Шуль, не моргая, уставился на Дерена, как смотрит загнанная змеёй лягушка. Дерен тоже смотрел на врага, не отрываясь:

– Я думаю, будет справедливо, если ты сам получишь сенсорный удар в грудь, – сказал инженер медленно и безразлично. – И мне не придётся никому ничего объяснять…

Он сумел. Бандит застыл на миг, словно загипнотизированный. Он ожидал слов, объяснений и не сумел уловить движения руки.

И тогда Апло Дерен выстрелил. В грудь. Один раз.

И тоже посмотрел на секундомер. До назначенного эрцогом Локьё сеанса связи оставалось 82 секунды. Апло как раз успевал обмотать скотчем любителя поболтать.

Дерена эрцог вызвал прямо из своей каюты. И снова, вглядываясь в его сухие пылающие глаза, засомневался, всё ли учёл.

Увидев Валлери рядом с Локьё, инженер кивнул:

– Вижу. Теперь я верю, что вы действуете разумно и способны разобраться в том, что здесь произошло. Я отзываю мо…

Его рука не успела опуститься на панель, как ординарец потянулся к пульту эрцога и ввёл дополнительный канал. И на экран потекло пламя.

Над Кьясной больше не было неба. Оно превратилось в пылающий ад…

Потом узнали, что в атмосфере Кьясны было уничтожено семнадцать пассажирских судов разного класса, не считая частных и полицейских катеров. Погибло около двенадцати тысяч человек.

Эрцог сумел принять удар. Не сумел капитан его корабля, называемого по традиции правящего дома «Айниксте» – «Леденящий», или «Убивающий холодом». Двадцатикилометровая туша боевого крейсера содрогнулась, и нестерпимый свет залил пространство.

Расстояние между кораблём и луной было символическим.

«Ренние, серденько», – только и успел прошептать Дерен. Огонь выплеснулся из пустоты, словно инженер всё ещё был в навеянном лихорадкой сне.

Светочастотный удар оказался слишком силён для небольшой луны: её орбита была дестабилизирована. Спустя несколько циклов Эскгам, захваченный притяжением своей планеты, пошёл на сближение с массой, в два раза превышающей собственную. Остатки столкновения поглотила звезда, именуемая по каталогу Солнце-5, что вызвало частичный сброс её короны, и таким образом сектор был полностью потерян для колонизации.

Вот так в войнах часто теряют земли, за которые воюют.

Только спустя много лет выяснилось, что не модули инженера Дерена открыли огонь по Кьясне. Но вооруженный конфликт затянулся, претензии сторон разрастались, а таких, как эрцог Локьё, было совсем немного и в мирах Экзотики.

Валлери приютили в сороднении мужа. На этом настоял дед инженера, сумевший прозреть, что человек ценен независимо от неприятных другим поступков.

Мальчик родился в срок. Но только его сын, внук Апло Дерена, стал, наконец, космическим десантником. И прославился он не столько воинскими подвигами, сколько крепостью духа.

Ибо таков девиз в боргелианских сороднениях: «ак ренья» – сохраняющий сердце.

Темнота и тепло. Покой. Уют и надежность носителя, с которым он был соединен кабелем питания. Мягкий шум в перепонках. Он двигался через пространство, оставаясь в неведении о расстоянии, сроках, скорости… Аммортизационная жидкость, наполняющая камеру носителя, ограждала его от всяческих перегрузок, и он висел в ней, не осознавая себя, не зная, куда он движется и зачем… Он просто ждал. Ждал своей высадки.

Выворачивало меня серьезно. С судорогами, с биением о борта капсулы. Ощущение было совершенно жуткое: будто и кишки сейчас выплюну. Словно я извергал свою внутреннюю сущность в окружающее меня узкое и влажное пространство и не мог остановиться. В голове безумной птицей забилась мысль о том, что еще немного – и от меня останется только пустая оболочка, а я сам уйду вместе с компенсационной жидкостью в открывшиеся подо мной шлюзы. Крепкие руки подхватили мое дергающееся в спазмах тело и вынули из мягкого, как тесто, нутра камеры, где я пробыл так много времени… сколько же я там пробыл? Вечность?

В легкие наконец-то хлынул воздух. Сухой и шершавый, он вызвал новый приступ кашля.

– Он в порядке! Давай к следующему! – прогрохотал надо мной мужской голос, когда мое тело опустили на плоскую поверхность. Знакомое ощущение.

Поверхность была довольно мягкой, но все же недостаточно комфортной после уютного парения в компенсационной жидкости. К тому же навалился холод: мокрое тело быстро остывало, и я зашарил руками в поисках какого-нибудь одеяла, чтобы укрыться, закутаться, защититься от этого пустого и холодного пространства, что окружало меня теперь. Никакого одеяла я не нашел, но рука запуталась в целом ворохе проводов, прикрепленных к моему телу. Я замер, ощупывая свернутые жгутом и уходящие в неизвестность металлопластиковые нити. Неизвестность… Глупости! Конечно же, они попросту вели к камере гидросна, из которой меня минуту назад достали, и предназначались для стимуляции мышц. Все то время длительного полета, что я провел в жидкостной камере, они передавали моей мускулатуре микроимпульсы, поддерживая ее в рабочем состоянии.

– Никита… – Сиплый голос слева от меня был еле слышен сквозь кашель и стоны, наполняющие мои уши, – Никита, ты здесь?

Я ощупал свое лицо, зацепил и содрал светонепроницаемую пленку, закрывавшую глаза. Боль от хлынувшего в зрачки сияния была намного сильнее, чем боль выдираемых из бровей волосков. Чертова пленка! Чертов свет! Чертова профессия!

– Бойцы! – Металлический голос перекрыл все остальные шумы десантного отсека. – Наш модуль сел в непосредственной близости от расположения противника. Всем десантникам немедленно привести себя в боевую готовность и построиться у машин. Время – пять минут! Выполнять!

Вот оно. То, что пускает в ход четко отлаженную машину из тренированных мышц и условных рефлексов. Когда ты слышишь команду «выполнять», твое тело начинает двигаться само по себе: ведь этому его учили много лет, и в такие моменты человек может ничего не думать: тело само произведет заученные до автоматизма действия. Но ведь можно и поразмыслить, пока организм самостоятельно отрабатывает программу подготовки к бою!

Я отодрал от кожи контакты проводов, отшвырнул спутанный ком в сторону. Поднялся на неуверенных ногах. Хуже всего, когда приходится вот так – с корабля на бал – идти в бой, а твое тело еще не отошло от шока пробуждения. Еще хуже – вообще не проснуться, когда твой посадочный модуль сбивают еще в воздухе. Вот только некоторые считают это благом. Особенно – попавшие в плен… А плен, он разный бывает. Некоторые считают своих пленников продовольственным запасом и затем съедают при нужде. Причем – живьем.

Глаза все еще не привыкли к освещению, но я сейчас и не нуждался в них: белье, амуниция, оружие – все занимало положенные ячейки, все находилось на своих местах. Руки автоматически протерли тело полотенцем и начали облекать его в грубую ткань боевого комплекта. Со всех сторон слышались шорохи, звяканье, звуки глухих ударов, сдавленные маты: отделение приводилось в боевую готовность.

– Никита, – сипловатый голос слева уже обрел необходимую для общения силу, – мы все-таки долетели… И сели. Помнишь, Козуб всегда говорил: «Главное – сесть»!

Я позволил себе бросить взгляд влево. Ага, глаза уже довольно-таки адаптировались к свету аварийных ламп, и я разглядел высоченный сутуловатый силуэт своего приятеля. Юра Ковальский. Почти два метра суеверных предрассудков и сто пятнадцать килограммов атакующей массы. Таких не берут в космонавты: слишком большой вес и габариты. Таких берут в десантники и транспортируют в наполненных компенсационным физраствором камерах-капсулах. Как пчелиных личинок в сотах. Только мы – личинки не рабочих, а именно боевых пчел, или, скорее, муравьев – ведь летать-то мы не умеем…

Зато мы умеем убивать. Это наше предназначение. Нас учили этому: долго, упорно… Сначала – на Земле. А после…