«Ключ крепости сей» — а откуда списала, не помню.

23.7.70. Ю. Поливанов и подручный с тяжелой ношей. Пробы из Германии. Всем интересно поглядеть легендарную Маврину. А Рачев сказал, глядя пробы: «Скоро всему этому будет конец», т. е. конец увлечению русским стилем. Визит не из ловких. Корректуру сделали, как мне кажется, не очень умно. Книжка чудовищная! Как меня земля терпит! Ну, посмотрим, что будет дальше.

29.9.70. Вчера переехали с дачи. Разбираемся. О Горяеве Томский написал отрицательную статью. Книгу «Преступление и наказание» с илл. Эрнста Неизвестного хотят пустить под нож. Н. В. Академия выдвигает на народного. Читаю рассказы Шукшина в «Новом мире» № 7. Хорошо.

30.9.70. Были Костины и Анимаиса. Что рассказали: Камилла Грей уехала со своим Олегом в Англию родить. Леля Мурина вызывает у всех оробение статьями философического характера в «Декоративном искусстве». Мыши бегают по спящему Костину в мастерской. В Паланге искусствоведы договорились, что графика — это то, что напечатано, рисунок — все прочее. И что такое станковая живопись. Но что именно, я не поняла.

3.10.70. Я — безработный художник, а это не очень приятно. Но работать тоже не хочется. Вчера смотрела летние работы. На свету они уж очень яркие, на даче казались скромнее, видимо, там свету меньше. Учесть.

5.10.70. К нам приехали Дороши и Бердер. Дорош живой еще, но полумертвый. Говорить может только о еврейском Боге, о каре и пр. Под конец ставила им Веру Панину и Вяльцеву. Понравилось это чудное блядское пение лишь Бердер. Анимаиса полна восторгов от каплановской керамики и гуашей на еврейские темы.

7.10.70. Влипла в Достоевского. Илл. Эрнста Неизвестного в плане немецкой графики. К Достоевскому подходит. Я бы такого сделать не смогла. Видно, душа его с сильными ямами. А Достоевский — колдун. Предложение — для журнала «Творчество» написать о себе. Надо как-то интересно вывернуться. В Третьяковке выставка Сомова. Читала Дороша «Пятнадцать лет спустя» в «Новом мире», 9, 1970. Хороший очерк, мало про колхозы, много моих тем, пейзажей, людей.

21.10.70. Поехали на сомовскую выставку. До Сомова добраться нелегко, все 30 комнат хлама. Где-то глаз задержался на Крымове и Грабаре. Сомов в первой комнате восторгов не вызвал, но среди всех этих «точных» рисунков острых, наверное, очень похожих портретов — целая галерея цветовых чудес. С деревьями, голубыми небесами, облака барашками, радуга, дожди, ночь, день, лето, лето, лето. Особенно хорошо он разбирается в листве. Женщин рисует беспощадно, как и полагается по его вере. И хороши очень эти идиотки, и платья хороши. Это один из праведников, на которых держится русское искусство. Цветовик. Лучше Врубеля.

27.10.70. Купила 10 книг «Городецкой живописи». Альбом по первому взгляду не понравился, потом ничего. Стала читать свой текст — складно. Их текст умерил свой энтузиазм, стерпеть можно. Всем нравится. Обдумываю новую докуку — что-то для Лейпцига. Пытаюсь рисовать Городец. Но для чего? Какая-то артель «Напрасный труд».

Были у нас 5 человек из ГТГ. Смотрели мои картинки. Очень доброжелательные, но никчемные.

Отчаянная радость — сигнал моего любимого «Лукоморья». Хорошо. Интересно придумала. «Значительно».

31.10.70. Пришел очень кислый Стацинский, рассказы о неприятностях. Показывал оттиски к «Лубку». Что крупно, то хорошо, что мелко, то плохо. Вечером отъел часа три Денисовский. Показывал макет Каплана. Скучный какой художник, хоть и почти благородный. С этой монографией у них большие заторы.

2.11.70. Чувствую себя неважно, делаю для Лейпцига азбучные листы, меня покинул мой «гений», и все скучно. Прочитала в «Науке и жизни», что мы используем только 4 % наших мозговых возможностей, а остальные 96 % остаются втуне. А скоро помирать! Могла бы, пожалуй, и лучше прожить свою жизнь.

7.11.70. Звонки Дороша. Он в тоске перед операцией. Авось! Жалко, если потеряем собеседника и помощника в жизни. Праздник. Лес. По снегу бегал большой черный кудрявый пудель, хвост тяжелый, как траурное страусовое перо. На снегу все лица без теней, как на японских гравюрах, а детские — очень красивы.

Вечером получилось интересное совпадение. Слушали пластинку, очень скучную симфонию Моцарта «Юпитер» — дирижер заграничный. Потом включили радио и восхищались чем-то… наверное, Моцарт. Оказалось — та же симфония «Юпитер» — только дирижер Баршай. Тусклое, серое, тягучее — и блеск, и трепет.

Людей много в лесу. Гуляют без еды и выпивки, просто ходят, дышат. Могло ли так быть раньше? У нас ходили так гулять только в половодье — на реку, на откос. А в обычные дни и праздники — только «благородные». Тетки и дядьки дома сидели, на лавочке у ворот.

9.11.70. У Крейна в Пушкинском музее выставка Нади Рушевой. Папочка уморил ее, теперь сильно протаскивает везде. А очередь стоит, как на Дрезденскую галерею. А что смотреть-то! Пришла Пистунова с истериками: «Вы отлучили меня от дома и пр.». Понять невозможно сей тон. «Я полюбила одного человека». Слезы и уход с толстой кудрявой бздяшей собачкой.

19.11.70. Пришла Сорвина и отобрала на Лейпциг 5 сказок. Потом мне их вернули — не годятся, выпадают из общей экспозиции. Больше не давать! Сегодня звонила Анике Агамировой, она, зевая, мне читала, что нужно для Болоньи. Ее не пошлют с выставкой, так хрен ли ей возиться. Сердце болит и везде дохлость.

21.11.70. Купила себе так, за здорово живешь (в память этого), пальто. Приспособить его вместо шубы. Мы привыкли каждый день видеть Анимаису и любоваться на ее завидный аппетит и мажорный тон жизни. Она у нас обедает, и это никому не мешает.

24.11.70. Делаю обложку для «Колобка», но туго ужасно. Колобок в печенках. Читаю журнал «Знание — сила», и что-то он мне по душе. Напоминает детство и «Вселенную и человечество». Заглавие статьи Дороша в «Известиях» о «Городецкой живописи» — вместо «Мастер о мастерах» смудрили «Городецкое соцветие».

1.12.70. Сочинение на тему «Как я работаю». Как бы извернуться половчее, потому что я не знаю, как я работаю, а что знаю — не скажу.

10.12.70. Писать ужасно надоело, не найду нужного тона. Читаю про ВХУТЕМАС. Там начался дизайн при ректоре Фаворском. Опять на щите конструкции и технологический язык + космос. На днях была выставка (3 дня) Ларионова и Гончаровой в клубе Курчатова из частных собраний. Мы не знали, не были. Елкина описывала Лилю Брик. К своим рыжим волосам с лысиной привязана белым бантиком рыжая коса, конец ее покоится на животе и тоже белый бантик, черный казакин, горбатая спина, брюки клеш, большие толстые каблуки. Ей лет 80…

Сменила картинку в рамке. Теперь так буду менять — кончила какую-нибудь докуку или дело — меняй картинку.

18.12.70. Третьего дня ездила в типографию, они подарили мне «За тридевять земель». Накануне из Детгиза звонили — «Родилось». Либет говорит, что у меня очень много врагов. Б. А. еще не видал книги и заболеет, если увидит. Сегодня — накануне юбилея. Ткаченко привел архитекторов: все господа солидные, а сам он обтрепе, хромой, больной. Смотрели дом и картинки. Пришли из Пушкинского музея. Директор очень молод и шкетоват, с бегающими глазами. Катя П., гладко причесанная, с голубыми серьгами-гирьками. Говорил Крейн. Потом пришли из Главлита: Буров, Тамара, чета Клодтов-Мадригал. Из Третьяковки две девицы — они устроили-таки у себя выставку. Розы в ванной. Михельсон. Ее организовали поздравлять от Русского музея. Рассказ о банкете с луноходом в Таврическом дворце. Все довольны.

19.12.70. От Академии — Шмаринов в замшевой куртке и Кибрик-растрепе с розами, роскошным адресом за всеми подписями академиков. При ближайшем рассмотрении интеллекта не заметно, стиль охотнорядский, каким, бывало, блистал С. В. Герасимов.

29.12.70. Поехали в ГТГ. Выставка Н. В. занимает одну комнатку проходную, внизу — в затхлой наглой экспозиции Третьяковской галереи. Рисунки «13» смотрятся хорошо. Бенуа занимает зал даже больше Сомова, но душу не трогает. Даже его парад под снегом, что в детстве вызывал такие восторги. И даже всегда говоришь — «Снег идет, как у Бенуа». Так же говоришь — «Небо, как у Бенуа», т. е. ночное небо с облаками, в пролетах на темном — звезды. Но в натуре все это пахнет нафталином, много рацио, мало цвета, страсти.