Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Разрешите вопрос, — услышал Юрий сейчас же, как только замолчал рецензент. Юрий поднял глаза. Вопрос задавал Постников.

— Я не совсем понял, за что же предлагается снизить оценку дипломной работы Чернова, — сказал он.

— Я имею в виду предложение рецензента, — ответил Штейн. — С моей точки зрения, работа заслуживает хорошей оценки. Допущенная Черновым вольная трактовка его данных не умаляет достоинств фактической стороны его исследования.

— Извините, — Постников повернулся к председателю, предупреждая о своем намерении высказаться, и сейчас же обратился к Штейну, продолжавшему стоять на кафедре: — Но я не уловил, в чем же заключается допущенная Черновым ошибка. Разве есть сомнения в точности его контрольного опыта?

— Я имел в виду, — вмешался рецензент, — собственно, то, что опыт не закончен, вернее, недостаточно документирован, чтобы на его основании делать такой ответственный вывод.

— Ну, а существо опыта?

— Факт, очевидно, подмечен правильно. Никто и не сомневается в том, что организм в какой-то мере восстанавливает свои регенерационные свойства, подавленные лучевым поражением. Вопрос заключается в трактовке этого процесса.

— Почему же Чернов не имеет права на предложенную им трактовку?

— Потому что она противоречит всему, что мы знаем о механизме развития и наследственности.

— Простите меня, но я не понимаю... не понимаю и не принимаю такой аргументации, — сказал Постников и встал. Его смуглое лицо потемнело, так что белки глаз светились. В голосе чувствовалось трудно сдерживаемое раздражение. — Во-первых, наряду с общепринятой есть и другие теории развития и наследственности. И нет ничего плохого в том, что они начинают влиять на нашу молодежь. Очень хорошо, что в какой-то мере одна из таких теорий стимулировала у предшествующего дипломанта...

— Костромина, — подсказал декан.

— ...Костромина замысел интересного, к сожалению, тоже контрольного опыта. И в данном случае оказывает влияние на анализ экспериментальных данных, полученных Черновым. С моей точки зрения, факт, им полученный, интересен и нов. И я, так же как и он, не вижу другого объяснения этого факта, кроме того, что клетка даже после сильнейшего поражения проникающим излучением при известных условиях сохраняет или восстанавливает способность к нормализации.

— Даже если разрушен аппарат генетической информации? — перебил его Штейн.

— Если даже разрушены нуклеиновые кислоты. Белок создает все заново, если только он не утратил жизненных свойств.

— Значит, катастрофа в Колорадо человечеству ничем не угрожает? — спросил, усмехаясь, Брандт.

— Не стоит касаться этого вопроса. Он ничего не меняет в оценке данных Чернова. Но уж если вы его задаете, я отвечу. С вашей точки зрения катастрофа в Колорадо обрекает человечество на верную гибель — одних от лучевой болезни и рака, других от наследственного вырождения. Мы смотрим на ее биологические последствия иначе. Катастрофа оставит в живом веществе нашей планеты страшный след. Но, как все следы в живом веществе, этот след не является неизгладимым. Живая материя рано или поздно восстановит оптимальные отношения с внешней средой, нарушенные лучевой травмой. Потому что сущность жизни заключается в сопротивлении разрушающим факторам внешней среды.

— С помощью рибосом? — прогудел могучим басом Фролов.

— Да, я разделяю взгляд профессора Панфилова на рибосомы как на элементарные единицы жизни, которые, войдя в состав клетки, обеспечивают синтез и воспроизведение белков.

— А белки, в свою очередь, обеспечивают синтез рибосом?

— Да, мы так думаем.

— Но это еще не основание для изменения общепринятой точки зрения, — сказал Штейн, вежливо улыбаясь.

Председатель торопливо постучал карандашом о графин.

— Товарищи, я боюсь, что мы отвлекаемся от существа вопроса, — сказал он, поднимаясь с места. — Не будем забывать, что речь идет о работе Чернова. И что оценки работы мы выносим в закрытом заседании экзаменационной комиссии, в отсутствие студентов. Есть ли еще замечания? Нет. Вы желаете что-нибудь сказать, товарищ Чернов?

Юрий встал, не поднимая глаз. С трудом ворочая языком, поблагодарил профессора Брандта и доцента Штейна за руководство работой, потом рецензента. Полагалось благодарить всех. А у него уже не было сил. И все же он не забыл упомянуть Постникова. Он назвал даже и Панфилова.

— ...Труды Павла Александровича Панфилова оказали большое влияние на постановку моих экспериментов и анализ их результатов. Конечно, мне трудно решать вопрос о реакции живой материи на лучевое поражение в целом. Я получил определенный факт. И постарался объяснить его как умел. Может быть, я поспешил с описанием контрольного опыта и его, возможно, не следовало вводить в дипломную работу. Но за достоверность описанного мной факта...

Он поднял глаза. Все молча смотрели на него, ожидая продолжения его речи.

— ...я отвечаю, поскольку это в моих силах.

Комиссия заседала больше часа. Студенты, изнывая от ожидания, бродили по коридорам. Было уже около трех часов, когда им объявили решение. Насупившись, темный, хмурый, из аудитории вышел Постников и направился к лестнице, ни на кого не глядя. Студентов пригласили в аудиторию. Все работы получили оценку «отлично», кроме одной. Юрию поставили «хорошо».

Глава восьмая

«Будем работать вместе»

Юрий даже не пытался попасть на заседание комиссии по космическому снаряду. Он не смог забежать в больницу к Андрею и Зое ни в день защиты, ни днем раньше — часы приема совпадали с занятым временем. А на другой день после защиты приемные часы в больнице пришлись на вечернее время, когда в Доме ученых должно было состояться это заседание.

С Андреем, по-видимому, было что-то неладно — повысилась температура.

— Возможно, у него грипп, — сказала сестра. — Время весеннее — посетители заносят инфекцию.

Словом, в палату к Андрею Юрия не пустили. Зоя встретила Юрия не в палате, а в большом холле больницы, где родных и знакомых принимали выздоравливающие больные.

Уходящий июньский день лил желтовато-красные солнечные лучи сквозь раскрытые окна. Зоя шла навстречу Юрию, мягко ступая по нагретому солнцем паркету. Юрий, смущаясь, неловко подал ей купленную дорогой ветку темно-лиловой махровой сирени.

— Спасибо, — Зоя подняла ветку к лицу. Розовый отблеск упал на ее бледные щеки. — Я тебя ждала, — продолжала Зоя. — Тебя уже два дня не было. Как прошла защита? Сядем.

Она увлекла Юрия в дальний конец холла, где перед низким круглым столиком стояли два мягких кресла в светло-голубых чехлах.

— Ну, рассказывай, — Зоя положила сирень на полированную поверхность стола, села в кресло и взяла руку Юрия. Ее глаза, казавшиеся огромными от теней под ними, сияли нескрываемой радостью. Ветром колыхнуло открытое окно, и солнечный зайчик, отброшенный стеклом, упал на ее колени.

— Как хорошо, что ты пришел, — сказала она. — У меня сегодня такое хорошее настроение. Я проснулась и почувствовала, что я совсем — понимаешь? — совсем-совсем здорова. И передо мной длинная-длинная жизнь. И вот я стала думать, что я сделаю в своей жизни... Ты только не смейся...

Она не отпускала его руки. Юрий молча смотрел на нее и слушал, не отводя глаз от ее лица. Пальцы Зои потеплели, словно согреваемые идущим от них из ладони Юрия неведомым током.

— Не смейся. Я думала, что, может быть, испытания, которые перенесла, не зря выпали мне на долю... Может быть, то, что я сама знаю об этом, будет меня всю жизнь побуждать работать над лучевой проблемой. Я видела сама, что такое лучевое бедствие... Это было, может быть, не так чудовищно страшно, как в Хиросиме, но все-таки непереносимо страшно...

Ее пальцы вздрогнули и крепко сжали руку Юрия.

— Я пишу сейчас об этом, — сказала она. — Меня попросили... Маленький очерк для «Комсомольской правды». Я все восстанавливаю в памяти. Нужно, чтобы все знали, что такое лучевая стихия. И как еще много нужно работать, чтобы ее укротить...

38
{"b":"212582","o":1}