— Вам решительно необходим свежий воздух, Мэри, — объявил Роберт одним солнечным утром, подойдя к ее дверям.

Она все еще была бледна и слаба после родов и могла лишь лежать в постели, нянчась с малышом. Дождливая парижская весна и собственная физическая слабость не позволяли Мэри другого времяпрепровождения.

— Да, время вашего заточения подошло к концу, воздух чудесный, за окном июнь и в парках чудо как хорошо. Давайте отправимся на прогулку.

Немного поколебавшись, Мэри оделась сама и одела ребенка. Какое это было удовольствие гулять в парижском парке с Робертом, который знал название каждого цветка, дерева, птиц и даже насекомых! С того дня их прогулки стали ежедневным ритуалом, они совершали их втроем каждый день, если позволяла погода. Мэри казалось, что Роберт проводит целые дни у окна, потому что стоило выглянуть из-за туч солнышку, как он тут же являлся к ней. Эти гулянья продолжались до тех пор, пока одна незнакомая женщина не попросила разрешения взглянуть на ребенка. Когда же она поздравила Роберта с таким красивым сыном, оба — и Мэри, и Роберт — были до того смущены, что не поправили ее.

Несколькими днями позже Роберт объявил, что уезжает.

— Сэр Джозеф Бэнкс обратился к Бонапарту с просьбой относительно меня, — объяснил он.

Сэр Джозеф был не только учителем Роберта, но и ученым, уважаемым всеми прогрессивными людьми науки независимо от их национальности. Знаменитый ботаник исследовал острова Тихого океана, совершил плавание вместе с капитаном Куком, был директором Королевского ботанического сада, в его честь были названы несколько островов. Король имел о нем самое высокое мнение.

— Мои бумаги готовы, я не должен пренебрегать возможностью вернуться домой.

— Домой?

Мэри понимала, что ведет себя эгоистично, но в эту минуту она могла думать только о том, как изменится ее жизнь после отъезда Роберта.

— Но, мистер Фергюсон, вы не были дома уже много лет.

Она надеялась, что он отметит ту официальность, с которой она к нему обратилась.

— Мне следует уехать, Мэри. Вы понимаете, почему это так, и я не хочу компрометировать вас, указывая причины.

Она продолжала идти, но была так потрясена его словами, что не понимала, куда направляется. Боялась взглянуть на него, встретить его серьезный взгляд, ожидающий ответа на сказанное. Она хотела отвечать, но опасалась касаться того предмета, что затронул он.

— Я не имею права просить вас остаться. Вы относились ко мне с таким безграничным терпением. Надеюсь лишь, что вы не забудете о лорде Элджине, вернувшись в Шотландию. И мой муж, и я благодарны за ваши усилия.

— Я не смогу забыть о вас, леди Элджин, — сказал Роберт и жестом подозвал проезжающий экипаж. — В отель «Принц Галльский».

Он открыл дверцу и помог сесть ей и ребенку.

Мэри не могла видеть несчастное, потерянное выражение, которое было сейчас на лице Роберта, думать о том, что осталось недосказанным. Он так много сделал для нее. Что было бы с ней, одинокой в чужом городе, без него? Как и чем она может отблагодарить его, не вызвав бурю эмоций — молчаливых, но подлинных, — понятных им обоим?

— Прошу прощения за то, что не могу проводить вас домой. — Он взял ее руку, холодную, дрожащую, и поцеловал ее. — До свидания.

Суд над Фидием был откровенным позором, но для него единственным способом внести ясность и доказать свою невиновность. Я не присутствовала на нем. Посещение суда женщиной и так считалось неприличным, мое же присутствие могло оказать подсудимому плохую службу. Меня считали той злобной фурией, что подбила его совершить поступок, в котором он обвинялся. Обвинялся пока не приговором суда, а толками на рыночной площади, где злые слова носились в воздухе вместе с дымом костров и вонью рыбной требухи. По мере того как люди все чаще обсуждали скандальное происшествие, они стали считать виновной в нем меня, а не его. Это я, по их мнению, хотела осквернить храм Афины Парфенос и просила скульптора изобразить мое лицо, и это я, как они считали, пользуясь колдовством и своим влиянием на Перикла, склонила Фидия к согласию удовлетворить мою жажду богохульных действий.

По совету Перикла Фидий и я продолжали утверждать, что я не позировала для статуи Афины. Наши враги стояли на своем, к тому же они утверждали, что на щите Афины Фидий изобразил себя и Перикла. Делегация избранных магистратов посетила Парфенон, чтоб решить, существует ли подобие между внешностью этих двоих мужчин и изображениями, имеющимися в храме, но была вынуждена признать, что подобие, если и имеется, то крайне незначительное. Так же был решен вопрос и относительно сходства между мной и ликом статуи Афины. Обескураженная Эльпиника, заводила этой эскапады, и ее новый единомышленник, Алкивиад, начали искать другие средства нападения.

Стали множиться слухи о том, что Фидий, работая над статуей, присвоил большое количество золота, и ему вынесли обвинение в расхищении общественных фондов. Суд должен был состояться сегодня, и мы пока понятия не имели о том, какой приговор будет вынесен. Магистраты из палаты мер и весов приказали снять со статуи ее золотой наряд, чтобы они могли определить вес драгоценного металла. Фидий тревожился, не подкупили ли членов суда и не представят ли они ложных данных. Если такое произойдет, могут быть выдвинуты обвинения и в адрес Перикла.

Эльпиника, которую мы встретили на играх на следующий день после пира, высказалась прямо. Эта женщина специально прошла через весь стадион, чтобы оказаться перед нами. Я заметила ее маневр и незаметно подтолкнула Перикла, предупреждая о ее приближении. Тут же я услышала его глубокое учащенное дыхание.

— Ты отправил моего брата в изгнание, Перикл, и я не успокоюсь до тех пор, пока ты не разделишь его судьбу, — произнесла она громко.

Он проигнорировал эти слова, но я подумала, что сила ее гнева так велика, что эта женщина не успокоится, не свершив того или иного акта отмщения.

Но Перикл развеял мои страхи.

— Она уже старуха и помрет прежде, чем добьется того, о чем мечтает.

Это произошло месяц назад. Я так нервничала из-за суда над Фидием, что решилась отправиться к Диотиме и узнать волю богов. Я продолжала отрицать все нечестивые поступки, которые мне приписывали люди, но обвинение в том, что я позировала Фидию, оставалось. После того страшного видения, во время которого мне явилась Немезида со своими чудовищами, я не могла выбросить из головы мысль, что Афина гневается на меня и намерена наказать за мой проступок. И еще я беспокоилась о Фидии. Оскорбил ли он богов, наделив лик богини моими чертами? Кто может знать что-либо о причинах гнева богов? В лучшем случае мы можем только догадываться о них.

Принесение в жертву ягненка для того, чтобы прочесть будущее по его внутренностям, стоило немалых денег. Я отправила раба на рынок продать некоторые из моих драгоценностей, те, которые не очень любила, понадеявшись, что он не выдаст меня Периклу. Я стала покупать к обеду самые дешевые сорта рыбы и экономила на всем, пока не набрала достаточно денег для визита к жрице. Все это потребовало немало времени, и в течение его Сократ служил связью между нею и мной.

Я была рада, что Диотима не нуждается в моем присутствии при заклании овна. С того дня, как я узнала, что ожидаю ребенка, желудок стал подводить меня. Я почти не ела, но поправлялась как на дрожжах. И мне было ясно, что зрелища жертвоприношения мне не вынести.

Когда мы с Сократом прибыли к храму, нас встретили две девушки и проводили к небольшому алтарю, на котором животных приносили в жертву. В помещении было темно, витал тяжкий аромат благовоний, дымком курясь в воздухе. Я не могла узнать запах, но желудок мой взбунтовался. Своего овна я не увидела, но что-то похожее на внутренности животного лежало в миске на алтаре. Диотима сидела рядом, глаза ее были закрыты будто в трансе. Девушки указали нам на лавку и молча оставили помещение. Мы сели и принялись ждать, пока жрица откроет глаза и узнает о нашем присутствии. В таком положении мы провели неопределенно долгое время, наконец послышался глубокий вздох и Диотима очнулась.