный будний день я решил, что страдал достаточно и теперь схожу в супермаркет, демонстрируя высокий стиль. Пойду не в рядовой универсам, а в тот, что расположен в центре города на первом этаже универмага. В этот супермаркет я частенько заходил во времена моей службы в банке, чтобы купить для нас с Марианной омаров и шампанского на вечер. Как мне нравился мой тогдашний образ: молодой бизнесмен вечером, чуть-чуть усталый, но держащий себя в руках, покупает для себя и своей возлюбленной изысканные деликатесы; узел галстука слегка расслаблен, голова все еще забита важными деловыми проблемами. Тогда я постоянно помнил, что представляю собой фигуру, чрезвычайно привлекательную для многочисленных одиноких молодых бизнес-леди, делающих здесь покупки. Эта картина доставляла мне необычайное удовольствие. Наверное, в те времена они здорово завидовали Марианне, хотя ни разу ее не видели!

Сейчас уже ближе к вечеру, отправляюсь в путь, чтобы принести из супермаркета хорошее настроение. Еще чуть-чуть рановато, всего половина шестого, но ничего страшного, все получится.

При моем приближении стеклянные двери раздвигаются, пора начинать развлекаться. У меня хорошее настроение, своего рода эйфория от замечательной идеи прийти сюда после того, как целый день проторчал в квартире в мерзейшем расположении духа. Замечаю, что что-то не так. У меня нет денег? Ничего подобного, ощупываю задний карман, кошелек здесь. Не стоит себя обманывать, я прекрасно знаю, что не так. Мне не хватает тот приятной утомленной расслабленности, которую ощущаешь после удачно проведенного на работе дня.

Я зажат, напряжен, на мне подозрительно свежий костюм, да и лицо соответствующее.

Подхожу к рыбному прилавку. Куплю себе чего-нибудь вкусненького, не обязательно омаров, можно взять креветок или морских петушков. Передо мной в очереди два азиата, они оживленно обсуждают стоящий в отделе аквариум. Насколько могу понять по их жестам, им очень нравится, что в нем плавают живые рыбы. А покупают они все-таки что-то неаквариумное. И мне вдруг захотелось увидеть, как умирает рыба. Когда подходит моя очередь, улыбаюсь продавцу и показываю на аквариум за его спиной. С его лица тут же исчезает вся наигранная приветливость. Такое впечатление, что я заехал ему по морде. Его озабоченный взгляд явно не подходит к дурацкой униформе, которую он, как и все его коллеги за рыбным прилавком, вынужден носить по указанию своего начальства. Льняной китель в синюю и белую полоску, красный галстук и шапочка типа «принц Генрих» превращают его – а ведь ему чуть больше сорока – в состарившегося Михеля из Лённеберги. Спрашиваю себя, как же он прожил свою жизнь, если в результате вынужден стоять за прилавком в рыбном отделе, напялив на себя шутовской наряд.

– Будьте добры, мне бы хотелось приобрести карпа из аквариума, – говорю я вежливо, даже с оттенком лицемерия.

Несколько обиженным голосом он зовет коллегу из холодильного помещения. «Сейчас не могу!» – доносится оттуда.

Итак, старина Михель из Лённеберги вынужден в одиночку провести бой с карпом. Он подчиняется своему жребию, берет сачок и беспомощно шарит им по аквариуму. Рыбы засуетились. Размышляю, не сказать ли, что я не буду настаивать на поимке именно карпа и возьму ту рыбу, которая попадется первой. И тут он вылавливает приличного карпа длиной не меньше семидесяти сантиметров.

Поднимает его вместе с сачком, устроив за прилавком неслабое наводнение; карп с необычайной силой бьется в сетке, ему уже почти удается вырваться, но тут старина Михель кладет на него свободную руку и каким-то непостижимым образом вываливает паникующую рыбину в жестяную чашку весов. Он почти готов задушить карпа, когда задает мне абсолютно бессмысленный вопрос:

– Такой подойдет?

Стрелка весов бегает туда-сюда, как дворники на лобовом стекле.

Отвечаю:

– Чудесно.

Старина Михель открывает крышку какой-то банки, назначение которой до сих пор было мне неизвестно, но сейчас сразу же становится понятным, бросает туда карпа, закрывает крышку и поворачивает защелку. Раздается негромкий тонкий свист. Совершенно очевидно, что для карпа он не предвещает ничего хорошего. Карп умирает, хотя и не знает как. Михель смотрит в потолок, как будто просит о помощи. Свист прекращается, Михель открывает аппарат и вытаскивает карпа. Он стал чуточку бледнее, рот распух, и, кажется, губы слегка опалены. «Наверное, ток прервал его жизни поток» – сочинилось у меня как-то само собой.

– Потрошить? – спрашивает Михель, тоже несколько побледневший.

– Да, пожалуйста.

Мне вспомнились японские повара, готовящие суши: они разделывают рыбу пальцами и крошечными ножами настолько искусно, что кажется, будто она сама по себе разваливается на одинаковые кусочки. А старина Михель подошел к проблеме как убийца. Он вспарывает карпу живот своим явно тупым ножом, разрез получился неровным, рыбина выглядит несколько потрепанной. Он знает, что я все вижу, поэтому сердится. Догадывается, что я понял – он дилетант. Засовывает руку в карпа. Говорю:

– Обратите внимание на желчный пузырь.

Михель поворачивается ко мне так, как будто я двинул ему коленом под зад. В его глазах – откровенная ненависть. Очень хорошо, мне это нравится.

– Скажу только одно: я здесь всего-навсего помощник, я не гребаный рыбак и не вонючий мясник. Я выполняю свою работу так, как мне показали. Большего за двадцать марок в час требовать нельзя.

Я возмущен, говорю:

– Мне кажется, что вы не совсем правильно меня поняли. Я попросил вас быть повнимательнее с желчным пузырем. Данная просьба, судя по вашим действиям, показалась мне уместной. Мне совсем не интересно, сколько вам платят. Но если уж вас волнует мое мнение, то за такую работу вы получаете слишком много.

– Послушайте, не грубите!

– Я?! Это кто же из нас грубит? Может быть, мы поговорим в присутствии вашего начальства?

– Да ради бога!

Михель вне себя. Он отправляется за шефом. Оборачиваюсь. За мной стоит длинная очередь из нервничающих людей. Им все равно, в чем дело. Они хотят подойти к прилавку и сделать покупки. Но им придется проявить еще чуточку терпения. Приходит шеф. Он одет так же, как и Михель из Лённеберги. Объясняю, что его подчиненный Михель своей явной неуклюжестью дал мне повод обратиться с просьбой быть поосторожнее с желчным пузырем при удалении из рыбы внутренностей, после чего он стал проявлять неслыханное нахальство. Шеф извиняется передо мной, делает предупреждение Михелю-подчиненному. Это приводит меня в хорошее настроение. Я проверяю узел галстука и выступаю с пламенной речью об отсутствии развитой сферы услуг в Германии. Теперь, когда я дорвался до слушателя, мне просто не приходит в голову остановиться. Михель-шеф бормочет что-то утвердительное, Михель-подчиненный униженно придает обшарпанной рыбе товарный вид, мне становится все лучше, но тут начинается бунт ждущих в очереди плебеев. К моему удивлению их возмущение направлено на меня, а не на Михелей. Мне советуют заткнуться, убираться, не мешать другим, если мне нечего делать, и так далее.

Чувствую замешательство, прерываю свое выступление, хватаю пакет и иду к кассе. Отдаю деньги и как под наркозом двигаюсь к метро. Захожу в переполненный вагон, люди едут с работы домой. Перед тем как выйти, медленно опускаю руку и роняю упакованную рыбину под ноги пассажирам. Когда я уже на платформе, кто-то кричит: «Вы что-то потеряли!» Я не оборачиваюсь. Кричат еще настойчивее. Иду быстрее, бегу. Двери закрываются. Поезд отходит. Несусь домой с надеждой, что никто не мчится за мной с целью вернуть карпа.