— Взаимоотношения, которые сложатся у меня с султаном, сильно зависят от отношения ко мне великого визиря, — объяснил Элджин жене.

Мастерман оставила эти слова без ответа, лишь запахнула поплотнее пальто от промозглой утренней сырости и продолжала смотреть вперед, на медленно всходившее солнце.

— Сотни самых важных лиц в империи будут сегодня слушать речь лорда Элджина, — продолжала Мэри. — И мы с тобой будем единственными женщинами на этом торжестве.

— Очень греховная выдумка, вот как бы я это назвала, если б меня спросили. Но вы, разумеется, этого делать не станете, — пробормотала служанка.

Мастерман редко одобряла поведение хозяйки, но Мэри так же редко принимала ее неодобрение в расчет.

Женщинам категорически запрещалось посещать придворные мероприятия, и Мэри разработала схему, которая могла помочь ей обойти этот запрет. Решив надеть мужское платье и присутствовать на церемонии под вымышленным именем лорда Брюса, она заставила горничную сопровождать себя. Мэри знала, что придется подняться задолго до рассвета и отправиться в изматывающую силы поездку в тяжелых жарких одеждах, а потом выдержать многочасовой ритуал, принятый при османском дворе. Поэтому она не была уверена, что сумеет выдержать испытание без помощи прислуги.

Мэри не сомневалась, что задумала приключение, единственное в своем роде, и с поддержкой Мастерман вполне успешно его завершит. Но однажды во время дипломатического приема она разговорилась с одной из женщин, и та ей рассказала, что когда-то предприняла подобную попытку и результаты оказались ужасающими. В середине церемонии ее присутствие обнаружилось, и появившиеся янычары удалили ее из помещения.

«Они были настолько грубы, — вспоминала эта дама, — что я даже опасалась за свою жизнь».

— Я нахожу турок донельзя любезными и галантными, — возразила ей Мэри. — Клянусь честью, я даже написала своей матери в Англию, что не знала, что такое настоящая галантность, пока не побывала в Турции.

— Вы правы, — согласилась ее собеседница. — Это действительно так, если не переходить границ, установленных ими для женщин.

Но Мэри этот рассказ не переубедил. Однажды она уже переступила установленные здесь для ее пола границы, и эта смелость вызвала у капитан-паши не столько упреки, сколько восхищение.

— Мастерман, почему я не вижу в вас энтузиазма? Ведь вы в полном смысле слова творите историю, — принялась она выговаривать горничной.

— В подобных ситуациях меня начинает мутить. Вам, мисс Мэри Нисбет, следовало б поступить на сцену, если б, конечно, ваш отец не был джентльменом. Но я-то простая служанка и не обладаю отвагой, подходящей для переодеваний.

— И вовсе не о чем беспокоиться. Мне дал разрешение на это сам капитан-паша. Я попросила его позволения присутствовать при торжественной речи моего мужа, чтоб самой узнать, как происходят церемонии при турецком дворе. И он передал через своего посланца, что разрешает мне посетить это мероприятие, и уверил, что все должно пройти для меня вполне гладко.

«Для вас», — подчеркнул он, и Мэри оценила степень оказанной ей любезности.

Элджин только удивлялся ее отваге. Сам он чрезвычайно тревожился об успехе своей речи и о том впечатлении, которое произведет на великого визиря. Конечно, ему хотелось, чтобы при этом событии присутствовала его жена, с которой впоследствии можно было б его обсудить, поэтому он не стал возражать против особой предупредительности, проявленной к его жене капитан-пашой. А тот дал понять Мэри, что каждый, кто хоть намеком выразит насмешку над ней, будет иметь дело непосредственно с ним.

— Паша прислал за нами портшез своей сестры, который, как он уверил меня, является самым комфортабельным во всем Константинополе, — добавила Мэри.

Его беспокоило, как она в ее положении перенесет переезд по запруженным улицам этого огромного города.

В этом экипаже имелось четыре окошка, через которые она могла видеть устремленные в небеса минареты и купола, дома, так тесно сгрудившиеся, будто они искали опоры один в другом, и окрашенные в самые разные цвета — красный, зеленый, синий. Явное преобладание ярких цветов навело Мэри на мысль, что вся Англия с Шотландией в придачу окрашена лишь в два цвета — серый цвет городов и зеленый цвет полей.

Рассвет едва наступил, а торговцы в больших белых тюрбанах уже зазывали покупателей, и нищие преследовали прохожих, выпрашивая монетку.

Прибыв во дворец великого визиря, обе женщины были проведены в небольшую комнату, где им подали кофе, а Мэри была предоставлена возможность побеседовать с официальным драгоманом Порты, придворным переводчиком, который, несмотря на знакомство с госпожой Элджин, обращался к ней как к лорду Брюсу. Затем их проводили в другое помещение, значительно большее, оно предназначалось для аудиенций. Здесь находились едва ли не две сотни мужчин, разодетых в причудливые, но живописные национальные одеяния. На турках были халаты ослепительно ярких шелков, из-под которых выглядывали просторные шаровары, заправленные в высокие сапожки из яркой замши. На головах красовались высокие головные уборы самой разнообразной формы: конические, с плоскими тульями или плюмажами, а на некоторых мужчинах были тюрбаны, украшенные в самой середине небольшим перышком, торчавшим прямо надо лбом. Мэри не могла разглядеть в этой толпе других иноземных послов, кроме тех, что стояли рядом с ней. Это были посланцы из России, одетые в черные, отделанные мехами кафтаны и темные рубахи с высокими стоячими воротниками. Но насколько ей было известно, здесь присутствовали послы из Швеции, Венеции и других стран, которых она прежде уже встречала или принимала у себя.

После начала церемонии Элджину и великому визирю был подан в крошечных чашках кофе, за которым они обменялись приветствиями. Когда напиток был выпит, слуги убрали кофейные принадлежности и внесли поднос, уставленный флаконами духов, из которых затем обрызгали обоих.

— Не могу себе представить, чтоб мистер Питт стал обливать духами какого-нибудь иностранного господина, — прошептала недовольно Мастерман.

— Мы же находимся в чужой стране и должны уважать их обычаи, настолько же отличающиеся от наших, насколько отличаются от нас и сами турки, — прошептала Мэри в ответ.

— Вот уж действительно! Ни в чем не похожи на нас.

— Ш-ш.

В этот момент Элджин встал, готовясь произнести речь. Сердце Мэри громко забилось, и ей вовсе не хотелось, чтобы ее отвлекал хоть малейший шум. За дни подготовки она столько раз выслушала эту речь, что едва удерживалась от повторения ее вслед за мужем. Кроме нее самой лишь один-два человека могли разобрать смысл сказанного английском послом, но ее тревога унялась не раньше, чем он произнес последнее слово.

Наконец великий визирь принял у Элджина официальные грамоты, после чего в зал вошли два прислужника с тяжелыми шубами из роскошных рыже-черных соболей в руках. Одна из шуб была накинута на плечи Элджина, и он жестом приказал своей жене встать.

Мэри выступила вперед, и прислужник направился к ней.

— Господин Брюс, — представил ее этот прислужник визирю, после чего набросил мех ей на плечи.

Мэри чуть не упала от тяжести, но такого роскошного меха ей даже видеть никогда не приводилось, не то что надевать. Выпрямившись, она почувствовала, как щекочут длинные волоски ее лицо и шею, и чуть не рассмеялась.

— Господин Брюс должен представиться великому визирю, — прошептал ей на ухо драгоман.

— Ух ты, черт, — невольно вырвалось у Мэри.

К этой минуте она не спала уже много часов подряд и с утра не имела ни маковой росинки во рту. Она попросту боялась, что, обуреваемая голодом и усталостью, упадет к ногам великого человека, пытаясь сделать поклон.

— Поддержи меня, — шепнула она горничной, вставая.

На мгновение в глазах потемнело, но она, схватив руку Мастерман, сумела побороть слабость.

Когда в глазах прояснилось, Мэри улыбнулась и, пытаясь изобразить важность человека, находящегося на службе, сделала шаг в направлении визиря. Важный чиновник был одет в изумрудно-зеленый халат, а его пронзительные черные глаза буквально сверлили Мэри, вынуждая ее не отводить взгляд. Не догадался ли он о том, что мужской наряд всего лишь маскарадный костюм и она является женщиной? Не выдает ли ее походка? Постаравшись расправить плечи, подняв повыше голову, Мэри сосредоточенно переставляла ноги одну за другой, пока не оказалась на положенном расстоянии от великого визиря. Сейчас уже можно опустить голову, избегая его пронзительного взгляда.