Должны же быть, наконец, в культуре хоть какие-то константы! К примеру, конь, остановленный на скаку женщиной из русских селений; банный лист, прилипший, извиняюсь, к заднице; заповедное место зимовки раков; стоимость фунта изюма и, конечно, телефоны ближайших борделей… Иначе получается совсем как в русском пророческом четверостишии:

Познакомился в баре с двумя финскими лингвистками. Поначалу они произвели впечатление мимолетных дур из Хельсинки — хихикали, разглядывая мой псевдославянский профиль. Однако потом, приняв немного на грудь, стали приставать с измышлениями о пределах финской цивилизации. Оказывается, рубеж между нами проходит по глубинному восприятию медвежьей сути. Для жителей Суоми косолапый есть воплощение мифологического зла, хаоса и «большого брата». Для русских же, напротив, как считают финны, медведь — отец родной, прародитель и собутыльник. Резюмируя дискуссию, можно сделать вывод, что римская цивилизация не блистала далее района произрастания виноградной лозы, а финская — укрылась в лесах и болотах от русского медведя. На что они вообще намекали, зачем завели этот разговор? Неужели им сразу не бросилось в глаза, что я уже был не в состоянии расширить границы финской цивилизации. Боялся ненароком придавить лингвисток в экстазе. Ведь это они довели меня от машины до кровати, повозились с полчаса между собой, поохали и захрапели. Так мы и пролежали трогательно рядом…

Наутро ретировался, оставив в постели записку: «Please, have your breakfast without me. I left for a walk in the mountains. You may leave the door open»[1] Позавтракали, ушли и ничего не взяли. «Конкретные» девчата… Да стоит ли горевать? Они бы все равно не вышли за меня замуж… как честные девушки. К тому же столько неудобств! Пришлось бы заказывать в Центре трехспальную кровать.

Центр отметил умение расставлять приоритеты.

…В Женеву прибыл посол А.А., автор масштабных дипломатических мемуаров и бывший близкий родственник бывшего министра. В ходе переговоров, переходя с хренового английского на убитый старческим маразмом французский, он элегантно застегнул ширинку и передал собравшимся горячий привет от бывшего во всех отношениях, который торгует теперь не то рыбой, не то колбасой. Посол рыбы посол не уточнил.

Посетил замок Коппэ, что на Женевщине. Почтил вниманием, так сказать, родовое гнездо, что свил банкир Жак Некер, купивший, пусть ненадолго, французский трон.

Мамзель Некер, миловидная любвеобильная толстушка, вышла замуж за нашего брата-дипломата — нищего барона-алкоголика, картежника и буяна из возвышенно-знатного рода де Сталей-Холштейнов. Потом бросила беднягу, всю жизнь гуляла, скрывалась от Наполеона с Бонапартом, фланировала с Бенжаменом Констаном в парке Коппэ: туда — по «аллее ссор», обратно — по «аллее примирения», и писала, как могла, философические трактаты. В Россию вошла одновременно с армиями корсиканца — «кумира дворянской молодежи».

Завела было платонический роман с Александром I, но как-то неудачно рассуждала об абсолютной монархии, «ограниченной удавкой». Умерла в Париже… почти праведницей. Внучка, швейцарская мещанка, еще долго маялась прижизненными грехами бабушки-вольтерьянки.

…Спасал от польских браконьеров охотоморское стадо минтая. Это рыба такая; живет в Охотском море… Сам ее не пробовал, но говорят, очень вкусная и полякам-проходимцам шибко нравится. Утомился, «потерял нить» и опять заплутал в лабиринтах декаданса. Неделю болел каким-то неведомым недугом. Выпил, ушел в «астрал» и опять захворал. Теперь хоть знаю чем… Однако травить тараканов виски с коньяком стало накладно, перешел на русскую водку. Тараканы, они ведь тоже наши, отечественные…

Есть у меня пальто итальянское… цвета незабываемой ночи! Купил еще до свадьбы, а потом износил до дыр на нежно-фиолетовой подкладке… В амурном деле эта пижонская шинель — ядерное оружие! Экс-феминистки сдавались без боя…

Был, однако, и побочный эффект — «синяки» принимали меня за батюшку и лезли исповедоваться… Более того, ответственная сотрудница «дворца бракосочетаний», тщательно осмотрев пальто, чуть было не забраковала меня и фасон: «Девушка, этот, кажется, уже женился на прошлой неделе… Я проверю по списку». Эх, как говорится, «и за это, и за то я купил тебе пальто»! Прошвырнуться, что ли, в нем по Женеве? Пора выходить из любовно-патриотической депрессии…

Центр молчит, прислал пять кило минтая; а Р.Ч. изменил общему делу с женщиной. Видимо, дни великой России сочтены. Получили странную шифровку: «Россия спасется, если захочет. Бог». Центр еще в России?

Приехала Л.Ж… Вся такая элегантная, как Конвенция Монтрё о статусе черноморских проливов. Встретил; подарил розу и черновик «Тараканьих бегов»; организовал шекспировские чтения… Она сочинила критическое эссе «„Тараканьи бега“ как гимн женщине»… Жизнь продолжается, но в глазах Л.Ж. затаилась боязнь любви.

— Ба-анжур! — пропела с легким подмосковным акцентом статная молодуха в манто, бросавшем вызов женевской весне, и вошла в лифт.

— Простите, вы, случайно, не русская? — спросил, немного попятившись, галантный мужчина и окутал даму подчеркнуто «вирильным» ароматом одеколона, коньяка и табака.

— Да, русская, но я замужем, — грубовато ответила мадам и свысока посмотрела на джентльмена.

— Вот и прекрасно! Я тоже в некотором роде русский и чуть-чуть женат. Живу здесь с другом, — сказал он и протянул очаровательной брюнетке длинные пальцы, обезображенные маникюром. — Будем знакомы!

Дама не отреагировала, только понимающе улыбнулась.

— Какая прекрасная серая шубка! — прошептал мужчина, немного поразмыслив о женском естестве.

— Да, но она поначалу была совсем белой, — выпалила дамочка и смело уставилась на его влажные от волнения губы. — А к лету станет черной.

— Владимир, вернее, Вальдемар. Будем знакомы.

— Роксана, — представилась красавица, наконец-то пожав нежные мужские пальцы, и спросила номер его телефона.

Володя мгновенно догадался, что обретенное в лифте счастье так просто его не покинет.

Мужчина, значившийся мужем, оказался в далеком прошлом, когда через месяц после случайного знакомства русская пара лежала на пляже в Сен-Тропе под многообещающим солнцем Лазурного берега и пила «розе», мечтая, наверное, о настоящем. К западу от курортного местечка Фрежюс тянулись освященные детской мочой пляжи, на которых в то время отдыхало множество выпускников церковно-приходских школ и танковых училищ. Вальдемар их сторонился, очевидно, боясь оскорбить патриотические чувства соотечественников неуместной интеллигентностью и своим неизменно европейским прикидом.

Под средиземноморским зноем, как под ватным одеялом, цикады давили на уши; кактусы вульгарно цвели на римских развалинах; бриз не давал губам покоя; море было никакое — розово-голубое и почти по колено; устрицы — плоскими и тонкозадыми; шампанское — французским; яппи — зачуханными, а хиппи — на удивление причесанными и банальными. Обычная жизнь старомодных курортов… Казалось, что рецепта настоящей любви, увы, нет в провансальской кухне, а если ее и подают, то только по большим праздникам.

Романтика их отношений сразу бросалась в глаза, поскольку пара держала дистанцию и выглядела неестественно гармоничной. Он — гламурный, почти эфемерный манерный кавалер в очках и плавках. Отпетый красавец или, как говорят в приличном обществе, «асексуал»! Она — русская кокотка, «девица-краса», какой позавидовал бы первый состав любого среднеевропейского борделя. Поначалу Володю даже смущали раблезианские размеры ее прелестей, но впоследствии он стал ими гордиться.