На двадцать второй день рождения Мэри, когда малышу исполнилось ровно восемнадцать дней, первым, кого она увидела утром, была нянька, входившая к ней в спальню с младенцем на руках. В одной ручонке его был зажат листок бумаги, который нянька с улыбкой попросила Мэри взять. Записка гласила:

Дорогая мамуся, прими, пожалуйста, этот подарочек от твоего любящего Баба. Зеленый камушек в кольце — символ того, что надежды мои безграничны, пока твоя рука поддерживает меня.

С любовью,

твой Баб

Голова Элджина просунулась в дверь.

— Как тебе наш маленький турчонок? Разве этот парень не самый галантный кавалер?

— Он и его папа сделали меня самой счастливой женщиной в мире.

Она улыбнулась, протягивая мужу обе руки и целуя его. Недомогания лишили Элджина его счастливой внешности и моложавого вида, но не его приятного обхождения.

— И вообще он славный парень, правда?

— Конечно правда. Замечательный наследник твоего титула и моего состояния. У нас есть наследник, Элджин. Здоровенький, крепкий мальчишка! — ответила Мэри.

Она все время собиралась затронуть вопрос о том, что ей следует предохраняться от беременности, хотя бы временно, но никак не могла выбрать подходящего момента. Но если она не найдет в себе храбрости теперь же, то как бы не стало слишком поздно. Элджин вступит в свои супружеские права, и если она не проявит осторожности, то опять понесет.

— Да, Мэри, мы с тобой счастливцы! Только подумай! Ты еще так молода и сможешь родить мне пять-десять детей!

— Сколько? Пять? Десять? Я, конечно, помню, мы с тобой говорили о том, как хорошо иметь много детей, но не слишком ли рано ты об этом говоришь? Наш первенец только что появился на свет. В конце концов, дай мне возможность позаботиться об этом ребенке.

— Чепуха, Мэри. Разумеется, ему всегда будет принадлежать особое место в наших сердцах, как перворожденному сыну. Но нельзя же ограничиваться единственным ребенком.

Тон Элджина неожиданно стал очень серьезным, он говорил даже с тревогой.

— Старший из моих братьев скончался в раннем возрасте, только потому я и унаследовал титул. Мы с тобой должны позаботиться о том, чтоб наш род не прервался.

— Конечно, дорогой, но подчиняясь разуму. Мы все-таки не животные. Как ты сказал, я еще молода, зачем же так торопиться? Я не хочу опять оказаться на одре страданий, задыхаясь, истекая кровью и изнемогая от боли!

Она подняла на него глаза, понизила голос.

— Это было так страшно, Элджин! Я ведь могла умереть. Даже доктор Маклин этого боялся.

— Обычные страхи женщины, рожающей впервые, — равнодушно отрезал Элджин. — Все говорят о том ужасе, который пережили, но поскольку ребенок родился здоровым и ты оправилась наилучшим образом, следующий раз окажется гораздо более легким.

— Ты, должно быть, прав.

Мэри согласилась с мужем, но про себя поразилась тому, что он, как, наверное, и каждый мужчина, отнюдь не будучи врачом, считает себя экспертом в делах деторождения.

— Наш король Георг и его супруга имеют пятнадцать ныне здравствующих детей, и в частной беседе его величество наверняка признается, что ни одного из них не считает достойным наследником трона. Нет, Мэри, никакой уверенности в этом вопросе быть не может. Особенно не чувствует ее мужчина. Мы должны смотреть в будущее. Как только ты наберешься сил, я сразу же позабочусь о том, чтоб ты понесла второй раз.

Элджин говорил с такой уверенностью и безапелляционностью, будто беседовал с великим визирем.

— Как? Сразу же?

— Конечно. Даже если не брать во внимание практическую сторону вопроса, должен заметить, что материнство пошло тебе на пользу. Ты стала гораздо более соблазнительной, чем была.

— Но я сомневаюсь в том, что разумно растить детей в этом городе, где бушуют постоянные эпидемии оспы. Каждый раз, когда я смотрю на наше дитя, я безумно тревожусь о нем.

— Разумеется, мы должны оберегать его от болезней. — Элджин произнес эти слова, нежно поцеловал ее и, взяв из ее руки изумрудное кольцо, надел его ей на палец. — Ты ярчайшая из звезд Константинополя, это признают все. Твой блеск покорил оба берега Босфора, сияет над Европой и Азией. Я люблю тебя, Полл.

— И я люблю тебя, Эджи, — проворковала она, решив про себя пока оставить вопрос о деторождении нерешенным.

Несколько минут спустя в кабинет Мэри вошла служанка и сообщила, что она отнесла обед мистера Маклина к нему в комнату, как он всегда просил это делать, и нашла его неподвижно распростершимся в кресле. Доктор был мертв.

Мэри понимала, как сильно ей будет не хватать этого человека, хоть она и знала его недолго. И если ей придется еще раз рожать в чужой земле, у нее не будет даже доктора, на которого можно положиться.

Мэри даже не догадывалась, как сильно она соскучилась по родителям и как одиноко ей без них жилось, пока не увидела отца и мать. Когда те появились в посольском особняке, она ожидала, что сразу утонет в их объятиях, ведь, в конце концов, она их единственное и обожаемое дитя, но пришлось на собственном опыте убедиться в справедливости старого правила: внуки слаще деток. Едва успев звучно расцеловать дочку в обе щеки, чета Нисбетов шмыгнула мимо нее к юному лорду Брюсу, восседавшему на руках у Калицы. Миссис Нисбет издала не более одного-двух восторженных возгласов, как младенец тут же перекочевал к ней на руки. Она выхватила его у кормилицы с такой поспешностью, будто испугалась, что эта женщина непременно похитит его во тьме ночи. Мистер Нисбет то и дело похлопывал Элджина по плечу, громогласно восклицая: «Отличная работа, сынок!» — с таким видом, будто именно тот собственноручно произвел на свет это дитя.

Мэри сделала все возможное, чтобы визит ее родителей в Константинополь был как можно более приятным, сердечным и полезным. Загодя приготовленные для них комнаты были настолько роскошными и пышными, насколько, по ее мнению, требовало этого их богатство и общественное положение и насколько позволяло шотландское благоразумие. Она позаботилась о встрече родителей с самыми важными особами — как иностранными дипломатами, так и высокопоставленными англичанами и знаменитыми турками. Капитан-паша устроил в честь их приезда настоящий прием, пригласив всю семью к себе в гости, и там, на глазах у ее родителей, вынул из своего тюрбана аметист сказочной величины и с поклоном преподнес его Мэри, дабы продемонстрировать, как он сказал, то огромное уважение, которое питает к госпоже Элджин. В другой раз она провела со своей матерью целое утро на рынке, где та накупила бесконечное множество вышитых шалей и тканей, золотых заколок для волос, перламутровых и слоновой кости застежек, перьев экзотических птиц, косметики, кремов для лица, еще не известных на континенте. На миссис Нисбет произвели огромное впечатление как умение Мэри сохранять полнейшее самообладание перед агрессивной тактикой рыночных зазывал, так и та высокоразвитая техника торговаться с ними, которой овладела ее дочь. Нужно отметить, что обе дамы посетили тот рынок, где в основном торговали женщины и большинство покупателей также были женщинами.

Перед приездом родителей жены Элджин несколько раз серьезно с ней беседовал об их визите. Он даже разработал специальный график, которому она должна была следовать.

— Мы не можем позволить себе ни неудачи, ни промедления, — втолковывал он жене на протяжении нескольких недель до прибытия супругов Нисбет. — Осуществление наших планов в Афинах становится все более и более дорогостоящим. Нам приходится выплачивать жалованье огромному количеству людей, а турецкие чиновники требуют все более крупных взяток и платы за разрешение работать на Акрополе. Капитан-паша собирался было прийти мне на помощь, но не успел, так как его срочно отозвали в Египет.

— Какое это имеет отношение к моим родителям? — спросила Мэри, уже зная ответ.