— Я не могу вернуться! — воскликнула она и чуть не заплакала снова.

— Я предлагаю это, потому что не знаю причины.

— Они хотели выдать меня замуж!

— Помилуйте, Оля! Это же прекрасно!

— Они тоже говорят, что это находка, что такого мужа, какого они мне отыскали, мне никогда не найти: и умный, и уважаемый, и двухкомнатная квартира в кооперативе осталась одному после смерти матери, и богат сказочно…

— Вы его не любите?

— Как вы не понимаете! Я его первый раз вижу, и потом… Он много старше меня.

— Это серьезная причина?

Она посмотрела на меня, как бы извиняясь, и, кажется, искренне ответила:

— Нет, это не самая серьезная причина… Вы понимаете. Я не знаю, как это сказать… Когда он посадил меня в своего «Москвича» и закрыл кнопкой дверцу, я подумала, что я в плену.

— Но многие женщины жаждут золотого плена!

— Не знаю… А когда я вошла в его квартиру, я сразу почувствовала себя служанкой, и такое чувство…

Она не договорила.

— Но вы могли бы со временем привыкнуть и из служанки стать хозяйкой, — сбивал я ее с толку, но она стояла на своем и была, ей-богу, очаровательна в своей твердости и, одновременно, растерянности.

— Я знаю, это очень несовременно. Я, наверно, глупая, но что же делать? Ведь я не в капиталистической стране, правда? — наивно спросила она меня, и так по-школьному прозвучало это слово — капиталистической, что я снова улыбнулся, встретив ее растерянный взгляд.

— Вы смеетесь — значит, я глупая, правда?

Тут она ойкнула — наступила на что-то острое, захромала и присела, растирая ногу, на последнюю в аллее скамью.

— Болит?

— Ничего… Почему вы молчите?

— Да что тут говорить? Я порой не понимаю вашего брата, молодежь… Вот пример: у моего племянника появилась девушка. Видимо, хорошая и милая, может быть, даже такая же, как вы, и вдруг эта ангелица заявила: пока не будет машины, замуж она не пойдет. Каково?

— Пусть он ее бросит!

— Вот если бы вы ему встретились… Нет, лучше не надо!

— Почему? — вспыхнула она.

— А потому, что он ее стоит. Молодой инженер, голова вроде бы на месте, а кинулся в такое самоистязанье, что диву даешься! Ограничивает себя во всем и откладывает деньги на машину. Ничего не скажешь, это лучше, чем прогуливать их, ударяться в пьянство, но и такой аскетизм мне непонятен. Во имя чего — вот вопрос! Не машиной же должен возвышать себя человек, не барахлом! Его упорством можно было бы восхищаться, если бы он отказывал себе в удовольствиях ради, скажем, старых родителей, младших братьев или сестер, требующих поддержки, а то ведь все делается для своего же «я», не так ли?

— Это верно…

— Ну что, можете идти?

— Кажется, могу.

— Возьмите-ка меня под руку и обопритесь! Вот так!

«Увидала бы жена!.. А может, действительно — оставить ее на лавочке, около дома?» — подрожал я селезенкой и мысль эту не отогнал, ибо она была трезвая.

— У вас и летом теплую воду дают? — спросила она, видимо думая о ванне.

— Да, конечно…

«Теперь у дома ее не оставишь, на скамеечку у парадного не посадишь», — подумалось мне.

Вот и догулялся.

Я взглянул на Олю. Теперь ее лицо, не заплаканное и не напряженное недоверием, но уже оттаявшее и доверчивое, стало еще лучше, и голос стал увереннее, многообразнее в интонациях, не утратив поразившего меня «легкого дыханья». Нет, можно ли сожалеть о чем-то, когда рядом такое созданье!

— Вы знаете, если бы я вышла сейчас замуж, это был бы тот самый брак по расчету, о котором я только читала в книгах.

— Браки по расчету и сейчас бывают, но они тоже различны по своим мотивам. Очень различны. Одни имеют чисто эгоистическую основу, другие…

— А другие?

— Другие похожи на жертвы. Помнится, года два-три назад одна студентка из Скандинавии, учившаяся в нашем университете, поделилась со мной своим сомнением — мы подружились, когда я помог ей найти утерянную из библиотеки уникальную книгу, — сомнением насчет замужества. Случай, надо сказать, куда более серьезный, чем ваш. Ее отец, крупный инженер, погиб в порту при погрузке судна. Мать вынуждена была пойти на тяжелую, черную работу, чтобы дочь могла получить образование. И вот Кристина — так звали ее — терзалась: она любила рабочего парня из ее города, а тут сделал предложение очень состоятельный коммерсант. Мысль о матери не давала ей покоя: ведь богатый муж мог всех их обеспечить, но… нелюбимый муж…

— И как же она сейчас?

— Мне тоже интересно было бы это узнать. Если случится быть в той стране и в том городе — не поленюсь, узнаю…

— Да, конечно, она вышла за богатого! Они все там такие: любят роскошь! — строго осудила Оля Кристину.

— Ой, не-ет, далеко не все, Оля. Хорошо, что не все…

— А что вы вздохнули?

— Как ответить? Была у меня встреча с человеком непростой, хотя, быть может, и не броской судьбы. Было это в Греции несколько лет назад… На столе у меня — вы увидите — стоит небольшой сувенир. Штурманское колесо — символ древнего занятия греков, мореплавания. Прелестная вещица… На верхней ручке колеса сидит сова — символ мудрости, а внутри, как раз под совой, укреплен корабельный колокол из желтой меди, и под ним лежит трезубец Посейдона. При надобности можно взять трезубец и позвонить в колокол. Это подарок гречанки, перед которой я все еще в долгу.

— Что за долг. — насторожилась Оля. Она нахмурилась было, но ее гладкий лоб не могла стянуть ни одна морщина, только еле приметная трогательная тень.

— Дело в том, что она открыла мне великую тайну…

— Тайну?

— Да. Тайну золотого руна.

— Золотого руна? Я слышала… в школе… Я помню! Это ездили за ним в древности из Греции на Кавказ! Это из-за него, кажется, была Троянская война.

— Нет, Троянская война из-за женщины началась. Из-за прекрасной Елены, дочери Зевса и Леды. Красавица жила в Спарте, а похититель увез ее в Трою…

— А золотое руно — это же овечья шкура? — полувопросительно утверждала Оля.

— Да, шкура волшебного золотого барашка, на котором улетели по воле богини облаков ее дети — мальчик и девочка, — спасаясь от смерти, что уготовила им злая мачеха. Барашек должен был унести их на край света, в благословенную страну Колхиду, но долететь туда суждено было только мальчику, а девочка упала с высоты в море и утонула. Ее звали Гелла, и наше Черное море, до того как его назвали греки-торговцы Евксинским, называлось морем Геллы. Пленительные легенды!

— Я не помню, что же там было с руном?

— А было следующее. Барашка царь Колхиды заколол, а его золотую шкуру повесил в роще за дворцом, поставив в охрану чудовищного дракона. За этой золотой шкурой — за руном — и отправились аргонавты. Было крайне необходимо — вернуть золотое руно в Грецию, потому что оно приносило достаток и счастье той земле, где находилось. Так утверждала легенда об аргонавтах. Руно, вы помните, должно быть, из уроков истории, герой Ясон вернул на родину, но осталось загадкой, где он его спрятал. Уже перед смертью Ясон хотел сообщить людям тайну золотого руна, однако не успел: упала подгнившая корма и убила несчастного Ясона. Судьба мстила ему за измену жене, за нарушение воли богов… Сейчас золотое руно принадлежит как бы всему человечеству, но где оно?

Оля шлепала уже по асфальту двора.

— И гречанка вам рассказала, где оно, — улыбнулась она. — Я хочу посмотреть колесо аргонавтов!

«О, великий Посейдон! Отгони от меня большеротую и длинноухую богиню глупости Атэ! Не подыми бурю в моей квартире!»

— Одну минуту, Оля. Я, кажется, забыл ключ… Точно! Одну минуту…

— А позвонить? — наивно спросила она.

— Зачем звонить? Лишнее беспокойство.

С этими словами я достал из кармана обломок расчески, сунул его в то место, где хорошо просматривалось в притворе расшатанное гнездо механизма, и легко отвел личину французского замка.

— Прошу! — страстным шепотом сказал я и пропустил вперед черноногую гостью из белой ночи. — Пожалуйста, сюда! Вот ванная… сейчас свет… вот так, а вот полотенце для ног. Да оставьте вы свои босоножки! Нет-нет, мне нужна только порванная.