— Мы никогда не поймем вашего, англичане, преклонения перед этими остатками угасшей греческой цивилизации. Французы тоже таковы, — произнес паша, покачав головой.

— В детстве вас слишком часто заставляли читать сочинения слепого греческого поэта, и это пробудило в вас сентиментальное отношение к старым временам, — поддержал его принц. — Знаете, у нас тоже есть легенды о прежних завоеваниях и героизме нашего народа, мы имеем свои, священные для нас памятники, и я мог бы понять вас. Но ведь эти греческие развалины, о которых вы так шумите, всего-навсего груды камней, которые не украсили б даже лачугу самого ничтожного из рабов, того, кто выносит ночную посуду. Это посвящения богам, в которых больше никто не верит.

Мэри улыбнулась, от души надеясь, что Элджин не пустится в объяснения ценности античных греческих руин, ибо в таком случае им придется задержаться на корабле паши до ночи. К счастью, ее супруг был прежде всего дипломатом, вышколенным как в искусстве вести беседы ради желаемого результата, так и в искусстве избегать бесед, неприятных для чужеземцев или иноверцев.

— Ну, если вы так фанатично относитесь к греческой старине, завтра вы, должно быть, получите удовольствие. Ведь поблизости от деревни у мыса Сигеум, по мнению местных жителей, и происходила битва за Трою. Там имеется много всевозможных развалин, и греки, живущие в тех местах, почитают их за священные. О, это очень невежественный народ, — продолжал принц Исаак с презрением и даже жалостью.

У Элджина явно повысилось настроение, и он оживленно заговорил:

— В таком случае мы завтра же возьмем с собой и наших художников, пусть сделают наброски всего, что нам предстоит увидеть. Мне посчастливилось нанять самого знаменитого из итальянских рисовальщиков. Он жил на Сицилии, и нам было нелегко убедить его последовать с нами, но в конце концов он согласился. Имя этого художника Лусиери, не сомневаюсь, что в будущем вы о нем еще услышите, работы, которые ему предстоит выполнить для нас, прославят его имя.

Мэри до сих пор вспоминала тяжкое путешествие — под палящим солнцем, верхом на злобном осле, — предпринятое в Мессину, чтобы встретиться с синьором Лусиери. Он не говорил по-английски, и им пришлось беседовать с ним на французском языке, что спустя час-другой стало казаться невыносимым. Она уже думала, что ей не вытерпеть ни зноя, висевшего над городом, ни долгой обратной дорога. Но рисунки Лусиери ей и вправду показались лучше всех, которые они с Элджином видели в Лондоне. И муж пришел в восторг, когда она одобрила его выбор. Поскольку оплачивать жалованье художнику английское правительство наотрез отказалось, Элджин попросил жену обратиться к своему отцу с просьбой взять на себя этот расход. Мэри так и сделала, в полной уверенности, что мистер Нисбет поймет важность и необходимость пожеланий Элджина. К ее удивлению, этого не произошло. Брать на работу итальянского живописца показалось мистеру Нисбету делом совершенно лишним, поэтому Мэри пришлось дополнительно обращаться к матери за поддержкой. Миссис Нисбет исполнила просьбу дочери с успехом.

Обращенный к ней вопрос принца прервал воспоминания.

— Госпожа Элджин, вы разделяете любовь вашего мужа к искусствам Древней Греции?

— О, конечно. Разве не долг хорошей супруги разделять интересы своего мужа?

Мэри посчитала уместной такую демонстрацию супружеской преданности, по крайней мере в присутствии капитан-паши.

Паша снова сказал что-то принцу по-турецки, и тот обратился к ним:

— Господин Элджин, вы можете взять себе то, что вам там понравится.

— Что вы имеете в виду? — не понял Элджин.

— При посещении деревни, куда вы собираетесь, вам разрешается приобрести некоторые греческие камни, если захотите. Господин паша не понимает, почему англичан и французов эти бесполезные предметы интересуют больше, чем слитки золота или драгоценности, но он не станет осуждать ваши обычаи, поскольку вы тоже не осуждаете наши. Лично я не сомневаюсь, что мы в своих поступках тоже представляем иногда для вас загадку.

— Правильно ли я понял, что вы даете нам разрешение приобрести те античности, которые мы захотим?

— Довольно много ваших соотечественников и французов уже поступали таким образом. Мы сомневаемся, что там еще осталось что-либо ценное, но, если таково будет ваше желание, паша дает вам свое милостивое позволение. При этом он выражает надежду на установление отныне между нашими странами новых, добрых отношений.

— И как особое наше благоволение госпоже Элджин, — добавил паша.

Когда гости собрались оставить корабль, паша преподнес Мэри меховую накидку, сказав, что на воде стало довольно холодно.

— Завтра утром я непременно отошлю ее вам, — пообещала она.

— Только в том случае, если решите нанести обиду вашему новому другу, — был ответ. — Эти маленькие подарки доставляют мне большое удовольствие.

Хоть действительно стало прохладно, море оставалось спокойным, небо чистым. Мэри подняла голову и стала смотреть на звезды. Поискав руку супруга, чтобы опереться на нее, она неожиданно почувствовала, что Элджин отодвигается от нее.

— Что случилось?

— Впредь тебе следует быть поосторожнее в общении с этими турками, — процедил ее муж.

Что он имеет в виду? Она только что очаровала двух самых важных чиновников в Оттоманской империи. Разве это не послужит на пользу их интересам?

— Эти люди не обладают сдержанностью шотландцев или англичан, — продолжал ее муж. — И ты не должна поддаваться искушению кокетничать с ними. Я хотел бы избежать всяких сцен или неприятных инцидентов и не потерплю влияния на мою миссию посторонних обстоятельств.

— Муж мой, ты считаешь, что что-то подобное имело место нынче вечером?

— Не притворяйся наивной, Мэри. Ты прекрасно знаешь, какое впечатление твоя красота производит на мужчин. Я не забыл еще твоего поведения в Гибралтаре. Ты так кокетничала с генералом О'Хара, что, помню, я даже усомнился в том, что ты продолжишь путь со мной в Турцию, а не останешься с ним в качестве наложницы.

— Не будь смешным, Элджин. Генерал О'Хара пожилой человек.

Мэри фыркнула, стараясь казаться возмущенной, но в действительности готова была признать, что отчаянно кокетничала со старым служакой, когда «Фаэтон» сделал остановку в Гибралтаре. Генералу было за шестьдесят — больше, чем мистеру Нисбету, отцу Мэри, — но он прекрасно сохранился и обладал тем мужским обаянием, которое много лет назад составило ему репутацию отчаянного ловеласа и покорителя женских сердец. Возможно, потому, что он был старше ее на четыре десятка лет, Мэри и в голову не пришло, что такое поведение может задеть ее мужа. Как видно, она ошибалась.

— Что же касается нынешнего вечера, — продолжала Мэри, — я всего лишь увидела возможность добиться расположения тех влиятельных людей, к которым тебе придется обращаться за содействием во время нашего пребывания в Константинополе. Все, что я делала, я делала для тебя, уверяю. Кроме того, турки весьма любезны и в высшей степени уважительно относятся к женскому полу.

— Еще раз повторю: не будь наивной, Мэри. Если б они уважали женщин, то, думаю, не стали б держать их взаперти подальше от посторонних глаз.

В путь они отправились задолго до рассвета, и опять пришлось взгромоздиться на этих отвратительных ослов. На Сицилии Мэри дала себе зарок, что больше в жизни не сядет ни на мула, ни на осла, но все мольбы ее оказались напрасны. Впереди Мэри ожидали добрых два года путешествий, и совершать их придется верхом именно на этих животных из-за неровного рельефа и примитивного состояния дорог в месте службы ее мужа, а также его жажды исследований, приключений и обладания греческими древностями.

«Грамотеи», как прозвала Мэри сотрудников Элджина, отправились вместе с ними — у каждого под мышкой был зажат томик Гомера, — готовые узнать место сражения, описание которого было знакомо им с детства. Небольшой отряд сопровождали капитан Моррис, офицеры охраны, а также несколько переводчиков, владевших греческим. Собственное седло Мэри, затерявшееся в хаосе корабельного трюма, разыскать не удалось, поэтому ей пришлось провести весь день, сидя на жесткой и неудобной конструкции, лишенной не только мягкой подстилки, но и следов малейшего удобства. Худшие дни ее беременности миновали, но та непрерывность, с которой осел опорожнял кишечник, представляла угрозу для ее хорошего самочувствия. Элджин предложил ей остаться на борту «Фаэтона», но Мэри была невыносима мысль о том, что ей придется провести весь день в душной каюте на корабле, пока ее муж будет следовать по стопам Ахилла.