Обычно эсэсовцы-охранники поднимали весь лагерь чуть свет. Но в этот день никого не выводили из бараков, в лагере стояла непривычная тишина. Заключенные слонялись по бараку.

— Смотрите, смотрите! — внезапно выкрикнул один, выглянув в решетчатое окошечко. — Самолет над лагерем, какой-то струей поливает, вроде туман напускает.

— Наверное, газ! — предположил кто-то.

Барак загудел. Все кинулись к выходу, сбили дверь, вырвались наружу.

Эсэсовцы за проволокой, одетые в резиновые комбинезоны с кислородными баллончиками за спиной, походили на водолазов.

К удивлению заключенных, их не пытались загнать обратно.

Между тем, туман, окутывая бараки и выскочивших людей, сгущался все сильнее. Люди метались, стремясь вырваться из полосы тумана, но натыкались на стены из колючей проволоки.

Наконец, самолет улетел, туман постепенно начал рассеиваться.

— Внимание! — раздался звонкий голос.

На перевернутый мусорный ящик вскочил высокий юноша.

— Не поддавайтесь на провокацию! Фашисты что-то затеяли, вон они залегли у пулеметов. Они нас перестреляют, если мы поддадимся на провокацию!

Толпа вновь загудела. Юношу на ящике сменил другой, в стареньких очках, едва держащихся на носу.

— Мне кажется, мельчайшие капельки жидкости в распыленном состоянии могут быть ядом!

Сильный голос перекрыл шум толпы:

— Тише! Красная Армия уже близко, нас вылечат в госпиталях. Главное сейчас — выдержка!

Застучал пулемет, говорящий рухнул наземь.

Заключенных начали загонять в бараки…

На другой день профессор Гейман пригласил на инструктаж всех врачей:

— Мы считаем, что примененная нами инфекция вполне годится для бактериологической атаки. Искомый возбудитель, назовем его X, длительное время сохраняется во внешней среде, а человеческий организм к нему очень восприимчив. Вот почему у нас и возникла мысль применить нечто вроде аэрозолей. Ведь они способны поражать людей на самых обширных территориях. Так что мы пришли, видимо, к одному из самых выгодных способов заражения противника… Кроме того, возбудитель указанной инфекции появляется в крови лишь после своего инкубационного периода. Значит, для изучения инфекции нужно брать кровь у больных только через неделю. Мой помощник — доктор Больц — развернет к этому времени лабораторию. Имеются ли у вас вопросы, господа?

— Успеем ли мы довести учение до конца, господин профессор? Русские ведь не за горами!

Гейман успокаивающе поднял руку.

— Командующий заверил, что мы вполне успеем провести учение. Учтите, что мы проводим «разведку боем». Нам надо знать, как быстро русские поставят диагноз эпидемической вспышки. Для этого здесь будет находиться наш человек — осведомитель. Мы должны, господа, знать, каковы силы и возможности советской противоэпидемической службы… Ведь для этого, собственно, и проводится эксперимент. Если русские начнут бактериологическую войну, мы дадим им отпор тем же бактериологическим оружием!

Гейман знал, что не следовало опасаться применения бактериологического оружия со стороны Советского Союза — его об этом информировал рейхсарцтефюрер Блюменталь, — но умолчал об этом…

Казалось, узникам ничего не оставалось, кроме смерти, уготованной им фашистами. Но на шестой день после заражения, едва взошло неяркое сентябрьское солнце, заключенные были разбужены близкой канонадой. Над лагерем замелькали огненные полоски, все задрожало и загудело в бешеном вихре.

— «Катюши» бьют! — встрепенулись узники. — Наши! — Слышите? Наши!

Снова на фронт

В научно-исследовательском институте Вершинина расшифровали содержимое ампулы. Культура чумного микроба штамма РС в результате многократного пассирования в лаборатории Блюменталя действительно в десятки миллионов раз повысила свою вирулентность для морских свинок и белых мышей. Вершинин тотчас доложил о результатах анализа генералу контрразведки. Тот поблагодарил Вершинина и спросил:

— Ищете противоядие?

— Готовим вакцину, сыворотка уже есть… Одним словом, обезвредить РС сможем!

Таким необычно веселым и разговорчивым Лавров своего учителя давно не видел. Но для радости у Вершинина действительно были причины: беспримерный подвиг под Сталинградом проложил путь новым победам советского оружия, сорвалась и ставка фашистских бактериологов на превосходство своих достижений в науке… И, наконец, еще одно событие, радостное для всего коллектива института, — Вершинину присвоили звание генерал-лейтенанта медицинской службы, Игорю Лаврову — майора, а Ганс Штаркер надел на плечи погоны капитана.

Среди приглашенных к Вершинину были доктора, профессора, лаборанты — все, кто принимал участие в недавней весьма ответственной операции.

Вершинин, в новой генеральской форме, с тремя орденами Ленина на груди, поднялся и торжественно провозгласил:

— За победу!

Разошлись по домам далеко за полночь.

В институте завершились работы над скоростными методами обнаружения болезнетворных микробов на объектах внешней среды. И вдруг начали поступать тревожные вести.

Однажды генерал Вершинин достал карту и отыскал на ней населенный пункт Лиман. В этом пункте, после того, как оттуда выбили фашистов, был обнаружен очаг какой-то инфекции. Летальных исходов пока не зарегистрировано, но заболевание протекает тяжело.

Вершинин вызвал Лаврова.

— Игорь Александрович, придется снова в путь собираться.

— Куда теперь, товарищ генерал?

— На Южный фронт, — и показал Лаврову шифровку с фронта. — Полагаю, это очередной сюрприз господина Блюменталя. Вылетаем сегодня. Попросите ко мне капитана Туманова, а сами позаботьтесь приготовить укладки с люминесцентным микроскопом и иммунными диагностическими сыворотками всех известных нам возбудителей инфекций. На сей раз применим на фронте скоростной метод обнаружения микробов.

Когда Игорь вышел, Станислав Васильевич задумался: «Штаркер, Штаркер… Конечно, шеф ждет от него весточки. Знает, подлец, что я непременно буду на вспышке вместе с Гансом Штаркером. Что ж, и сейчас сумеем подготовить информацию, охладим твой азартный пыл, господин Блюменталь».

Вечером самолет с Вершининым, Лавровым и Штаркером приземлился недалеко от лиманского лагеря. У трапа ученых встретили военные врачи.

— Ба! — удивился Станислав Васильевич. — Евгения Степановна!

— Начальник эпидотдела, подполковник медицинской службы Суркова, — начала было пожилая женщина в синем армейском берете, но Вершинин шагнул к ней.

— Ну, зачем, зачем так? Вы, как всегда, на переднем крае! Здравствуйте, Евгения Степановна!

— Здравия желаю, товарищ генерал.

— Ах, будьте, же наконец женщиной, а не начальницей, — рассмеялся Вершинин, обнимая ее.

С Евгенией Степановной Сурковой — начальником эпидотдела Военно-медицинского управления фронта — Вершинин вместе учился на Томском рабфаке. Не раз ему приходилось встречаться с ней и на врачебных конференциях, и в войсковых частях. Он очень уважал эту энергичную женщину — доктора медицинских наук, высококвалифицированного микробиолога и эпидемиолога — и сейчас был искренне обрадован встречей.

Представив Лаврова и Туманова, Вершинин спросил:

— Так что у вас тут такое?

— Варварство, товарищ генерал! Фашисты проводили перед отступлением какие-то опыты на людях. Вспышка с крайне запутанной и тяжелой клинической картиной. У большинства пневмония… На всякий случай я приказала надеть всем защитную одежду, как при особо опасных инфекциях.

Вершинин одобрительно кивнул:

— Правильно сделали!

В пропускном пункте всем выдали специальную одежду и обувь.

На территории лагеря Игорь взглянул на бараки и взволнованно сказал шагавшему рядом Туманову:

— Знаешь, Сережа, мне вспомнились средневековые гравюры: вымершие города, медики в белых саванах и в масках… Мы похожи на них, правда?