— Вы правы, плачевное состояние скульптур, пострадавших и от рук варваров, и от времени, достойно сожаления, — сказал ему мастер. — Но это произведения величайших мастеров, каких когда-либо видел мир. Я польщен тем, что вы обратились ко мне с просьбой об их реставрации, но мне, как и любому другому художнику, кажется святотатством даже прикоснуться к ним резцом.
Мэри почувствовала приступ тошноты, покидая мастерскую Кановы, но отнесла его за счет облегчения, испытанного при мысли, что ей не придется оплачивать услуг великого скульптора по реставрации. Позже, когда они в тряском экипаже ехали во Флоренцию, по тому, как болезненно отзывались в ее теле все толчки и ухабы, она начала подозревать реальное положение вещей. Но ничего не сказала, надеясь, что причина плохого самочувствия лишь в упадке настроения и усталости, а также плохом качестве пищи, подаваемой в деревенских гостиницах, и в продолжительности путешествия.
По прибытии во Францию они узнали, что Наполеон захватил все английские суда, оказавшиеся во французских водах, и конфисковал их грузы. Мэри охватила страшная тревога за детей, но никакой возможности узнать, успели ли они вовремя добраться до Портсмута, не было.
— От души надеюсь, что мать соблазнилась возможностью увидеть внуков поскорей и приехала за ними сама.
Мэри пребывала в самом дурном настроении, но не могла дать ему волю, поскольку они путешествовали в сопровождении преподобного Ханта.
Элджин ясно видел, как она расстроена.
— Разумеется, дети уже добрались до Англии, — сказал он. — Прошло три недели с того дня, как мы оставили их в Неаполе. Им много лучше там, где они теперь. Путешествие по морю они совершали на корабле под командой опытного капитана, а это много безопасней, чем ехать по суше. Во всяком случае, не думаю, что французов заинтересуют трое маленьких шотландцев. А вот то, что на борту английского военного корабля находятся мраморы, французы наверняка знают. Могу только от души надеяться, что им не удалось захватить «Браакель».
Ее раздосадовало, что Элджин, в который раз уже, больше озабочен безопасностью статуй, чем жизнями собственных детей, но она постаралась уверить себя, что он прав. Ей нужно успокоиться и взять себя в руки, возможно, пройдет еще месяц, пока она получит известие о прибытии малышей домой.
Неужели уже три недели прошло с тех пор, как она в последний раз виделась с ними? Это означает, что ее регулярные недомогания запаздывают на восемь недель, а это, в свою очередь, может говорить лишь об одном. Мэри в страхе отбросила страшную мысль и вслух сказала:
— Возможно, нам не следует пересекать границы Франции.
Мэри не казалось предосудительным, что приходится прибегать к ссылкам на войну с Наполеоном, чтобы сократить время их поездки. Она мечтала оказаться с детьми в Брумхолле, гулять в саду, пока они бегают рядом, а ее мать сидит в плетеном кресле под большим дубом и что-то вяжет. Особенно сильна была эта тоска сейчас, когда она стала подозревать, что опять беременна.
— Не забывай, что я обладаю статусом дипломатической неприкосновенности, Мэри. У меня налажена связь с Талейраном.
Он произнес имя человека, которого называли князем дипломатии, с уверенностью. Талейран имел во Франции репутацию бунтаря — аристократ, революционер, калека, священнослужитель, философ. Ему чудесным образом удаюсь не стать жертвой террора, а при Наполеоне занять пост премьер-министра.
— Его службы уведомили меня о нашей безопасности. Разве могут быть более надежные гарантии? Французы сохраняют верность нормам международных сношений. Они не варвары, в конце концов.
— Но если, как ты говоришь, Наполеон пришел в бешенство из-за того, что ты вывез сокровища Парфенона у него из-под носа, следует ли нам рисковать и появляться во Франции в эти смутные времена?
— Лорд Уитворт, наш нынешний посол во Франции, еще не покинул Париж. Она посещает обеды у Наполеона и Талейрана, проводит вечера и в опере, и где угодно. Даже не отказывает себе в ухаживаниях за балеринками, насколько мне известно. Исходя из этих сведений, я не вижу, почему мы должны бояться ступить на французскую почву.
Они прибыли в Лион семнадцатого мая и тут же почувствовали, что обстановка стала напряженной. Британия отказалась снять претензии на владение Мальтой на том основании, что французы не оставили ни Нидерландов, ни Германии. Вся Европа считала, что война неизбежна.
— Нам, пожалуй, не следует затягивать наше пребывание в Париже, — предположил Элджин, узнав о том, что британские подданные, оказавшиеся в это время во Франции, находятся под надзором. — Нам наверняка не будет позволено вернуться обратно в Италию. Все, что мы можем сделать, — это терпеливо дожидаться возможности возвратиться домой.
Они заторопились в Париж, стараясь побыстрее оказаться там. Элджин обратился к Талейрану с письменной просьбой подтвердить гарантии своей безопасности и получил ответ, заверявший, что дипломат с семьей может оставаться во Франции сколь угодно долго и что разрешение на выезд будет предоставлено по первой же их просьбе.
Элджин и Мэри прибыли в столицу Франции, изнемогая от усталости, вызванной долгим путешествием. Они остановились в отеле «Ришелье», элегантном особняке из красного гранита, намереваясь отдохнуть двое суток, пока не будут готовы их дорожные паспорта, и затем отправиться в Кале. Первым соотечественником, которого они увидели в отеле, оказалась миссис Дюнде, уроженка Шотландии, которую Мэри знала еще в Эдинбурге.
— Ох, милые вы мои, — запричитала она, целуя Мэри и Элджина в обе щеки. — До чего ж я довольна, что вас вижу, хоть и не понимаю, как это могло случиться. Вам не известны последние события в Париже?
— Что же это за события? — спросил Элджин.
Глаза шотландки расширились, и голос упал до шепота.
— Лорд Элджин, разве вам ничего не известно? Но как же так? Бонапарте, этот разбойник, объявил войну.
— В самом деле? — переспросил Элджин, сохраняя невозмутимость.
— Ну да. Он даже позволил себе кричать на лорда Уитворта! Вызвал английского посла к себе в кабинет, будто по официальному делу, и принялся дерзко браниться. Бонапарте вел себя как человек, который не дает себе воли только в силу необходимости держаться определенных рамок. Он до того повысил голос на бедного лорда Уитворта, что тот, конечно, взорвался! Наш посол уже оставил Францию! Мне известно об этом от американского посла.
— Когда это произошло?
— Каких-то несколько дней назад. — Миссис Дюнде наклонилась к ним ближе и зашептала: — Бонапарте продал половину тамошнего континента — земли, которые они называют Луизиана, — американцам и прикарманил пятнадцать миллионов. И собирается потратить их на войну с нами! Французы захватили всех англичан в возрасте от восемнадцати лет до шестидесяти, и все они стали détenus[58]. Им придется остаться тут, пока Наполеон не отменит приказа. Ох, хвала Господу, что я оставляю этот город вместе с американским послом!
— Détenus? — переспросила, не поняв, Мэри. — Они задержаны?
— Я так и говорю.
Элджин старался собраться с мыслями. Не самое приятное для дипломата получать сведения такого характера от частного лица, разузнавшего их по дружбе с американским послом. Но они в течение долгих дней путешествовали в каком-то рыдване и, конечно, ничего не слыхали об объявлении войны. Мэри ухватилась за рукав мужа, но он успокаивающим жестом потрепал ее по руке.
— Мне неприятно слышать о том, что произошло с вашими английскими друзьями, но, как официальное лицо, я обладаю дипломатическим иммунитетом. А теперь, прошу прощения, но я должен позаботиться о леди Элджин. Она утомлена долгим путешествием.
Когда они последовали за носильщиком в комнаты, Мэри едва дышала от страха.
— Элджин, скажи, нас могут задержать тут?
— Что за чепуха, моя милая. Мне дал слово сам Талейран. А он второй человек во Франции после Наполеона.
Непоколебимая уверенность мужа и собственная слабость после долгого пути помогли Мэри спокойно провести ночь в огромной пуховой постели их номера. Она знала, что скоро им снова придется сниматься с места и отправляться в дорогу, а потому, что бы ни случилось наутро, ей лучше набраться сил за время ночного отдыха. Перед сном Элджин накапал им обоим лауданума, оставленного ему доктором. Свою дозу лекарства он запил большим бокалом французского коньяку.
