Луиджи: “Восемь вместе со мной. Синьор Антонио, я должен остаться вне подозрений”.

Антонио: “Это твоя забота. Как только начнут стрелять, падай и прострели себе ногу. Не забудь, стрелять надо из того “вальтера”, который я тебе дал. Охрана вооружена ими. Ну, до завтра”. – “До завтра”.

Расходятся.

– Так этот Луиджи – провокатор!

– Да, он работает на американских фашистов, которые также готовят переворот. Правда, в отличие от коммунистического, их переворот удастся. Так в чем наша задача?

– Помешать этому.

– Любой ценой?

– Да. Любой ценой.

– Уф! – Магистр устало опускается в кресло. – Андрэ, с тобой очень трудно работать. Тебя приходится так долго и обстоятельно убеждать, что на все другое сил уже не остается. Но это к лучшему. Когда ты идешь на дело убежденным, ты превосходишь все ожидания. В этом я убедился еще по прошлому заданию.

– Переброска через семь часов. – Усталость Магистра резко уступает место деловитости, говорит он энергично, глаза вновь блестят, он уже весь в работе. – Элен, за это время проведешь экспресссеанс мнемонической подготовки. Кроме легенды, добавь законы США и округа Колумбия. Одновременно – лингвистическая подготовка: вашингтонский диалект и полицейский жаргон Восточного побережья сороковых годов. На все это – пять часов. Вперед! Стоп! Андрэ, тебе это будет интересно, а времени много не займет. В ближайшей фазе – аналогичная ситуация, но туда мы не вмешиваемся. Там компартия США решила согласовать свои действия с руководством Коминтерна. Димитров не рекомендовал им проводить эту акцию, и они от нее отказались. Там все пойдет нормально.

– Это хорошо, а то у вас агентов не хватит для каждой фазы.

– Это плохо, Андрэ, что у нас катастрофически не хватает хроноагентов. А еще хуже то, что некоторых из них приходится уламывать на дело, словно невинную девочку на дефлорацию. Все! Убирайтесь!

И мы убираемся.

Глава 8

Колдуй, баба, колдуй, дед,

Трое сбоку – ваших нет,

Туз бубновый, гроб сосновый,

Про Стрельца мне дай ответ!

Л.Филатов

Из нульТ мы выходим в незнакомое мне помещение. Стены завешены гобеленами, выдержанными в синих тонах. На них развешены оружие и доспехи различных эпох. У окна – большой аквариум. У одной стены – компьютер, у другой – уютный уголок с камином, тремя креслами, подсвечниками на столике. На стене – голографическое изображение молодой красивой девушки.

– В нашем распоряжении пять часов, – говорит Лена, – это и много, и мало. Работать буду в основном я. Твоя задача делать все, что я скажу, и не мешать мне. Пока садись и сиди тихо, как послушный мальчик.

Лена усаживается за компьютер. Ее длинные пальцы бегают по клавиатуре, а я устраиваюсь в кресле и разглядываю голограмму. Чтото в изображении этой девушки мне когото напоминает, но кого и чем? Бывает такое, называется “ложной памятью”. Но здесь – не то. Чтото в этой девчонке мне определенно знакомо. Но что, я не могу уловить.

Я начинаю рассматривать голограмму подробнее, по деталям. Первое, что бросается в глаза, это четко очерченное, аристократическое лицо, широкое в висках и узкое в подбородке. Тонкий правильный нос, слегка припухлые красивые губы. Большие, чуть грустные, карие глаза. Шея длинная, но не тонкая, скорее изящная. Вокруг шеи – белая лента, венчающаяся впереди кулоном с голубым камнем. Густые волосы ниспадают по плечам роскошным темнорусым водопадом, кончающимся ниже талии. Высокий чистый лоб, обрамленный выбивающейся изпод берета челкой. Длинные, идеально красивые, совсем как у Лены, ножки в остроносых высоких сапожках на каблучкахшпильках. Нет, это все ни о чем не говорит.

Стоп! Цветовая гамма! В одежде доминируют голубой и белые цвета: белые сапожки, голубая кожаная юбочка, белая блузка с широкими рукавами, голубой жилет с серебряной вышивкой, полупрозрачная пелерина, разделенная на белые и голубые четверти, голубой бархатный берет. Это же цвета Лены! Мне становится ясно, что эта девушка имеет к моей подруге какоето отношение. Но какое?

Левая рука лежит на сумке из белой кожи, которая свисает с плеча на длинном тонком ремешке.

Девушка легко шагает, слегка повернувшись влево.

Я уже понимаю, что нахожусь у Лены дома. Спросить у нее? Бросаю взгляд на свою подругу и мгновенно забываю о голограмме и о девушке на ней.

Лена Работает. Именно Работает – с большой буквы. На всех дисплеях бегают ряды строчек, какието картинки, кривые… А она, подавшись вперед, как бы влезая в компьютер, следя за всеми дисплеями сразу, работает на клавиатуре, как пианистка, вслепую. Изредка она отрывает руки от пульта и обхватывает ими виски, задумываясь на несколько секунд. Затем пальцы сами опускаются на нужные клавиши, и продолжается прежняя работа в бешеном темпе. Да, чтобы так работать, надо долго учиться и много тренироваться. Впрочем, работа летчика со стороны тоже кажется невообразимо сложной. Но я же ее освоил.

Из этих размышлений меня выводят слова Лены:

– Чем пялиться на меня, сварика лучше кофе покрепче. Все, что надо, найдешь на камине. Я полагаю, что человек, который умеет так запечь щуку, сумеет и кофе при заварке не испортить.

– Спасибо за доверие.

Когда я подхожу к камину, ноги мои тонут в такой же шкуре, какую Лена расстелила у меня на полу. Интересно, что это за зверь такой? Надо будет спросить. Повозившись с незнакомой конструкцией нагревательного прибора, минут через пятнадцать я наливаю две чашки крепкого напитка. Лена подносит чашку к губам, не отрываясь от дисплеев:

– Сносно, можно было и покрепче. Через десять минут я закончу. Подожди.

Ровно через десять минут Лена откидывается в кресле и сладко потягивается.

– Все! Программа готова. Ну, милый, держись, сейчас я буду начинять тебя всякими полезными и бесполезными сведениями.

– Это не больно, надеюсь?

– Нет, но приятного мало. Самое главное, что от тебя потребуется, это не заснуть. Заснешь – разбужу, и начнем сначала. Надевай, – она протягивает мне розовый эластичный шлем, похожий на купальную шапочку. Шлем изнутри металлизирован сложными узорами и ячейками, а на лбу имеет дисковидное утолщение из желтого металла, с тонкой сеткой в центре.

Я безропотно натягиваю его на голову. Лена чтото переключает на пульте.

– Что чувствуешь?

– В висках щекочет.

– Контакт хороший, – щекотание прекращается, – а теперь выпей это. – Лена протягивает мне полстакана желтой жидкости с запахом земляники, но горькой на вкус.

Минуты через три она говорит:

– Посмотри мне в глаза… Так, хорошо. Теперь сядь поудобнее и расслабься. Старайся думать о постороннем, не сосредоточиваясь на ощущениях. И, самое главное, не спи! Готов?

– Готов.

Все вокруг исчезает, перед глазами вспыхивает палевый свет, который постепенно переходит в розовый, потом – в голубой, потом салатный, бежевый, розовый, голубой, палевый и т.д., то набегая, то отступая, как волны на морском берегу, плавно сменяя друг друга. Одновременно звучит какаято странная мелодия, меняющая ритм в соответствии с изменением цвета, но без всякой системы. И какоето лепетание, бормотание или нашептывание: “Увалалаувылилолиулала…”

И так – без конца.

Какоето время я пытаюсь отвлечься, думаю о Лене: улалолилиулулули… о своей эскадрильи: увулулолоулулу… об оставленной навсегда жизни в моем времени: увалалали… Потом понимаю, что засыпаю… Уляуляляленьки, купим сыну валенки…

Нечеловеческим усилием я встряхиваюсь. Попробуй тут не засни, когда тебя так баюкают. Надо сосредоточиться на команде: “Не спать!”

Не спать… не спать… улалалать – спать… не улалать… не улилить…

Мне кажется, что я борюсь со сном уже целую вечность… Я гдето читал, что святая инквизиция практиковала пытку лишением сна. Какие всетаки были гуманисты, эти добрые инквизиторы. Они так и не смогли додуматься до такой пытки: пытки усыплением! А как приятно было, наверное, когда тебя после пыток притащат в твою камеру, бросят на соломенный тюфяк, ты отключишься, и спишь, и улаляляулулу…