— Лучше продолжи, я хочу это выслушать от тебя.

— А, черт… — Он попробовал усмехнуться. — Да что мы обсуждаем? Ты же меня знаешь. Просто я люблю подшутить.

— Да, я тебя знаю. Я тебя давно оценил. Тебе нравится насмехаться, ставить людей в неловкое положение, и чем дольше они это терпят, тем больше ты входишь в раж. А когда они требуют объяснений, вертишься как уж на сковородке.

— Ха! На себя посмотри!

— Наплевать мне, что обо мне думаешь, только запомни мои слова.

Джек хлопнул дверцей и укатил.

Я обернулся к Бобу. Он приосанился и улыбался по-настоящему, а не прикидывался. Он глядел на меня так же, как тогда в Нью-Йорке, когда Марта боялась, что я опоздаю на работу, а я послал Хенли ко всем чертям.

— Здорово, — сказал он. — Один — ноль, пап. Спасибо!

— Ничего особенного. Давно надо было с этим разобраться.

— Я не об этом. Не только об этом. Я о том, как ты за меня заступился.

— Да понятно. Так-то вот, Боб. Возможно, я чересчур о тебе тревожусь, и это выглядит так, будто я верю, что ты можешь творить всякие гадости, когда стараюсь тебя защитить. Я ни секунды не думал, что вы с Джози чем-то там занимались.

— Да ну, ты что, — он тер носком ботинка о край тротуара, — черт бы ее побрал.

— У тебя ничего с ней нет?

— Фу-у. Да вообще ничего. Ну видимся в школе, конечно, ну иногда вместе с другими ребятами ходим к автомату с газировкой или еще что-нибудь. Но…

— Будь с ней поаккуратнее, — заметил я, — не то чтобы я тебе не доверял, просто навидался я девушек вроде Джози Эдлман. Они способны доставить кучу неприятностей.

— Ну да, пап, — Боб был слегка ошарашен, — я понимаю.

И поспешил в школу навстречу своим приятелям.

Я же отправился на станцию и успел на поезд в 8.05.

С Эдлманами мы соседствовали почти одиннадцать лет. Они занимали номер 2200 по Кэнион-Драйв, в конце улицы, на юго-восточном углу, выходившем на каньон, а мы жили в номере 2208, в четырех домах от них. Когда мы сюда приехали, других строений тут не было; и мы хорошо сдружились. Джози была меньше чем на год младше Боба, естественно, они вместе играли, и Фэй Эдлман частенько пересекала два свободных тогда участка и забегала к Марте, да и мы с Джеком виделись нередко.

Так продолжалось пару лет, а потом нас разделил дом-новостройка. Мы уже не могли общаться так тесно, как раньше, и знаете, откровенно говоря, я этому даже порадовался. А когда застроили остальные два участка, мы уже встречались с Джеком и Фэй практически только на улице. В этих людях проскальзывало что-то неприятное, вызывающее недоверие. Нельзя было им доверять. Вечно случалось, что они кого-то унижали, над кем-то насмехались, и мне думалось: если они смогли обойтись так с другими, то могут так же обойтись и с нами.

Ну а дети, конечно, продолжали видеться. Дня не проходило, чтобы Боб не захаживал к Джози, и наоборот. В конце концов, они практически вместе выросли, а других ребят поблизости не было.

Годам к двенадцати — тринадцати Бобу стало с ней неинтересно. Сам он заходил к Джози все реже, а если заглядывала она, судя по всему, старался сбежать. Он или отправлялся гонять мяч на школьном дворе, или спускался в каньон поиграть в Тарзана с другими мальчишками. А то и просто подымался к себе и запирался, пока она не уходила. Марта ворчала, что невежливо так обращаться с гостями, и я пару раз пенял ему на это, но толку было не много. Он смотрел на Джози как на пустое место, и нельзя сказать, чтобы меня это печалило. Чем дальше он будет от Джози Эдлман, тем лучше. Не хочется казаться подозрительным или скабрезным, но эта девочка меня беспокоила. Я не видал еще девушек-подростков, которые были бы так развиты к своим двенадцати годам.

Раз утром в субботу, месяца четыре назад, мы с Мартой пошли за покупками, а Боб остался дома. У нас потекла стиральная машина, и он собрался ее починить. Он как раз лежал под машиной и ставил новую прокладку, которую вырезал из подметки, когда вошла Джози.

Стояла теплая погода, и на ней были короткие шорты и то, что они называют недоуздок — да попросту говоря, бюстгальтер, — и сандалии. И все. Она присела на корточки, наблюдая за его стараниями. А потом он даже и не заметил, как она быстренько заползла к нему под машину. Он ее не просил и прекрасно справился бы сам, но она, видите ли, решила ему помочь.

Марта и я вернулись, как раз когда с черного хода заглянул Джек и поднял скандал, хотя Боб и Джози к тому времени были уже на ногах. Выглядело это, понятно, не слишком здорово, хотя я уверен, что дело и выеденного яйца не стоило. Не больно-то прилично, когда здоровый малый вроде Боба и полуголая девица вроде Джози растянулись у вас под стиральной машиной.

Я занервничал и не слишком ловко стал улаживать дело. Наорал на Боба и отослал его в свою комнату, а Джеку стал что-то мямлить, что можно было счесть извинениями. И получалось так, словно что-то правда произошло, причем по вине Боба.

Да, свалял я дурака. Мне бы надоумить Джека отвести девицу домой да встать ей по заднице и запереть. Или хоть присмотреть, чтобы она держалась от нас подальше. Он не хуже меня знал ей цену, но не желал в этом признаться, хотя и понимал, что за ней нужен глаз да глаз. Вот почему он прокрался к нам и подглядывал. А всю эту затею с мотыгой просто выдумал.

Как бы там ни было, тем утром я его отчитал, хотя надо было это сделать вовремя — ну да лучше поздно, чем никогда. Боб остался доволен, и я был рад за него.

Судя по началу, день мне предстоял хороший. И так оно и было, если не считать конца.

Я пробыл на работе около часа, когда позвонила клиентка с жалобой. Вначале она заговорила с Хенли, но когда стало ясно, что нашла коса на камень, то он переключил ее на меня, хотя и продолжал слушать по параллельной линии.

У нее в ванной потемнел кафель. Поскольку это был наш субподряд, она требовала переделать работу и грозила судом. «Элитный дом, элитная ванная, — причитала она, — а смотрится уже как старый сортир».

Ну, мы, естественно, не собирались перекидывать плитку. Невыгодно это. У человека есть какие-то деньги, но он хочет плитки разной и как можно больше. Будь он поумнее, он бы взял плитки поменьше, зато уложили бы ему ее получше. Но он на это не соглашается — и не понимает, что даром делать ничего не будут. Приходит, к примеру, подрядчик и говорит: ладно, леди (или мистер), я вам положу пятифутовый бордюр на стенах и трехцветную мозаику на полу и за все возьму три сотни. А приходите вы и говорите: нет, я этого не могу, у меня не количество, а качество. За три сотни я вам сделаю первоклассный четырехфутовый бордюр и первоклассный гладкий пол. И вот посмотрите, кто получит заказ: разумеется, первый подрядчик.

Хотите удержаться в бизнесе — идите напролом. Материалы берите подешевле и гоняйте людей в хвост и гриву, а чтобы избежать конфликтов с профсоюзом, берите вместо квалифицированных рабочих учеников. И разумеется, работу нельзя затягивать, хотя бы и самую трудоемкую. Лучше пожертвовать качеством.

Я дал этой женщине выговориться и наконец прервал ее:

— Хочу у вас спросить, мадам, вы присматривали за работой, покуда дом строился? Вы не заметили, кто-нибудь из штукатуров жевал табак?

— Ну… да. Так и что?

— Плитка — очень сильный поглотитель и всасывает все, что приходит с ней в контакт. Если у вас остался какой-нибудь кусочек, можете проверить сами. Положите его в… да хоть в кофейные зерна, и увидите, как сквозь глазурь проступит коричневатость. А теперь представьте, что ваш штукатур сплевывал в раствор и…

Большинство, ну, во всяком случае, многие штукатуры жуют табак. При их работе курить им затруднительно, и они привыкают жевать. А то чувство, которое большинство женщин испытывают к табаку и тем, кто его употребляет, позволит мне легко переубедить эту клиентку в том, что виноваты в ее беде штукатуры, а не мы.

От них же она шиш чего добьется. Никакой штукатур в здравом уме не станет сплевывать табачную жвачку в раствор, а слабоумному не станут платить тридцать долларов в день. В общем, так или иначе, я от нее отделался.