Но никакой экономический кризис не мог повлиять на красоту собора в Рэмплфорде и на очарование прилегающей к нему территории. По старинной традиции судья поселился в доме младшего каноника. Дерик был в восторге от этого места. Для влюбленного молодого человека лучшего места не найти. Утром он просыпался не от колокольного звона, а от трескотни галок на крыше собора. Вечером, когда ворота закрывались и над затемненным городом на фоне звезд нависали очертания огромного собора, ему казалось, что он попал в Средневековье. В таких условиях людей тянет сочинять плохие стихи, и Дерик много чего написал в Рэмплфорде.

Хильда же отметила, что вдобавок к романтическому окружению их гостиница имела удобное расположение. На закате ворота закрывались на засовы, и любой, кто хотел попасть на территорию собора, должен был пройти через калитку, охранявшуюся сторожем, в помощь которому на время выездной сессий выделили полицейского в штатском. Кроме того, у дверей гостиницы постоянно дежурил констебль в форме. По вечерам Дерик слышал его размеренные шаги и скрип гравия под окнами дома. Таким образом, все было предусмотрено для обеспечения безопасности судьи. Тем не менее Хильда не удовлетворилась мерами, предпринятыми официальными властями. Вечером по прибытии в Рэмплфорд она изложила Дерику план охраны судьи днем и ночью, особенно ночью. Годом позже, когда дежурства для тушения "зажигалок" стали обычным делом, Дерик с улыбкой вспоминал, насколько трудным ему показалось задание Хильды в то время. Он намекнул, что хорошо бы привлечь к ночным бдениям Бимиша и Сэвиджа, но Хильда категорически отвергла его предложение. Им нельзя доверять. Никому нельзя доверять. Только самим себе.

В результате в последующие ночи Дерик охранял сон его светлости с одиннадцати до трех или с трех до семи. Вопреки его ожиданиям, дежурства его совсем не утомляли, что объяснялось, в частности, его внутренним состоянием на тот момент. Он проводил эти несколько часов за очередным длинным письмом Шейле или пытался облечь в стихотворную форму свои чувства, которые, может быть, были не новы для мира, но, во всяком случае, искренними. И хотя каждые полчаса ему приходилось прерывать свои литературные занятия, чтобы пройти на цыпочках по коридору к комнате судьи и удостовериться, что тот спокойно посапывает во сне, в целом дежурства ему не надоедали.

Днем оказалось еще проще. На улице было холодно, и судья не совершал прогулок. Требовалось лишь сопроводить его в суд и обратно. То ли из возникшей необходимости экономить, то ли по другим причинам гостей не приглашали, и, кроме шерифа и капеллана, которые не производили впечатление людей, готовящих покушение на судью, в гостинице никто из посторонних не появлялся. В здании суда одного взгляда на ряды полицейских на входах и выходах и в других местах было достаточно, чтобы понять, что непрофессиональным телохранителям здесь делать нечего.

Короче говоря, выездная сессия в Рэмплфорде прошла без приключений, но было очень скучно. Если бы не письма от Шейлы, которые, впрочем, хоть и приходили часто, но были совсем короткими и малосодержательными, Дерику показалось бы здесь тоскливее, чем в остальных городах. Он заметил, что даже Хильда сникла. Она подолгу сидела молча, без движения. Скорее всего, на нее отрицательно влияли не ночные дежурства, а бездействие.

Что касается судьи, сознание опасности, которая угрожала его профессиональной карьере, оказало на него благоприятное воздействие. Он будто бы решил – уж если уйти, то с поднятым флагом. Судья превзошел сам себя, в его манере поведения появилось еще больше достоинства и помпезности. Никогда раньше он не был так снисходителен но к младшим адвокатам и так холодно критичен по отношению к старшим. Его обращения к подсудимым стали еще пространнее, и, в чем могли убедиться сами осужденные, соответственно удлинились сроки заключения. Вся система правосудия в Англии держится на иммунитете и защищенности тех, кто его осуществляет. Психолог с интересом мог бы понаблюдать за тем, какой эффект производит на них опасность лишиться своего положения и связанных с ним привилегий. Наверное, единственным человеком, знающим все факты и способным оценить ситуацию, в которой оказался судья, был Петигрю, но он, к сожалению Дерика, на этой сессии не присутствовал.

Прошла неделя, и Хильда сочла, что ситуация в Рэмплфорде достаточно безопасна, чтобы оставить мужа на день одного. Она не сказала, куда едет, просто вызвала машину и укатила. Барбер проявил полное отсутствие интереса к ее действиям, но следует заметить, что утром в суде он вел себя еще более царственно и разглагольствовал дольше, чем обычно. Можно было подумать, что он пытается перенести свою власть и значимость за пределы суда и каким-то образом повлиять на драматические события, разворачивающиеся в десяти милях отсюда, от которых зависела его судьба.

Хильда хорошо рассчитала время. Она видела афишу концерта, который должен был состояться в Национальной галерее и на котором Сэлли непременно должна была присутствовать. Судя по расписанию, Сэлли будет находиться в поезде, следующем в Лондон, когда она сама прибудет на место.

Хильда вышла из машины у ворот дома Себальда-Смита, который представлял собой вместительный музыкальный зал с небольшой пристройкой для жилья, и смело вошла внутрь. Открывшей ей дверь горничной, по-видимому, было приказано не принимать посетителей, но, бросив испуганный взгляд на решительное лицо дамы, она повиновалась. Быстро открыв дверь в музыкальный зал, горничная пробормотала: "Леди Паркер, сэр" – и убежала на кухню.

Себальд-Смит лежал на софе в центре большого пустого зала. Его левая рука была перевязана, а правой он листал ноты. Пианист поднял голову и внимательно посмотрел на Хильду светло-карими глазами.

– Привет, Хильда,- сказал он без тени удивления или недовольства.- Вот просматриваю новую сюиту Каценберга. Ты о ней слышала?

– Нет,- ответила Хильда. Она помнила, насколько мог быть рассеянным Себастьян, когда занимался чем-нибудь заинтересовавшим его, и поняла, что ее появление не показалось ему необычным или неожиданным.- Нет,- повторила она.- Тебе нравится?

– М-м-м, еще не разобрался. Думаю, английской публике это не понравится. Мне предложили дирижировать оркестром в январе в Бристоле, если я поправлюсь к этому времени.

"Смягчение ответственности за ущерб",- моментально среагировала Хильда про себя. Вслух же сказала:

– Это просто замечательно, Себастьян! Это новое дело для тебя, не так ли? Уверена, ты будешь пользоваться огромным успехом как дирижер.

– Думаю, да, если бы я имел хоть малейшее понятие об оркестре. Скорее всего, в Би-би-си подумали обо мне, потому что я первым исполнил у нас фортепьянный квинтет Каценберга. Но надо чем-то заниматься.

– Конечно, конечно,- проворковала Хильда. Затем сказала с отчаянием в голосе: – Себастьян, ты представить себе не можешь, как я переживаю из-за этого несчастного случая!

– Чертовски ужасно, ужасно, ужасно!- громко воскликнул Себальд-Смит, стукнув кулаком по лежавшим перед ним нотам.- Господи, подумать только, что этот гад сделал со мной! Хильда! О, прости, я совсем забыл! Ты… я…

– Говори, говори все!- поддержала его Хильда трагическим голосом.- Не стесняйся в выражениях передо мной. Мы это заслужили. Если бы слова могли помочь…- Она сделала жест, который обычно называют "заламывать руки". У нее были красивые длинные руки, и выглядело это эффектно.

Последовала пауза. Себальд-Смит сидел выпрямившись на софе и внимательно смотрел на Хильду.

– Очень приятно, что ты приехала меня навестить,- сказал он наконец с некоторым смущением.

– Это все, что я смогла сделать.

Себастьян прищурился:

– Но я не понимаю, зачем ты приехала.- Его голос заметно посуровел.

– Зачем? Но, Себастьян, я должна была приехать. Как только я узнала об этом ужасном происшествии, я все время думала о тебе, представляла себе, как ты здесь лежишь и страдаешь…