Во всех странах Западного полушария (кроме Кубы, конечно) резидентуры американских спецслужб занимаются «освещением» венесуэльского «контингента», используя для этого агентуру в полицейских и других органах. Все мало-мальски «перспективные» почтовые, телефонные и интернет-контакты венесуэльцев с гражданами США взяты под контроль. Тщательно изучается законность финансовых операций руководящих чавистов, ведь коррупционеры — заманчивая категория лиц для вербовочных комбинаций. «Пятая колонна» в Венесуэле регулярно получает многомиллионные средства из специальных фондов в США и крепит свои ряды, рассчитывая на реванш. Расплодившиеся «неправительственные организации» тоже не обижены денежными «переводами», а их члены старательно изучают опыт «оранжевых» и прочих революций на Старом континенте.

Чавес не оставил без внимания критику Закона о разведке и контрразведке и распорядился приостановить его действия. Он, в частности, обещал изменить 16-ю и 20-ю статьи, которые более всего подверглись осуждению со стороны оппозиции, не без основания посчитавшей, что эти статьи не признают презумпцию невиновности и обязывают жителей страны шпионить друг за другом. «Никто не вправе заставлять кого-то быть информатором, — сказал президент. — Человеку свойственно ошибаться. Мы сделали ошибку, и мы должны её исправить».

Впрочем, и без реформы спецслужб Чавесу было известно немало о кознях Империи. Достаточно упомянуть об информации, поступавшей от дружественной кубинской разведки. Министр информации и связи Андрес Исарра, говоря об американских планах ликвидации Чавеса, предупредил: «Нами принимаются превентивные меры. Даже внутри разведывательных служб Соединённых Штатов у нас есть люди, которые нас предупреждают и уведомляют. У нас больше друзей по всему миру, чем кому-то кажется».

Сам Чавес не раз утверждал, что хорошо осведомлён о деятельности американских агентов в Венесуэле, вплоть до того, что знает о происходящем за стенами посольства США в Каракасе. Заявление Чавеса вызвало ответную реплику тогдашнего американского посла Браунфильда: «Если это так, то налицо — нарушение Венской конвенции. Чавес сам признался в этом». В устах представителя Соединённых Штатов, нарушающих во имя интересов национальной безопасности Венскую и все другие конвенции и соглашения, этот критический выпад прозвучал по меньшей мере цинично.

С годами Чавес стал заметно осторожнее. Ещё несколько лет назад в ходе избирательных кампаний он смело погружался в человеческую толпу на открытом грузовике, переоборудованном в трибуну. Президент любил выступать, имея слушателей в непосредственной близости от себя, чтобы видеть их реакцию, слышать голоса, задать кому-то вопрос или обменяться с кем-то репликами. Эти счастливые дни остались в прошлом.

Строгий регламент «защиты подопечного» был распространён Службой охраны на все публичные мероприятия, в которых участвовал Чавес. Стала обычным делом «зона безопасности» в 20–30 метров на митингах, съездах и форумах. Даже телепередача «Алло, президент!» начала проводиться по этим правилам. Приглашённых на неё гостей размещали на заметном отдалении от ведущего программы Чавеса. Доступ на импровизированную телевизионную площадку стал возможен только через «рамку» металлоконтроля. Эти меры вызывали насмешки политических оппонентов президента: он не доверяет самым близким соратникам! Иногда Чавес бунтовал против диктата охраны. Однажды он вдруг остановил свой кортеж на площади О’Лири рядом с уличным кафе и пригласил охранников выпить по чашечке expresso bien cargado(Expresso bien cargado (исп.) — чёрный, крепко заваренный кофе.). Начальник службы безопасности напрягся, посмотрел по сторонам, оценил обстановку, но возражать не стал. Этот район считался чавистским, неожиданности вряд ли были возможны.

Чавес как-то рассказал в передаче «Алло, президент!», что он иногда гримируется, чтобы не быть узнанным, и отправляется бродить по городу, чтобы посмотреть, как живёт простой народ. Вполне возможно, что это на самом деле было так. Но возможно и нет. Чавесу почему-то захотелось поведать о себе в духе восточных сказок. Не такие ли истории о справедливых и любящих народ правителях когда-то рассказывала маленькому Уго бабушка Роса Инес?

Нанси Кольменарес — первая жена Чавеса — была домоседкой и упорно избегала журналистов до и после развода. Никаких интервью! Никаких расспросов о Чавесе и их прежней семейной жизни! Охранники Нанси пресекали все попытки людей «со стороны» сблизиться с нею. Её отношения с Уго не прерывались никогда: их прочно связывали дети, вопросы материальной поддержки и обеспечения безопасности семьи. Некоторое время Нанси работала на незаметной административной должности в муниципалитете Баринаса, не претендуя на что-то большее. Когда её стали преследовать разного рода просители и ходатаи, она оставила работу. О втором замужестве Нанси известно очень мало. По неподтверждённым сведениям, её нынешний муж — один из её бывших охранников.

Конечно, Нанси было трудно соперничать с тайной возлюбленной Уго — Эрмой Марксман, женщиной с университетским образованием, интеллектуалкой, которая помогала Уго в разработке боливарианской идеологии и конспиративных делах. Она вошла в историю движения «MBR-200» как «Команданте Педро». После разрыва отношений в 1994 году, причиной которого стала, несомненно, ревность Эрмы к экзальтированным посетительницам национального героя в тюрьме Яре, Уго не предпринимал шагов к примирению. Начинался новый этап его политической жизни, и всё остальное отступило на второй план.

Чавес не предполагал, что журналист и писатель Агустин Бланко Муньос, вкрадчивый тип, претендующий на роль летописца современности, сумеет преодолеть сдержанность Эрмы и подвигнет её на большое интервью. Бланко знал, как это сделать. Показал ей свою книгу «Говорит команданте» — толстенный том с записями разговоров с Чавесом, сделанными ещё до избрания его президентом. «Здесь нет ни одного слова о вашей роли, Эрма, — сказал журналист. — Надо восстановить историческую правду, и это зависит только от вас». Эрма лишена амбициозности. Но слово «правда» её задело. В пространных воспоминаниях Уго не было даже намёка на её существование, на её вклад в общее дело. Ей не нужны почести и признание. Но восстановление правды — необходимость. Чавес не должен присваивать себе все заслуги. Бланко добился своего и в июле 2004 года, как раз к «отзывному референдуму», успел выпустить книгу с откровениями Эрмы под названием «Чавес меня использовал». А. Бланко, принадлежащий к радикальной оппозиции, питал надежду, что его труд окажет влияние на исход референдума, настолько противоречивым, непоследовательным и внутренне хаотичным человеком был показан Чавес стараниями брошенной женщины и самого автора. Даже название книги порождало негативное отношение к президенту.

Вторая жена Чавеса — Марисабель Родригес — до встречи с ним успела побывать замужем, родить сына и развестись. В истории её появления в жизни многообещающего политика Чавеса, уверенно шедшего к вершинам власти, пока ещё много неясного. Впрочем, некоторые сторонники Чавеса считают, что блондинку из города Баркисимето («провинциалку, похожую на куклу Барби») ему «подставили» хитроумные «операторы» венесуэльской олигархии. Испытанные мастера манипуляций и многоходовых комбинаций хотели тотально контролировать малоискушённого в политике подполковника, в том числе его семейную жизнь(Уго Чавес и Марисабель Родригес заключили гражданский брак в 1997 году. Их дочь Росинес родилась в том же году. Супружеские отношения были разорваны de facto в начале 2002 года. Официально развод был оформлен в январе 2004 года, причина — «несовпадение характеров».).

Марисабель участвовала в предвыборной кампании мужа, записала несколько роликов для телевидения с призывами голосовать за него. Она с трудом терпела бесконечные переезды, толчею и пассионарные речи своего мужа, которые вызывали не менее пассионарную реакцию избирателей, и облегчённо вздохнула, когда всё это завершилось. В Мирафлоресе началась собственная политическая карьера Марисабель: она была избрана в Конституционную ассамблею, принимала участие в выработке Боливарианского Основного закона. Марисабель возглавила Фонд ребёнка, была звездой бесчисленных протокольных и благотворительных мероприятий и, по её словам, пыталась стать образцовой первой леди, воплощая образ женщины-товарища (imagen de la mujer сотрап era).