Прочтя эти строки, Мэри приоткрыла крышку и обнаружила в шкатулке потрясающего размера и удивительно глубокого цвета сапфир, окруженный бриллиантами, сиявшими вокруг него, подобно звездам вокруг какой-нибудь планеты. Мэри показалось, будто редкий камень вобрал в свои сверкающие грани цвета вечернего небосвода. Завороженная, она поворачивала его в пальцах, любуясь ледяным блеском сапфира. Камень словно струил свет вечности, и Мэри чудилось, будто она погружается в его глубины. Не таится ли в нем какая-то чудодейственная сила, которая заставит ее влюбиться в капитан-пашу?

— Может, он хочет, чтоб ты носила его в своем пупке? — Голос Элджина нарушил минутное очарование.

Сильно похудевший за время болезни, с запавшими глазами, сейчас он казался выздоравливающим. На щеках его появился легкий румянец, но лицо словно состарилось за неделю.

— Дорогой, капитан-паша сделал нам совершенно удивительное предложение, — сообщила Мэри. — Его сестра собирается провести эту неделю в его доме, и она приглашает меня нанести ей визит.

— Но это же превосходно! — вскричал муж. — Ты, без сомнения, вернешься с еще более богатой добычей.

— И, что еще более необычно, она настаивает на том, чтобы я провела у нее в гостях две ночи.

— Вот уж действительно странное предложение.

Лицо Элджина приняло непроницаемое выражение, как будто он сам старался понять, как ему следует отнестись к услышанному.

— Ты не думаешь, что он захочет воспользоваться ситуацией и похитить тебя, а нашего будущего младенца выдать за своего сына?

— Ни за что б не подумала, что тебя так может увлечь сюжет, годный лишь для дамских повестей, — усмехнулась Мэри. — Уж не говоря о том, что такое происшествие могло бы послужить причиной настоящего международного скандала. В противном случае не сомневаюсь, что капитан-паша не устоял бы перед искушением. Только страх лишиться головы от удара султанской сабли удерживает его в границах приличий в моем присутствии.

— Более важно, мадам, то, что вы сами имеете силы сопротивляться его чарам. Следует ли мне напомнить вам, какие слова произнес Цезарь, разводясь со своей второй женой? Он сказал, что жена Цезаря должна быть вне подозрений.

— Если ты считаешь, что твоей жене не подобает оставаться двое суток под чужой кровлей, я готова отклонить приглашение.

— Как раз напротив, я мечтаю, чтобы ты туда пошла. Но разве сестра нашего друга не является любимой наложницей султана?

— Паша уверяет, что так оно и есть.

— Тогда иди. И постарайся хорошо провести время.

— Значит, я вне подозрений? — Мэри игриво провела рукой по груди Элджина, затем потрепала мочку уха. — Так и должно быть, ибо я люблю своего Эджи больше всего на свете.

— Видишь ли, дорогая, в скором времени мы будем отчаянно нуждаться в протекции капитан-паши и, возможно, его сестры тоже, поскольку султан, несомненно, прислушивается к ее мнению.

Он поцеловал руку жены с галантностью дипломата на светском приеме. Но Мэри не любила, когда муж в частной жизни вел себя официально. Например, целовал ей руку, будто она почтенная супруга какого-то важного лица, а не его возлюбленная. Подобно всем женщинам, Мэри мгновенно замечала недостаток искреннего чувства и огорчалась.

— С утренней почтой я получил письмо из Афин, где находятся Гамильтон и некоторые из наших сотрудников. Им практически не разрешено даже приближаться к Акрополю. Дисдар[29], которому поручена его охрана, требует огромной мзды за одно разрешение подойти к Парфенону. Наши фонды иссякнут прежде, чем мы сумеем выполнить простейшую из своих задач.

— А какую помощь в состоянии оказать в Афинах капитан-паша?

— Он может использовать свое влияние на султана и добиться для нас разрешения свободно там работать. Прошли уже месяцы, Мэри, а ничего еще не сделано. Содержание наших специалистов стоит огромных денег. Работа, порученная им, должна быть выполнена, или вся миссия провалится.

С лица Элджина, по мере того как он говорил, сбежали все краски, воодушевление, с которым он начал утро, бесследно исчезло, глубокие морщины прорезали его лоб.

— Пригласив тебя провести такое долгое время в лоне его семьи, — продолжал он, — паша практически объявляет тебя одним из близких его окружению людей. А в чем гордый и могущественный турок откажет члену своей фамилии?

— Я тотчас же пошлю нашего Даффа к капитан-паше с ответом, что принимаю его любезное приглашение. Я буду скучать без тебя. Ты навестишь меня?

— Конечно. Если только ты не считаешь, что мой визит нарушит мечты нашего друга о том, что ты уже состоишь у него в гареме.

Мэри не могла бы с уверенностью сказать, шутит ее муж или нет. Но изобразила снисходительную улыбку, как бы давая понять, что сочла сказанное глупой шуткой. В душе же она была поражена тем, как ее Элджин, который в обычных обстоятельствах едва не трясся от ревности, стоило кому-либо из мужчин приблизиться к ней, сейчас без спора уступает, предоставляя действовать в его интересах.

Послеобеденное солнце заливало щедрым светом особняк капитан-паши, и все здание словно купалось в его золотых лучах. Это сооружение нельзя было назвать дворцом — по крайней мере, в сравнении с дворцом султана, — но расположенный высоко на берегу дом всем своим видом внушал почтение и будто говорил о том, что здесь обитает один из верховных слуг великого повелителя. Основные помещения, составлявшие его, покрывал купол, по четырем сторонам которого возвышались стройные башни. Высокие стены из такого же светлого песчаника с геометрической четкостью ограждали всю примыкающую территорию, включая внутренние дворики, сад и стоящие отдельно строения, которые, как предположила Мэри, использовались в качестве кухонь и для других домашних надобностей.

Она приехала в гости в сопровождении своих горничных и одной итальянской дамы, синьоры Пизани, нанятой ею в качестве переводчицы, очень приятной особы лет сорока, жены придворного драгомана, которая, как и сам драгоман, принадлежала к старой венецианской семье. Ни одного из переводчиков-мужчин, ни иностранного подданного, ни турка, разумеется, не допустили бы в гарем, ибо находиться рядом с женщинами могли только те из мужчин, которые являлись членами семьи. Высокие стены, окружавшие особняк, напомнили Мэри старинные легенды о живущих взаперти красавицах, и турчанки стали казаться ей заколдованными принцессами времен Средневековья. С нешуточным волнением она нетерпеливо желала убедиться в том, что жизнь этих загадочных созданий действительно походит на ее фантазии.

С первых минут встречи ее покорила волна радостного гостеприимства, с которым ее встретили женщины. Она ожидала, что окажется в мрачной темнице, а вместо этого попала в теплый, гудящий женской хлопотливой суетой улей. Окруженная сестрами, тетушками, вдовами братьев и другими родственницами, Ханум, сестра капитан-паши, приветствовала ее. Каждая из присутствующих женщин была представлена по имени, а о степени ее родства с пашой было рассказано с подробностями, из которых лишь немногие Мэри надеялась удержать в памяти. Каждая из женщин подавала гостье руку, которой не отнимала все время, пока длилась церемония представления, и лишь потом уступала место следующей. Мэри все они показались одинаково красивыми, а густейшие волосы у некоторых были черными как ночь, а у других имели даже цвет карамели или меда. Глаза, подведенные коричневым или зеленым, струили на нее ласковый свет и сверкали, подобно тому, как сверкают капли на листьях в лесу после сильного дождя.

Все говорили одновременно, и сначала синьора Пизани старалась как могла, чтобы поспеть с переводом всех добрых слов, поясняя при этом Мэри, какая из женщин о чем говорит, но скоро она оставила эти усилия. Мэри приготовила маленькие подарки, это были английские музыкальные шкатулки, которые наигрывали очаровательные мелодии, стоило только приподнять крышку, и сейчас преподнесла их дамам. Едва первая мелодия смолкла, как по зале пролетел общий изумленный вздох, каждая из присутствующих вела себя так, будто ей посчастливилось присутствовать при самом настоящем колдовстве. В душе Мэри усомнилась в том, что здесь прежде никогда не видали музыкальных шкатулок, и предположение, что это общее восхищение продиктовано исключительно вежливостью, показалось ей весьма правдоподобным.