Он сосредоточенно замолчал.

— Но это только половина дела, — негромко добавил Панфилов. — Сдается мне, что эта посылка снарядов на другие планеты у них неспроста.

— Что значит — неспроста? — возразил Тенишев.

— А то, что, наверное, она не является самоцелью. Скорее всего, что с посылкой снарядов у них что-то связано... Может быть, решение какой-то очень важной задачи.

— А из чего это вытекает? — недоверчиво спросил Тенишев.

— Уж очень много внимания уделено этому. Собственно, на подготовке к нему воспитывается все население планеты... Недаром у малышей это вызывает такую страстную заинтересованность. Вы заметили, что Лэиле посылает свой кораблик к созвездию Гончих Псов, словно совершая какой-то подвиг. Очевидно, в этом у них имеется какая-то острая, неотложная потребность...

— А разве такой потребностью не может быть желание вступить в связь с другими обитаемыми мирами? Поделиться достижениями своей культуры...

Панфилов ничего не ответил. Он сидел, погруженный в раздумье.

— А как вам кажется, Чернов? — вдруг обратился он к Юрию.

— Признаться... — смутился Юрий.

— Ну, смелее. Говорите, что думаете.

— Мне тоже кажется, что заинтересованность посылками снарядов... Как она выглядит на этих кадрах... С первого, когда снаряд улетает со спутника... И до последнего, когда мальчик пытается тайком запустить свою игрушку, как снаряд... Конечно, такая заинтересованность с чем-то связана... Она производит впечатление какой-то одержимости... И потом...

— Что потом?

— Не показалось ли вам, Павел Александрович... По крайней мере у меня создалось такое впечатление... И потом, я помню их лица, какими мы их увидели при вскрытии контейнера... Лица с выражением какой-то огромной ответственности за важную и трудную задачу. Спокойные, уверенные, но скорее печальные, чем радостные... И здесь тоже... Впрочем, не знаю...

Юрий смешался и замолчал. Панфилов одобрительно кивнул головой.

— Да, вот об этом, пожалуй, стоит подумать... Вы знаете, — Панфилов опять обратился к Тенишеву, — впечатление какой-то озабоченности, какой-то печали у этих совершенных существ осталось и у меня.

— Озабоченности, печали? Но чем, дорогой Павел Александрович? — удивился Тенишев. — Чего им может не хватать? Что их может тревожить?

— А вот тем, о чем они информируют другие планеты. И чем-то весьма серьезным... Может быть, угрожающим их беспечальному житию...

— Так что же, посылаемые ими снаряды — сигналы бедствия?

Панфилов не ответил сразу. В зале напряженно ждали, что он скажет.

— Или предупреждения другим обитаемым мирам о какой-то беде, которая может им угрожать и которую они сами переживают, — сказал Панфилов.

— Какая же беда возможна в этом мире изобилия и радости? — Тенишев в недоумении пожал плечами.

— Об этом надо подумать, — ответил Панфилов. И тихо добавил: — Потому что это предупреждение может относиться и к нашей планете.

Юрий слушал разговор Панфилова с Тенишевым с чувством нарастающего волнения. Какой ясной, светлой, разумной представала теперь перед ним жизнь этого далекого мира, посылающего вести о себе через межзвездные пространства. И какой смутной, трудной, тревожной казалась ему жизнь на Земле.

Ему уже чудилось, что озабоченность обитателей планеты Ао вызвана бедствием Земли и все, что они предпринимают сейчас, направлено к тому, чтобы помочь людям в постигшем их несчастье. Несуразность этой мысли возвратила его к действительности. Демонстрация, по-видимому, кончилась. Все расходились. Тенишев и Панфилов о чем-то говорили вполголоса. Юрий поднялся со своего места, вышел из зала, взял плащ и очутился на улице. Ему хотелось немедленно, сейчас же, не теряя ни минуты, предпринять что-то необычайно важное, серьезное и этим начать новую, настоящую жизнь, совсем не похожую на ту, что была раньше. Ему уже казалось, что он понял, наконец, цель своей жизни, хотя, когда он пытался ее себе представить, перед ним возникало только какое-то блестящее видение, вроде спиральной туманности из созвездия Гончих Псов.

Юрий написал отчет за один день и, решив разговаривать с Брандтом, заранее написал заявление о переводе в другую лабораторию. Он долго думал над тем, как мотивировать уход из лаборатории космической биологии, да еще в такой ответственный для нее момент, когда она преобразовывалась в институт. Но ничего дельного в голову не приходило, кроме действительной причины, которая заключалась в том, что Юрий утратил всякий интерес к направлению работ профессора Брандта. К сожалению, так написать было нельзя.

В конце концов Юрий остановился на формулировке, которая сводилась к тому, что его привлекают новые методы исследования в связи с вопросами противолучевой и противоопухолевой защиты, не имеющими прямого отношения к космической биологии, в силу чего он считает для себя целесообразным перевод в лабораторию радиобиологии или другую лабораторию близкого профиля. Долго думать над заявлением было некогда. Оно для Юрия уже относилось к прошлому, так же как и отчет, над которым он яростно работал весь день.

Цель постепенно начинала проясняться — перевод в лабораторию Панфилова. И ради нее он был готов на любые неприятные и тягостные разговоры и любые испытания.

Даже если задуманный план будет отвергнут Павлом Александровичем, Юрий согласен на все, чтобы только работать с ним вместе. Панфилов видел перед собой ту же цель, которую смутно угадывал для себя Юрий. Но в отличие от него Панфилов не только видел эту цель, но и владел средствами для ее достижения. Эти средства заключались в опыте, в знаниях, в ясности мировоззрения, позволяющих ему находить самые надежные пути, ведущие к намеченной цели.

Все было готово, теперь оставалось ждать и готовиться к встрече с Брандтом. Юрий пошел к себе, но по дороге он решил заглянуть на кафедру. Ему хотелось проверить себя, как он встретится с Зоей.

Первый человек, кого он увидел на кафедре, была Зоя. Она быстро шла по коридору ему навстречу. Юрий почувствовал, что с трудом может сдержать чувство отчаяния и боли.

— Здравствуй, — произнес он невнятно, выдавливая на лице подобие улыбки.

— Здравствуй, Юра, — ответила невыразительным голосом Зоя, сразу остановившись.

И прежде чем он успел подумать о том, как холодна и безжизненна поданная ему рука, она сказала:

— Андрея отправили в больницу, ты знаешь?

— Нет, еще не слышал, — машинально ответил Юрий.

— Сегодня утром. У него лейкоз. Я сейчас звонила в больницу.

— Он ожидал этого, — сказал Юрий.

Зоя взглянула ему в глаза странным, неприязненным взглядом.

— Ну, и что же ты намерен предпринять?

— Буду искать места, где можно разрабатывать этот вопрос.

— Что же, значит, лаборатория космической биологии для этого неподходящее место?

— Я постараюсь сегодня поговорить с Всеволодом Александровичем и выясню, как он отнесется к моему плану.

— Боже мой, к твоему плану! — Зоя враждебно смотрела на него. — А ты знаешь, что план Всеволода Александровича утвержден Комитетом по противолучевой защите?

— Да, знаю. И желаю ему всяческого успеха в реализации этого плана... Только без моего участия.

Зоя опять взглянула Юрию в глаза.

— Чего же стоит твоя дружба, если ты ради нее не хочешь оторваться от своих фантазий?

— Ты же вчера сказала, что это только игра в дружбу...

— Ну, зачем ты так, Юра? Такое горе, а ты...

Она покачала головой и быстро ушла.

Юрий пошел искать Ярослава. Тот, как всегда, был в лаборатории.

«Все продолжает колдовать», — с раздражением подумал Юрий, увидев за стеклянной стеной бокса белый халат, шапочку, марлевую маску на лице и очки Ярослава. Юрий постучал в стекло. Ярослав помахал рукой, растопырив пальцы. Юрий понял, что это означает подождать пять минут.

Он ждал в нетерпеливой ярости минут пятнадцать, пока, наконец, Ярослав, срывая на ходу маску и протирая очки, красный, потный, не вылез сквозь узкую щель двери из бокса.