В ходе лондонского расследования катастрофы было подтверждено, что айсберг разорвал днище судна по правому борту на высоте примерно трех метров над килем, в результате чего образовалась пробоина длиной около 100 метров, проходившая от носовой части через первый, второй и третий грузовые отсеки и котельные № 6 и № 5. Из-за большой скорости судна для образования такой пробоины потребовалось менее десяти секунд. Гидрографическое управление США рассчитало, что при столкновении огромного судна с относительно небольшим айсбергом высвободилась энергия, достаточная для того, чтобы в одну секунду приподнять груз весом 81 120 тонн. При таком столкновении корпус «Титаника», хотя и был обшит стальными листами толщиной 2,5 сантиметра, должен был треснуть, как ореховая скорлупа. Оказалось достаточно всего лишь десяти секунд, чтобы вынести смертный приговор самому большому и самому прекрасному судну в мире.

Поднятый с постели толчком судна, капитан Смит выбежал из каюты на мостик.

— Господин Мэрдок, что это было? — спросил он первого помощника.

— Айсберг, сэр, — ответил Мэрдок. — Я отдал приказы «Право руля» и «Полный назад». Хотел повернуть влево, но было слишком поздно. Большего я сделать не мог.

— Закройте водонепроницаемые двери, — приказал капитан.

— Они уже закрыты, — ответил Мэрдок.

Затем капитан, Мэрдок и четвертый помощник Боксхолл перешли на правое крыло мостика. Они всматривались в водную поверхность, пытаясь разглядеть роковой айсберг. Боксхоллу казалось, что он видит за кормой судна что-то темное, но он не был в этом уверен. По словам рулевого Оливера, «Титаник» уже останавливался, когда капитан вернулся к телефону и передал в машинное отделение:

— Дайте средний ход!

Судно несколько минут еще двигалось вперед, а затем остановилось. Приказ остановиться мог отдать только капитан, но никто из спасшихся этого момента не отметил. Так и осталось неясным, почему капитан Смит позволил плыть смертельно раненному судну, сбавив ход только наполовину. Единственно возможное объяснение — в ту минуту он еще не знал о масштабах повреждения и остановкой судна не хотел вызвать панику у пассажиров.

Примерно в тот момент, когда судовые винты вновь пришли во вращение, четвертый помощник капитана Боксхолл поспешил в носовой трюм, чтобы установить, что же произошло. Он направился к каютам пассажиров III класса на палубе F, второй палубе над ватерлинией. По пути ему попадались сонные матросы и кочегары, разбуженные толчком и вышедшие из своих кают, но нигде не происходило ничего особенного, он не заметил никаких признаков повреждения судна. Во время своего беглого осмотра четвертый помощник не спустился до самого низа и поэтому по возвращении на мостик доложил капитану и первому помощнику, что никаких повреждений не обнаружено. Вероятно, это было последнее хорошее известие, которое в ту ночь получил капитан Смит.

В рулевой рубке капитан взглянул на кренометр, небольшой прибор, похожий на часы и расположенный перед компасом, который показывает угол наклона судна, и увидел, что «Титаник» накренился на пять градусов на правый борт. В эту минуту рулевой услышал, как он прошептал: «Боже мой!» Обеспокоенный капитан вновь послал Боксхолла в трюм, разыскать судового плотника Дж. Хатчинсона и передать ему приказание установить размеры повреждения и доложить о нем. Боксхолл встретил его на полпути. Хатчинсон был взволнован:

— Поступает вода. Где капитан?

— На мостике, — ответил Боксхолл.

Судовой плотник, не говоря ни слова, помчался на мостик. Боксхолл спустился ниже в трюм и на трапе чуть не столкнулся со Смитом, одним из разнорабочих, отвечавших за перевозимую почту. Тот спросил почти то же, что и судовой плотник:

— Где капитан? Почтовый отсек полон воды.

Боксхолл и его отправил на мостик, сказав, что сам пойдет вниз удостовериться. На палубе G он подошел к люку, ведущему во вместительный отсек перевозимой почты. Крышка была открыта, а рядом с ней лежали два почтовых мешка. Они были совершенно мокрыми. Боксхолл зажег фонарь и посветил в люк. В луч света попала клокотавшая вода, в которой плавали мешки с почтой. Он услышал шум, напоминающий гул горного потока. Между прибывающей водой и потолком отсека оставалось всего полметра. В этот момент четвертый помощник впервые осознал, насколько серьезна ситуация. Он тут же вернулся на мостик и доложил об этом капитану.

А тем временем капитан Смит пытался получить точное представление о состоянии судна. Каждую минуту поступали все новые и новые доклады, один тревожнее другого. На мостик прибежал старший помощник Г.Т. Уайлд и спросил капитана, насколько, по его мнению, серьезно повреждение. В ответ прозвучало:

— Боюсь, более чем серьезно.

Толчок при столкновении судна с айсбергом разбудил и генерального директора «Уайт стар лайн», президента треста ИММ Джозефа Брюса Исмея. Минуту он лежал в постели, пытаясь понять, что произошло. Наконец, не выдержав, как был в пижаме, он вышел в коридор и увидел стюарда.

— Что случилось? — спросил он.

— Не знаю, сэр, — ответил тот.

Исмей вернулся в каюту, надел пальто, домашние туфли и отправился на мостик. Когда капитан сообщил ему, что судно столкнулось с айсбергом, Исмей задал ему тот же вопрос, что и старший помощник, и капитан Смит вновь должен был признать: он опасается, что повреждение судна очень серьезное. Возвращаясь в свои апартаменты, генеральный директор встретил на лестнице старшего механика Джозефа Белла, спешившего на мостик. Исмей и его спросил, серьезно ли повреждено судно. Белл ответил, что, вероятно, да, но он надеется, что насосы сумеют остановить поступление воды в трюм.

Сразу после ухода Исмея капитан Смит распорядился вызвать исполнительного директора и главного конструктора судоверфи, строившей судно, Томаса Эндрюса. Если кто и мог авторитетно объяснить происшедшее и оценить масштабы повреждения и опасность, угрожавшую «Титанику», то это был прежде всего он.

После ужина с доктором О'Лафлином Эндрюс отправился в судовую пекарню, расположенную на корме, чтобы поблагодарить пекарей, которые в этот вечер доставили ему большое удовольствие специально для него испеченным хлебом. Затем он, как обычно, в своей каюте № 36 на палубе А переоделся в рабочую одежду и, окруженный стопками планов, набросков, пометок и расчетов, погрузился в работу, которую чаще всего заканчивал поздно ночью. На сей раз он разрабатывал рекомендации, как переделать часть судового дамского салона в две небольшие гостиные. Компания «Уайт стар лайн» первоначально предполагала, что дамский салон после ужина станет местом встреч дам из кают I класса, которые захотят пообщаться друг с другом. Однако эмансипация, ознаменовавшая собой начало XX столетия, выразилась в том, что женщины уже не удалялись рано вечером в свои покои, а продолжали развлекаться в ресторанах и салонах. Просторный дамский салон большую часть времени пустовал. Увлеченный работой Эндрюс едва ощутил слабый толчок и оторвался от разложенных бумаг, только услышав стук посыльного, который передал просьбу капитана как можно скорее прибыть на мостик.

Оттуда капитан вместе с конструктором отправились в трюм. Чтобы не привлекать внимания пассажиров, выглядывавших из своих кают, они прошли по трапам, предназначенным исключительно для команды. Пройдя лабиринтами коридоров, они добрались до склада почты и зала для игры в мяч, уже затопленных, и установили, что вода проникла в шесть водонепроницаемых отсеков. В некоторых из них она уже превысила уровень шести метров и все прибывала, несмотря на энергично работавшие насосы. Томас Эндрюс сразу понял, в чем угроза: поскольку переборки шестнадцати отсеков, на которые был разделен трюм «Титаника», не были герметично соединены с палубами, до которых доходили, то после заполнения первого отсека вода через верх перельется во второй, затем в следующий, и так постепенно будет затоплен весь трюм. Этот процесс будет ускоряться по мере того, как загруженная тысячами тонн морской воды носовая часть судна начнет наклоняться и все больше и больше погружаться. Эндрюс понял — «Титаник» обречен. Он вынужден был сообщить капитану, что, по его расчетам, судно удержится на плаву часа полтора и что необходимо, не откладывая, готовить к спуску спасательные шлюпки. На мостик они возвращались через холл палубы А, где уже собралось много взволнованных пассажиров. Все пытались по лицам обоих понять, какова ситуация, но ни у капитана, ни у Эндрюса не дрогнул ни один мускул, и узнать, до какой степени они потрясены увиденным и к какому выводу пришли, не удалось.