Когда же произошел сбой в программе? Куда подевалась наша пресловутая духовность? Ведь можно сколь угодно долго пенять ТВ за качество передач, но понятно, что именно всякую мерзость и смотрят в первую очередь. Впору вводить термин «зрительский планктон». Хотя у нас народ принято любить и гладить по головке. На моей памяти только Чулпан Хаматова в программе «На ночь глядя» осмелилась порассуждать о деградации публики. Впрочем, это уже тема совсем другой, не телевизионной статьи.

А пока, дабы не быть обвиненной в недостоверности, вынуждена признаться – есть, есть еще у нас на ТВ дискуссии. Одна из них, очень бурная, произошла опять же у Гордона. Почтенное собрание яростно спорило о слове «попа» (разумеется, в его более откровенном варианте) – ведь оно составляет лучшую рифму к слову «Европа», что убедительно доказал в том же эфире ролик с Павлом Волей. Еще дальше пошла Глюкоза. Ее хит, триумфально прокатившийся по многим каналам, включая государственные, предлагает новые стандарты патриотизма: «Танцуй, Россия, и плачь, Европа, а у меня самая, самая красивая попа». Особую актуальность затронутая Глюкозой тема приобретает в связи с надвигающимся на нас «Евровидением», которое пройдет в Москве. О масштабах ажиотации можно судить уже сегодня. На днях вицепремьер Александр Жуков заявил, что на подготовку и проведение конкурса будет потрачено более одного миллиарда рублей. Слово «более» вдохновляет. Не исключено, что при столь мощной государственной подпитке ближе к маю развлекательный сегмент ТВ разовьется до ста процентов.

Умница Глюкоза! Взяла и одной фразой обозначила не только суть телевизионного контента, но и суть исторического момента.

Съемочная группа фильма о Льве Ландау «Мой муж – гений» должна неустанно благодарить академиков во главе с Евгением Велиховым. Они не зря писали письма в высокие инстанции с требованием запретить картину. Если бы не шумная кампания в прессе накануне премьеры, редкий зритель досидел бы до середины «Закрытого показа».

Дело в том, что нас обманули. Никакого фильма нет. Есть набор вялых, небрежно смонтированных эпизодов. Есть задыхающийся от аритмии сценарий. Есть рассыпающаяся композиция, где вчерашним студнем застыли образы, ракурсы, сюжет. Мемуары жены Ландау Коры (исходный материал для фильма), страстные, сумасшедшие, местами отвратительные, местами пронзительные, имеют хотя бы одно оправдание перед вечностью – они пронизаны любовью к мужу. В сочинении режиссера Татьяны Архипцовой нет ни любви, ни шума времени, ни гениальной личности, которая переосмысляет мир по своим законам. Ее Ландау – даже не сексуальный маньяк, меняющий половых партнерш непременно в присутствии жены, но городской сумасшедший. Герою Даниила Спиваковского (худшая работа отличного актера), начисто лишенному мужского обаяния, энергии, искрометности, свойственных прототипу, не веришь ни секунды – таких не любят, а жалеют. И уже не имеет значения, сколько у Ландау было любовниц, как именно он их «осваивал» (его словцо), насиловала ли его медсестра еженощно в больнице или нет, а главное – какой смысл вкладывали авторы в фильм, выпущенный к столетию прославленного физика. Нет фильма – нет предмета разговора.

Искусству можно все, если оно искусство. Мы безоговорочно принимаем Моцарта в «Амадеусе» и Ленина в «Тельце» не потому, что образы биографически корректны, а потому, что художественно безупречны. Однако Архипцова, увы, не Форман с Сокуровым. И с этим ничего не поделаешь. Если бы была соблюдена чистота жанра, к авторам вообще не было бы претензий – каждый снимает, как может. Но запредельный градус бездарности фильма связан еще и с провалившейся попыткой скрестить стилистику модной докудрамы с художественным повествованием. Как только в кадре появляется сын Ландау Игорь с обрывками фраз и мыслей, тотчас вольному сочинению предъявляется другой счет.

Именно его и пытались выставить участники «Закрытого показа». Но вот что любопытно. Попытки обнаружить истину касательно героя фильма проходили в той же этической системе координат, что и сам фильм. В ход пошли старые претензии и обиды. Академики наступали в лучших традициях коммунальных кухонь. Съемочная группа оборонялась в лучших традициях таблоидов. На свет божий была вытащена даже некая заведующая травматологическим отделением образца 1962-го. Именно она, гордясь своим вкладом в мировую науку, подтвердила кардинальное: да, по ночам пускала к Льву Давидовичу одну женщину. После чего все дружно ринулись в такое дотошное исследование интимной жизни нобелевского лауреата, что самому Андрею Малахову впору было скрежетать зубами от зависти.

И только Гордон порхал голубем мира: «Этот фильм на Первом – попытка нащупать границы дозволенного». Александр Гарриевич явно опоздал. Означенные границы давно рухнули, лучшим свидетельством чего и стал фильм «Мой муж – гений».

«Разговор с Владимиром Путиным», вытеснивший из программы канала «Россия» заранее объявленный «Бандитский Петербург», подходил к зениту. Олег Добродеев только-только перевел дыхание. Мероприятие ведут кадры проверенные, Эрнест Мацкявичус и Мария Ситтель, однако всякое, знаете ли, бывает. Страна большая, несознательных граждан много, а вдруг кто-нибудь из них, в обход сценария и вопреки бдительности отбирающих вопросы, прорвется в кадр? Но нет, все движется по плану. И вдруг нашелся некто, осмелившийся ужалить лично его, Добродеева, вкупе с Эрнстом и Кулистиковым. И этот некто задал провокационный вопрос: «Почему у нас по утрам на центральных каналах нет гимнастики?» Полуулыбка Путина не предвещала ничего хорошего: «Видимо, потому, что их руководители чувствуют себя людьми здоровыми и физически подготовленными на все сто процентов». Трудно сказать, сколько именно процентов означенных качеств лишились канальские начальники в эту минуту. Ясно только, что утренним зефирным ведущим типа Арины Шараповой или Даны Борисовой вскоре придется потесниться, дабы трудовой народ смог осуществить в условиях кризиса хоть одно свое законное право.

Еще на путинской заре Глеб Павловский сформулировал разницу между старой и новой властью: новая власть в отличие от старой очень четко понимает разницу между реальностью и картинкой. Дополним Павловского: понимание настолько четкое, что реальность часто подменяется картинкой, свидетельство чему – жанр и стилистика прямых линий с президентом-премьером. По отточенности содержания, продуманности композиции, выверенности драматургии это произведение скорее художественное, нежели документальное. Полукружие амфитеатра Гостиного Двора и ритуальность действия отсылает к античному театру. Совпадают не только цели (сообщить зрителям возвышенное настроение, отвлечь от грустных будней), но и методы. Эллины, приходившие на спектакль Еврипида, хорошо знали миф, по которому разыгрывалось представление. Так что их интересовал не голый сюжет, а его конкретное воплощение.

Мы – чистые эллины. Знаем, что все отлично, а будет еще лучше хоть с пенсиями, хоть с медициной, хоть с прапорщиками, но ведь слушаем, слушаем, затаив дыхание. Посмотрите на людей в зале – такие вдохновенные лица встречались только у часовых, охраняющих Мавзолей. А красавица Ситтель из колл-центра неутомимо предъявляет все новые и новые свидетельства интереса электората к Путину: число звонивших перевалило за 1 миллион… за 1 300 000… за 1 700 000… Те, кто не перевалили, то есть не дозвонились, тоже не отстают, шлют эсэмэски. Мария не в силах скрыть восторга: представляете, в одном SMS аж 400 знаков, это же нужно 400 раз нажать на кнопки! Наивная девушка. Да за счастье прикоснуться хотя бы виртуально к ВВП мы готовы денно и нощно жать на кнопки. (Меня, правда, смущают и показатели активности граждан, формулирующих свои вопросы национальному лидеру, и особенно гордость ведущих по этому поводу. Хорошо ли для великой державы, что с каждым годом растет количество вопросов, а не ответов?